Негасимое пламя

А что, должен был?.. Наверное, у старой коряги просто меланхолическое настроение. Обычно осёдлая нежить первым делом жалуется на вырубку лесов, на вонь от проложенных через её владения магистралей и на радиошумы, вызывающие у особо утончённых аристократическую мигрень.

– Убыль, прирост?

Нежить принялась беспокойно переглядываться. Лешак поскрёб в затылке, пожевал губами и наконец проговорил:

– Кто прежде был, вроде все на месте. Новые есть. Дюжины три.

Вот ведь чёрт, придётся-таки всерьёз поработать… Верховский устроил на пеньке коробку с пока ещё ничейными бирками, открыл блокнот на чистой странице и распорядился:

– Первые десять пусть сейчас остаются, остальные по десять экземпляров – завтра, послезавтра и послепослезавтра. Не толпиться, не бузить, чары не применять, иначе пущу в расход. Всё понятно?

Почти весь остаток дня ушёл на бюрократию. Переписать номер бирки в блокнот, обозначить вид счастливого обладателя и пару его отличительных черт, выслушать незамысловатую клятву и – самое главное – проследить, чтобы очередной ушлый клиент добросовестно напялил серебряную цепочку. Опасных тут никого нет; все, напротив, подозрительно покладистые и дружелюбные. Странное дело. Обычно не обходится без пары-тройки борцов за права и свободы.

– А тебя как звать, служивый? – поинтересовался очередной лесовик, лучившийся жутковатой древесной улыбкой.

– Ноготь, – буркнул Верховский себе под нос, не отвлекаясь от записей. В общении с неживыми подопечными старая кличка оказалась весьма удобной.

– Чудно́, – постановил лесовик. Он был долговязый и нескладный, то есть ещё более долговязый и нескладный, чем его собратья, и навскидку примерно вдвое их дурее. – А живёшь где?

– Пока тут – в деревне, крайний к лесу дом. Уеду через две недели.

– А что ж так? Не нравится у нас?

– Работа у меня.

Лесовик пропустил его ответ мимо замшелых ушей.

– Никому у нас не нравится, – с надрывом пожаловался он. – Только свыкнешься – уж всё, след простыл… Были времена, знаешь, тут народу жило – у-у-у! А нынче что? Одни и те же ходят, новых нету…

Верховский настороженно вскинул голову.

– Запомнил, что ли? – недоверчиво спросил он. – Местных?

– Так а что их запоминать? Сколько уж они тут…

Интересные дела! Это как же вышло, что столь ценный кадр без бирки тут слоняется? Когда в последний раз владимирский надзор чесался сюда съездить? Надо накатать Боровкову докладную, чтобы разобрался… И взять на заметку этого деятеля с хорошей памятью. Готовый резидент разведки, ей-богу. Верховский оглядел его повнимательнее. Стандартно похож на дерево, которому вздумалось прогуляться; от других лесовиков отличается разве что на редкость бестолковым выражением лица и характерными наростами лишайников на правом боку. Вот пусть и будет Лишай. В документацию это вносить, конечно, не стоит; бирки надо раздавать, а не клички.

Эта самая документация сожрала весь вечер и значительный кусок ночи. В комнатушке, которую отвёл постояльцу Щукин, разложить бумаги было негде, и Верховский перебрался вместе с макулатурой на кухню. Дед заявился разок понаблюдать за его мучениями, забрал свои кроссворды и потащился их гадать куда-то ещё. Оголодавший специалист службы надзора ограбил его на пару бутербродов и стакан воды. Хозяин не отказывался разделить с гостем припасы – в конце концов, за это ему Управа и платила, – однако возиться с кастрюльками уже не осталось сил. Около полуночи Верховский пересчитал оставшиеся бирки, отметил в журнале наблюдений сто четырнадцать единиц магического эквивалента у станции номер три и поплёлся спать.

