Бухтарминские кладоискатели

— Ещё бы не знать — за околицей села, на опушке пихтача.

— А я там специально бродил, смотрел. Заброшенное, заросшее дикой травой. Деревянные кресты давно попáдали, а некоторые и сгнили, но холмикам ничего не сделалось. Так вот, рассказывают, что там похоронен богатый купец, зарубленный красными, а где-то рядом его дочь зарыла клад из семейных ценностей. Целый ящик. А что в нём, никто не знает.

— Ящик? Если деревянный, то он уж давно сгнил.

— Может, и сгнил, а может, он и не деревянный. Люди ведь соображали, когда прятали. Там и документы какие могут оказаться. От советской власти ведь всё тогда прятали. Фотографии генералов, дворян, купцов до сих пор боятся показывать. Но это я к слову. А ты разве не слышал про это дело?

— Слышал, но как-то не придал этому значения, да и не очень-то верил всем этим рассказам.

— А я знаю, что не раз делались попытки найти тот клад, но всё безуспешно. Ни дочери того купца, ни родных их давно ведь нет. Копались тайком по ночам, да где там, в темноте да украдкой. Летняя ночь коротка — пока то да сё, начнут рыть, а уже заря занимается. От народа стыдно, что гробокопательством занимаются. Быстренько зароют всё назад, да ещё и травкой надо прикрыть, чтобы следы спрятать. И стоит та могила, клад свой бережёт. Кому-то денежки нужны, золотишко, а нам бы историю раскрыть. Там бумаги, документы могут быть. Смутное было время, почём зря людей убивали. Брат брата, бывало, не жалел.

— Стёпа, ты так увлекательно рассказываешь, что мне прямо сейчас хочется бежать и раскапывать тот клад!

— Надо с Пахомычем поговорить, порасспрашивать — он многое знает.

— Это тот дед, про которого говорят: «Дед — сто лет»?

— Он самый, ему далеко за восемьдесят, он помнит всю заварушку в наших краях, что была после революции.

— Как же, красный партизан! Кстати, как раз на этом его можно и разговорить.

— Да он уже этим не гордится. Хотя, может, что и расскажет. Занятный старик.