Негасимое пламя

– Принял, – Яр церемонно кивнул полевому и отпустил его запястье. Стожар тоже отпустил, хотя далеко отходить пока опасался. – Ну, владыка пашен, может, подарок какой хочешь? Первый летний сноп, льняную кудель?

– Медку бы мне, – мечтательно протянул полевой. – Дикого, лесного… Три колодочки – по одной на каждое обещание. А, волхв? То можно ли?

– Можно, почему нет? – Яр искренне улыбнулся. Драган бы похвалил за такую сделку. – Принесу завтра на вечерней зорьке.

– Вот то ладно! – одобрительно прогудел полевой. – Знать, ночку-огняночку сладко встречу.

И верно: послезавтра ведь Вельгорова ночь. Совсем забылось за заботами. Надо до тех пор надоумить рябиновского сокола осмотреть будущую пахоту. Яр проводил взглядом неживого – тот чинно шествовал среди разнотравья, по-хозяйски оглядывая владения. Ему только на руку, если здесь снова поднимут головы хлебные колосья. За то, небось, когда-то на людей и обиделся, что забросили пашню… Как бы намекнуть деревенским, чтоб не трогали старый стожар? Поразмыслив, Яр вытащил из кармана прихваченный в чужом мире складной ножик и примерился к сероватой холодной древесине. Нескольких коротких слов – он не был до конца уверен, что ничего не напутал с полузабытыми буквами, – и всем понятного священного символа хватит, чтобы зареченцы, по крайней мере, задумались, прежде чем корчевать шест. Вряд ли кто-нибудь из нынешних умеет читать. Пусть хотя бы боятся самого вида сокровенных знаков.

В деревню он шёл пешком через приречные сенокосы. Здесь пока ещё было пусто; люди прятались от полуденного зноя и связанных с ним опасностей. В иной день Яр с радостью взялся бы помочь косарям: ему малого стоил такой труд, а лучшего способа поладить с недоверчивыми деревенскими и не придумаешь. Сегодня, однако, есть дела поважнее. Миновав ворота – Хорь так и поглядывал на него с подозрением, хоть и не говорил ничего – Яр привычно зашагал к Зиминому дому. На будущий год неплохо бы обзавестись собственным, чтобы не стеснять сестру… И подумать заодно, что делать дальше. Седовласый староста Третьяк, которого Яр смутно помнил нескладным безусым пареньком, привечал его как чужака: никак не ожидал встретить его таким и потому не узнал. По Зиминому наущению для деревенских Яр назывался Волковым сыном; это избавило его от части кривотолков и позволило не скрывать, что он грамотен и обучен счёту. Не ахти какое важное ремесло, а все прочие ему недоступны. Даже если Третьяк вдруг дал бы пришлому надел, Яр не знал бы, что, как и в какой срок надо делать с пашней. Но эта наука нехитрая. В прежние времена Митар всё дразнил друга – мол, быть тебе пахарем; видать, так оно и выйдет в конце концов. Тайны мироустройства недорого стоят, когда нет зерна на муку для хлеба. Яр досадливо закусил губу. Наставница объясняла ему про производство и торговлю; он слушал вполуха, не стараясь вникать, а теперь сухая теория сошла с книжных страниц и явилась во плоти неприглядной действительностью.

Добравшись до дома, Яр достал свой рюкзак из устроенного под половицами тайника и нашёл во внутреннем кармане упакованную в пластик тонкую золотую пластинку. Многовато за три колоды мёда… Устроив слиток на печном шестке, раскалёнными искрами волшебного пламени он отсёк небольшой кусочек металла и тщательно стёр все следы гравировки. Потом, подумав, смял в бесформенный комок. Слишком уж подозрительно смотрится отшлифованная до блеска поверхность. Всё равно дороговата получается покупка. Здесь два-три грамма – целая княжеская монета, если не порченая, а на такие деньги по нынешним временам можно купить, к примеру, корову. Раньше было дешевле, но золото в голодный год не сгрызёшь, а сейчас все года голодные. Яр спрятал обратно в рюкзак остатки слитка и подновил сигнальные чары. Обитавшая в доме детвора норовила повсюду сунуть любопытный нос, сколько бы ни ругалась не терпевшая беспорядка Зима.