И вот так теперь – две недели.

За неполных два дня он закончил с первой станцией. Следующая расположилась поглубже в лесу, в живописном окружении колючих ежевичных кустов, среди которых управские умельцы ухитрились обильно рассадить ясенец. Должно быть, на этом участке обитает какая-то аморфная дрянь. Разрыв землю в указанном месте, Верховский вытащил из футляра манок, тоже из спецсерии, и уже почти активировал, когда на глаза попалось предупреждение про сто пятьдесят единиц. Пришлось, чертыхаясь, лезть за измерителем.

Экран показал сто семьдесят восемь. Верховский недовольно встряхнул приборчик, не слишком надеясь, что это поможет. И не помогло: измеритель насчитал сто восемьдесят пять, потом сто шестьдесят четыре, потом сто семьдесят три. Дурь какая-то. Не может магический фон так истерично меняться… Или может? Не зря же тут везде рассовали это предупреждение. Время – почти полдень; наверное, дело в этом. Тащиться обратно в деревню не хочется, лучше перекантоваться здесь часик-другой… Верховский швырнул на землю рюкзак и уселся ждать.

Спустя полчаса прибор выдал сто пятьдесят девять. А что, интересно, будет, если наплевать на предупреждения и таки включить манок? Просто не сработает или вместо деликатного сигнала поджарит обладателей бирок? Вот уж великая была бы утрата. Верховский задумчиво покрутил в пальцах остроконечный кристаллик. Если он без крайней необходимости повредит местных лесных обитателей, начальство его как следует взгреет. Какого лешего с нежитью так цацкаются? Чем её меньше, тем лучше. Надзор должен тайну сообщества хранить, а он вместо этого со всякой дрянью нянчится, и по чьей милости?.. Взять бы за шкирку господ великих магов из отдела контроля да заставить зачистить пару областей. Заодно и выяснили бы, кто способен задницу от стула оторвать, а кто годится только прошения подписывать.

– Вы что тут делаете?

Верховский недовольно обернулся на голос. Его обладательница – невысокая молодая женщина в плотной водолазке и армейских штанах – маячила по другую сторону ежевичных зарослей и недовольно хмурила тёмные брови. Она не выглядела важной; можно было, пожалуй, и не вставать.

– Я из службы надзора, – сообщил Верховский и махнул в воздухе тёмно-синей корочкой с эмблемой московской Управы. – Причину вашего здесь пребывания поясните, пожалуйста.

Любительница лесных прогулок изменилась в лице: сперва бестолково удивилась, потом насторожилась – примерно так обычно и реагируют одарённые, столкнувшись с представителями госорганов. Из своих, значит.

– Из какого надзора? – строго спросила женщина. – Я вас не знаю.

– Я вас тоже. Документы, будьте добры.

– Вы что, контроль – документы у меня требовать?

Разговор начал принимать официальный оборот, так что Верховский нехотя поднялся на ноги. Подошёл поближе к служившим изгородью кустам, скрестил руки на груди.

– Здесь наблюдательная станция надзора. Гражданским тут находиться не положено. Либо предъявляйте документы, либо уходите, пока я ваш контроль не вызвал.

Дамочка презрительно фыркнула.

– Как это вы их сюда вызывать собрались, интересно мне, – насмешливо бросила она, но удостоверение из кармана всё-таки достала. Даже два. – А кто тут додумался станцию устроить? Наши или ваши?

– Не имею понятия, – нахально сообщил Верховский, изучая документы. Одна книжечка, общегражданская, сообщала, что зовут женщину Маланина Марина Алексеевна, носит она гордое звание мага девятой категории и приписана к владимирскому отделу контроля. Вторая, служебная, удостоверяла, что означенная Марина Алексеевна трудится лаборанткой в научном отделе владимирской же Управы. Верховский хмыкнул и вернул корочки. – В экспедиции или отдыхаете?

