Поселок Просцово. Одна измена, две любви

11/VIII

Когда остаюсь один, всё время слышу чьи-то шаги.

12/VIII

Очень хорошая волна. Меня несколько раз бросало на камни. Но остался жив. Сейчас лежу в тени, но качка в голове продолжается. Позавчера была сильная гроза. Мы дежурили. Примус стоял в центре ручья, и МП сделал вокруг него плотину. Половина вещей в палатке промокла. Из Судака вернулись сильно пьяные ЛС и МШ и были со скандалом изгнаны из палатки спать на пляж на одном коврике. Я принёс им свой коврик, полбутылки вина и остался с ними. Тоже со скандалом. Шуга познакомился с девушкой на дороге. Они с ЛС растранжирили половину выданных им общественных денег, разбили бутылку водки, одно яйцо и забыли в такси пять пачек «бонда». На пляже снова был ливень, мы прятались под ковриком и орали песни [помню, что-то похабное, Лаэртского какого-нибудь]. Рано утром я всё же ушёл в палатку, потому что замёрз и боялся заболеть. (Может быть, я бы и не проснулся, но меня разбудил ЛС, который дрожал как эпилептик). Вчера было солнечно только днём. Вечером немного помочило, а после дождя я ходил купаться пьяный. Лежал на волнах и орал песни. Вечером ходил на скалу. Луна стала побольше. Дорожка уходила к западу. Сначала она была только на пляже. Не могу сейчас представить и описать цвет (какая-то мёртво-ало-жёлтая). Небольшой участок у подножия камня. Потом она вытянулась конусом к горизонту, бледно-жёлто-серебристая. А справа из-за гор часто-часто бесшумно выстреливали отсветы грозы, вспыхивали облака-«телефонные трубки». На скале мне стало одиноко. Я был пьян, но не знал, что мне делать с этим опьянением. Я ушёл один спать на пляж. Накатывали волны, луна разлила по пляжу своё тихое серебро. Я лежал на боку и смотрел на отчётливые камни, белое море. Утром я часто просыпался и снова засыпал минут на десять. Просыпаясь, смотрел на красно-жёлтый облачный рассвет.

На меня продолжают накатывать волны, хотя я лежу в тени дерева на коврике. Растерял всех «куриных богов»; сегодня опять искал их на пляже. МШ вчера ходил на свидание в Судак [помню, хвастался позже, что имел секс с некоей дамой чуть ли не на дороге над нашим лагерем, врал, небось].

Больше не снятся нехорошие сны. Пьём портвейн каждый дьявольский день. Дни похожи один на другой.

Джурла тогда, в марте, была лучше. Или, может быть, я чувствовал острее?

На Джурле-2 поднимался в гору. Видел привидение Аюдага. Сомневаюсь, что его будет видно на фото. По дороге на Генеральское нарвали прорву грибов. Перепутали тропинки и свалились в Генеральское, не зацепив водопада. Я не ходил смотреть на водопад. Из Генеральского в Солнечногорск (на море) нас отвезла машина. Это было около 7 вечера 6/VIII. В Генеральском долго смотрел на один дом. Там крыша на уровне тропинки, что уводит от «центральной улицы». Очень тихо. В садике кипарис, всякие фрукты, виноград, родник и вид на горы в облаках. Лесенка к двери. Номер дома почему-то 17 [намёк на любимое Алинино число].

Мы вышли к морю с рюкзаками. Всё побережье было заставлено машинами, людьми и палатками. Мы шли по пляжу с рюкзаками. Во мне росло едва сдерживаемое счастливое буйство; я понимал (мне кажется) почему его следовало сдерживать, и меня бил нервный смех. В первую очередь нужно было найти место, где встать на одну ночь. Мы бросили рюкзаки, МШ и МП отправились на разведку, ТВ злился (он так и не искупался ни в этот, ни, по-моему, на следующий день; хотя нет, — на следующий день он расстрелял меня медузами), ИЯ нервничала; кто-то говорил, что надо встать прямо здесь, кто-то — на пляже, кто-то — наверху; где вода?; сколько надо платить?; можно ли костёр? Девятилетняя ВП оценила обстановку, на мой взгляд, максимально правильно. Она сказала с грустной и чуть-чуть недоумевающей ноткой: «Пришли к морю, а купаться в нём нельзя». Меня так и колотило от нервного смеха. В конце концов, мы встали под маленькими деревцами, и я, спросив три разрешения, полетел вниз. Купался ночью. Сидели на нашем обрыве, пели песни и смотрели-смотрели на море, цветные огни корабликов. Когда я остался один на обрыве, мне сделалось невыносимо грустно. ВП и НП нашли рисующие камни. Утром я написал какие-то слова на боку камня. Потом машина увезла нас в Судак, а оттуда — автобус в Новый Свет. Здесь природо-охранная зона. Нельзя ничего…