Бортник, пришлый бобыль по имени Ругол, сидел у себя на дворе, в тени от кособокого домика, и цедил мёд. Заметив явившегося без спросу соседа, он своего занятия не бросил, только глянул неприязненно. Яр приветливо ему улыбнулся. Хочется думать, что зареченцы недоверчивы ко всем чужакам, а не к нему одному.

– Здравствуй, добрый человек! – вежливо сказал Яр, остановившись у забора.

Ругол основательно задумался, прежде чем отозваться. Незачем на него злиться: уязвлённая гордость не важнее подарка для полевого. Видя, что Яр не собирается уходить, бортник без излишней любезности мотнул лохматой головой:

– Заходь, раз пришёл. Чего надо?

– Будет у тебя три колоды мёда? – поинтересовался Яр, прикрыв за собой калитку. – Завтра до заката надо.

Ругол смерил его оценивающим взглядом.

– Али Зима чего праздновать собралась?

– Нет, то для меня.

– Охоч ты, выходит, до сластей-то, – ухмыльнулся бортник. Яр смолчал. – Нынче не дам. Что есть – всё Третьяк для Вельгорой ночки испросил. Приходи через седьмицу-другую – тогда, мабудь, найду.

– Надо сейчас, – мягко возразил Яр. – Золотом плачу. Вот, гляди.

Ругол подозрительно сощурился на золотую капельку. Отложил сито, осторожно взял двумя пальцами подношение, пристально оглядел со всех сторон. Попробовал на зуб.

– И впрямь золото, – задумчиво заметил он. – Ладно вам там живётся, в Гориславле-то…

Яр вновь промолчал. Ничего противозаконного он не делал – по крайней мере, прямо сейчас. Ставший привычным подспудный страх неровными толчками гнал кровь по жилам. Разъярённый полевой мог прихлопнуть молодого волхва, как надоедливую мошку, но перед нежитью Яр хотя бы не был беззащитен.

– Будет тебе мёд, – сказал наконец Ругол, бережно пряча золото в висевший на шее мешочек. – Завтра к полудню принесу к Зимке на двор. Только смотри мне – ежли Третьяк прознает…

– Не прознает, – заверил Яр. А прознает – так забудет, но об этом бортнику знать не следует. – Благодарствую.

Ругол только махнул ему – иди, мол, не о чем нам больше разговаривать. Пройдя десяток шагов вдоль улицы, Яр зачем-то оглянулся; бобыль так и сидел, позабыв про сито и истекающие мёдом соты, и разглядывал комок иномирного золота. Наверное, думал, чего бы выменять на торгах.

Рябиновский сокол Яру не нравился – и, само собой, отвечал взаимностью. Он не был ни волхвом, ни даже одиноким – так, чародей среднего пошиба, удачно пристроившийся при новых порядках. Судя по Зиминым рассказам, сокол неплохо справлялся с нежитью вроде болотников или лихоманок, но на большее его не хватало – ни силой, ни знанием. С чего храмовый невзлюбил Яра, знали разве что боги. Может, чуял в нём конкурента, а может, попросту не доверял пришлым, как и все здесь. Яр уверен был, что поводов не давал; более того, загнав раздражение куда подальше, неизменно демонстрировал приязнь и дружелюбие.

– Здравствуй, благословенный, – сказал он, соблюдая приличия, и склонил голову в знак почтения. Служанка, проводившая его в горницу, мышью выскользнула за дверь. – Разговор к тебе есть.

Сокол, как раз севший трапезничать, зыркнул на него исподлобья. Нехотя отодвинул ложку, прикрыл тряпицей плошку с варевом – чтоб не пахло мясом по всей комнате. Сесть не предложил.

– Говори, брат мой, – кисло проронил он. В братья сокол набивался решительно ко всем, с кем разговаривал – положено было по должности.

Слова Яр подбирал всю дорогу до Рябин. На костёр не хотелось.

– Такое дело, – осторожно начал он, – хочу себе надел под пахоту, а ближние поля все разобраны…

– Вестимо.