– В экспедиции, само собой, – язвительно отозвалась Марина Алексеевна, пряча документы в карман. – Вы бы хоть представились. По протоколу, вообще-то, положено.

– А я не контроль – протоколы соблюдать, – заявил Верховский. – Как это вас в экспедицию отправили и расположения станций не сообщили?

– Как это вас сюда послали и не рассказали, как здесь работать? – нагло парировала Маланина. – Совсем, что ли, у Москвы кадровый дефицит?

Вот ведь хамка! Верховский все душевные силы приложил к тому, чтобы не сказать ей что-нибудь нелестное. Самообладание – щит сильного… По крайней мере, этому он научился за прошедшие годы.

– Покиньте территорию станции, – сухо потребовал он. – Моя работа не подразумевает присутствия гражданских.

– Я уйду, а вы сейчас активируете все метки в радиусе километра и половину нежити перебьёте! – негодующе выдохнула Маланина. – Возмущения в фоне сейчас на пике, вообще никакими чарами нельзя пользоваться!

– Я в курсе, – невозмутимо солгал Верховский. Чарами пользоваться нельзя? А Боровков почему про это не сказал? – Дождусь спада и займусь делом.

Научница насмешливо прищурилась.

– Вы тут ночевать собрались?

– Нет, – процедил Верховский, из последних сил сдерживая злость. – А что, понадобится?

– По моим расчётам, раньше пятницы снижения не предвидится, – сбавив тон, сказала Маланина. – Лучше где-нибудь переждать. Вы в деревне живёте?

– А вы нет?

– У меня стоянка там, ближе к… к объекту исследования, – она махнула куда-то в сторону лесной чащи и тут же погрустнела: – Правда, сейчас, наверное, придётся часть оборудования оттуда убрать.

– Так и вам тоже, наверное, не стоит там оставаться, – хмыкнул Верховский.

Марина Алексеевна улыбнулась, разом став почти красивой, и покачала головой.

– Нет, я переживу. Это техника не выдерживает…

Верховский с сомнением оглянулся на брошенный рюкзак. До пятницы, значит, делать тут нечего… Обидно. Как бы не пришлось здесь задерживаться сверх положенных двух недель. Маланина так и топталась на месте, опасливо косясь на увешанные красноватыми плодами стебли ясенца. То ли всерьёз опасалась, что московский надзорщик наплюёт на технику безопасности, то ли втайне надеялась на помощь с транспортировкой чувствительного оборудования. Как бы ей так намекнуть, что по всем мыслимым регламентам им обоим должно быть плевать с высокой колокольни на чужие профессиональные проблемы?

Хотя она ведь его предупредила, что в ближайшие пару дней фон не успокоится…

– Я сейчас закрою тайник и помогу вам с вашей техникой, – скрепя сердце, постановил Верховский. – Могу к себе забрать, пока у вас там проблемы. От станции отойдите только, пожалуйста.

Научница просияла и покладисто отбежала на несколько шагов. Отвернулась.

– Не смотрю. Можете закрывать.

До стоянки пришлось топать минут двадцать, углубляясь в непролазную чащу. То ли от явной одичалости леса, то ли от густеющих с каждым шагом теней проснулось и окрепло иррациональное беспокойство; должно быть, давали о себе знать первобытные страхи темноты и неизвестности, которые Лидия учила презирать. Самой Маланиной здесь тоже не слишком нравилось; она заметно побледнела и как будто занервничала. Верховский ради интереса вытащил из рюкзака измеритель: на экране значилось сто девяносто три.

– Это вряд ли точно, – прокомментировала Марина Алексеевна. – Берите погрешность в десять-пятнадцать единиц в обе стороны.

– Я лучше ящики ваши возьму, – хмыкнул Верховский, кивая на громоздкие обшитые фанерой кофры. Научница принялась проворно их паковать, бережно складывая хрупкие антенны. – Что они хоть делают такое?