Бухтарминские кладоискатели

Оплывина

Роман проснулся в неясной тревоге. Какой-то пугающий гул слышался со стороны горы. Казалось, дрожала земля. Роман что-то слышал о землетрясениях и подумал, что это оно и есть — трясение земли. Потом что-то мягкое толкнуло в стену дома. Изба вздрогнула и как будто осела, словно придавленная тяжёлой подушкой. Всё стихло, но теперь зашевелились мать с отцом, о чём-то негромко переговариваясь.

— Кажись, оплывина, — услышал Роман отца и взволнованный голос матери:

— Кабыть, она и есть.

— Ну, мать, перекрестись, что не раздавило! Феофану спасибо надо сказать, что крепкую поставил избушку.

— Обожди радоваться, — остановила мужа Марфа. — Слышишь, трещат стены? Как бы брёвна не разошлись. Ужо тогда точно придавит. А то и ещё сверху сорвётся.

— Не должно бы — первый удар самый страшный. Снег над нами спрессовался. Он теперь как бетон — будет нас сохранять.

Ребята кучей сидели присмиревшие, молча глядя, как мать зажигает свечку. Мёртвая тишина наступила после зловещего шума, и даже потрескивание дерева под тяжестью снега прекратилось.

— Надо пробивать выход, иначе задохнёмся. Мы же теперь закупоренные.

Отец неторопливо одевался, как видно, на ходу обдумывая происшествие.

— Сколько раз говорила я тебе, что отсель надо выбираться! — ворчала мать. — Вот хлестануло так хлестануло, и в окне ни проблеска света. Ни звёзд, ни неба.

— Какое тебе небо, когда снегом завалило! Со всех сторон обложило и сверху придавило сырой снежиной.

— Хватит балясы точить, — прервала его мать, — делом надо заниматься. И печку не затопишь. Небось, и труба под снегом.

— Тут сначала хотя бы дырку пробуравить, не то задохнёмся. В другой раз такой удачи не выйдет. Прихлопнет, как в мышеловке.

Отец вышел в сени, распахнул дверь на улицу. Белая масса стеной преградила выход и даже не высыпалась в избу.

— Дед-то не дурак был — предусмотрел такую ситуацию, хорошо, хоть дверь вовнутрь открывается. Бетон, голимый бетон, — попробовав на ощупь снег, определил отец.

Мать торопила:

— Теперь наваливайся, пробивай выход. Нам же ещё скотину спасать надо.

В сенках был люк и на чердак, но на крыше снег оказался ничуть не менее плотным. Через него тоже не вышли на свет. Несколько часов кряду, сменяя друг друга, отчаянно долбили снеговую стену. Спрессованными глыбами завалили все сени, а конца-края снегу всё нет.

— Наискосок, вверх надо бы, — командовал отец. — Сверху и снег не должен быть таким плотным, и к воздуху быстрее пробьёмся.

С ожесточением вгрызаясь в тело лавины, отец старался вбивать отваленный снег в стенки, но они и без того были спрессованы. Закупоренные снегом, пленники потеряли счёт времени и не знали, ночь ещё или уже день. Туннель, круто поднимаясь, уходил в сторону лога.

— А как же речка? — встревожился Роман. — Затопит водой, и до нас доберётся!

— Не должно бы. — Сам себя успокаивая, отец, как видно, и сам не знал, что всех их теперь ожидает. — Вода сама пробьёт себе выход.

С очередным взмахом лопаты черенок провалился в пустоту.

— Всё, кажись, пробились.

Тусклый свет засветился в конце туннеля. Отец на корточках выкарабкался наружу.

— Светает, — доложил он. — Ну, скажу я вам, не узнать ни долины, ни речки. Одна белая целина. Теперь не один день надо раскапываться, иначе до июля не оттает. Зато и лесу навалило — дров заготавливать не надо.

— Ты там не рассуждай впустую, не разглагольствуй! Трубу надо, трубу в первую очередь, её откупоривай! — торопила мать. — Надо оттапливаться, да и еду готовить.

День вставал хмурый, неласковый, но и не морозный. До вечера бились, раскапывая крышу. Трубу своротило снегом, но отец устроил дымоход, обложив выход кирпичами. Скотина — корова с бычком в хлеву — остались целы, как и сам хлев.

— Пронесло! — радостно твердил Пётр Иванович. — Все живы, здоровы, а остальное — дело наживное. Постепенно всё устроится, и избу новую поставим.

— Только не здесь! — ворчала мать. — Хватит нам испытывать судьбу!

— Будем, мать, будем. Поставим хорошую избу на весёлой солнечной поляне. Ни наводнения, ни оплывины будут не страшны. Как все люди, будем жить в Большой Речке, в Подхозе.

К вечеру обнаружилась ещё одна неприятность. Снег стал пропитываться водой, а это означало, что подпитываемая речкой влага могла пробраться и в избу.

— Всё одно, надо откапывать избу со всех сторон, — вслух рассуждал Пётр Иванович, — так и так никуда от этого не отвертеться. Работёнки на всех хватит.

Одно утешало — что скотина цела и даже сено в порядке. А значит, с голоду и семья не пропадёт. Днем пришёл сосед, молодой Загорнов. Смотрел, удивлялся:

— Ну, Пётр Иванович, в рубашке ты родился! Ума не приложу, как изба уцелела!

— Бог хранит, Бог добродетель видит, — объясняла мать. Хотя и не верующая, но сочувствующая и Бога вспоминающая так же, как своих родителей.

Роман смутно помнил, как летом в 46 году избу чуть не снесла река. Разбушевавшаяся от бурного таяния снега и беспрерывных дождей Юзгалиха — речушка, которую в сухую пору курице вброд перейти, — вдруг стала страшной. Чёрная от мути, она бурлила, затопив берега, несла стволы и обломки кедра и пихты. Перекатываясь по дну, глухо стучали каменные глыбы, и от их ударов вздрагивала земля. Отец суетился, перегоняя корову и лошадёнку повыше от реки, перетаскивал инвентарь и всё посматривал на реку: не затронет ли избу. Тогда натерпелись страху, но всё обошлось. Вот и теперь едва ли не месяц кидали снег, не надеясь на весну, которая приходила в их лог лишь в конце апреля. От дома в сарай и хлев ходили по снеговым туннелям, а ведь в апреле уже надо выставлять улья для облёта пчёл. Иначе пропадут.