– Да, само собой, – Яр терпеливо кивнул. – Но то на ближних. А дальние, что по-над речкой, пустые стоят.

– Там места заповедные, – сокол поджал губы. – Ты пришлый, не знаешь. Дальше Лисьего перелеска после войны нечистой силы полным-полно, не след туда ходить.

– Правда? А я не видал никого. Поле как поле…

– Говорю тебе – не след, – сокол сердито нахмурился. – Неужто никто тебе не сказывал? И как же ты ничего там не увидал, ежли взаправду ходил?

Яр запоздало сообразил, что брякнул лишнего. Сделав самый простодушный вид, на какой только был способен, он поймал взгляд сокола и, сплетая чары с голосом, неторопливо произнёс:

– Не видал и не видал, ничего в том дурного. Может, и нет там никого. Надо бы проверить.

– Надо проверить, – рассеянно протянул сокол. Яр почти воочию видел, как он начинает считать своей внушённую мысль. – Надо бы… Землица-то там хорошая…

– Плодородная, – подхватил Яр, пряча улыбку. – Дудники выше меня растут.

– Схожу, пожалуй, после Вельгоровой ночки, – вслух рассудил сокол. – Ежли боги будут милостивы, то попрошу Третьяка, чтоб первую делянку тебе отвёл. И наместнику отпишу, чтоб люд сюда гнал… Что ж нет, когда земля хорошая…

Невесомое кружево чар плотно охватило седоватые виски. Толком и внушать-то не пришлось; Яр всего лишь помог расчётливому чародею склониться к решению. Храмовый и сам с превеликим удовольствием прибавил бы к общинной земле приречные земли, если бы хватило умения сладить с неживыми. Больше полей под пахоту – больше народу в окрестных деревнях, а значит, и соколу найдётся, с кого кормиться. Мерзкий он. Сам такой был или жизнь выломала? Пробравшийся в горницу солнечный луч остро блеснул на золочёном знаке, красовавшемся на груди у сокола. С виду тяжёлый, как булыжник, но храмовому хоть бы хны, ничуть не страдает. Должно, привык.

Когда Яр вернулся в Заречье, дневная жара уже спадала. Шедшие с работ люди поглядывали на него исподлобья; он по-прежнему казался им бездельником, нахлебничающим в своё удовольствие у добросердечной Зимы. Надо бы завтра сходить на сенокос, чтобы напомнить деревенским: он готов трудиться вместе с общиной, усердно и бескорыстно. Он и сегодня не валял дурака, но поди расскажи…

– Слышь, горожанин! – нагнал его насмешливый оклик. – Куда ходишь средь бела дня? Никак на огняночку по лесам подружку ищешь?

Слова перекрыл развесёлый гогот. Яр нехотя обернулся. У колодца собрались его сверстники, подуставшие после страды, но разгорячённые предстоящим весельем. Были среди них и молодые охотники – против остальных рослые и широкоплечие, в чистых рубашках, расшитых вепрями и оленями. Крикун был как раз из них.

– Искал, да не нашёл, – бросил Яр. – Все окрестные русалки по тебе слёзы льют.

Снова засмеялись, но недружно, вразнобой. Сбившиеся в пёструю стайку девушки поглядывали то на пришлого, то на своего забияку; все знакомые, но… не те. И легко от этого, и досадно. Что ж, тогда и задерживаться незачем.

– Вестимо, льют, – вмешался другой охотник. Ростом он на голову превосходил Яра; звали же его, будто в насмешку, Малом. – По ком им ещё плакать – по чернявым вымескам, что ли?

Ладони сами собой сжались в кулаки. Да смекал бы этот бугай, с кем говорит! В былые времена все боялись взгляд косой ненароком на волхва бросить, будь он хоть степняк, хоть поморянин, а теперь знай себе смеются… Если так спустить, житья ему тут не станет.

– Отчего б и нет, – зло выплюнул Яр. Его слушали; всем любопытно было, до чего дело дойдёт. – А знаешь, кем что русалки, что девки брезгуют? Баловнями медвежьими.