13/VIII [судя по сильно неровному почерку, выпито в этот день было больше обычного]

Ужасный день. Я несносен. Со мной опасно быть рядом. Сразу портится настроение. Сейчас сумерки, все рано улеглись спать. Сегодня весь день штормит и дождь лишь изредка прекращается. Фонарик в зубах.

Хронология дня.

Вчера ходил на западные камни смотреть на лунную дорожку. Возвращаясь, встретил голого человека. У костра Поли меня угостила двумя мидиями. Я пел для детей «Клубнику со льдом» и «Хвостами киты». Потом лёг спать. Я не хотел прислушиваться и участвовать в разговорах у костра.

Прервусь. Объясню, почему «ужасный день»: я не могу один (с недавних пор) смотреть на лунную дорожку, сидеть днём на скале, ходить вдоль берега и смотреть на безумствующее море, не могу быть ОДИН среди этой, пусть мрачной, красоты. Думаю, 17-го я вспомню, что написал на камне в Солнечногорске.

Ночью я проснулся. Надо мной были звёзды в облаках, над морем — мрачная синева, отсветы грозы, и… где-то рядом гром (днём я выяснил, что это — удары волн о большие камни). Я ушёл досыпать в палатку. Проснулся вместе с дежурными. О «егеря» бились волны и брызги взметались высоко-высоко. После завтрака проглянуло солнце, и мы с ЛС и МШ пошли купаться. ЛС рискнул уплыть за «егеря» и вернулся с огромным трудом: там волны уносят в море. Мы избили себе все ноги. (Фонарик гаснет). Сменил фонарик. Волны метали меня туда-сюда. От сил и воли мало что зависело. Мы вышли на берег, и солнце скрылось на весь день. Бесконечный преферанс. Я выигрываю более 30 тысяч. Мне везёт. Днём я отказался играть. Пошёл с ВП на пляж и сплёл ожерелье из псевдо-«куриных богов». За этим занятием одна из волн промочила мне кроссовки и немного выше напопника. Но я не сошёл с места. Я плёл ожерелье под зонтиком (ручка кончилась. Справа лежит Саша П. Он снабжает меня фонариками и ручками), а ВП приносила мне камни [довольно смутно помню этого Сашу П; это был худенький старшеклассник; странного в нём было то, что он уверенно исполнял под гитару песни, абсолютно не имея при этом слуха; когда я, уходя ночью спать на пляж, оставлял их в палатке вдвоём с Поли, я почему-то был уверен, что никто из них даже и не подумает попытаться пристать друг к другу]. Всех позвали обедать, но НП остался на пляже помочь мне завязать ожерелье. НП и ВП называют меня «дядя Игорь». Смешно. НП спрятал моё ожерелье в свой тайник на пляже. К вечеру шторм усилился. Боюсь, ожерелье унесло в море. После обеда разговаривал с НП и МП. МП порекомендовал мне массу литературы, а с НП мы говорили о самоубийстве. НП рассказал мне историю (НП, по-моему, 6 лет) об одном студенте, который был влюблён в девушку, а она его не любила, и он повесился («за шею, а не за ноги головой вниз»). Я спросил: «До смерти?». НП ответил: «Да». Разговор начался с того, что НП спросил: «Дядя Игорь, правда на эту скалу приходят умирать?». Я спросил: «Как же на этой скале можно умереть?». НП сказал: «Да прыгнуть вниз, и всё!» Я сказал: «Это называется самоубийство».

МП мне посоветовал Кобо Абэ, Джозефа Хеллера «Уловка 22», Кена Кизи «Пролетая над гнездом кукушки» и Габриэля Маркеса «Сто лет одиночества», а ещё «Степного волка» Гессе.

Ещё говорил с Поли о рационализме, эстетизме и онанизме в любви и сексе. Море безумствует. И идёт дождь. Впервые здесь на море всю ночь буду спать в палатке. МШ и ЛС зовут меня гулять. Они выспались днём. Завтра последний день. Не знаю, как к этому относиться. Хочется спрыгнуть со скалы. Не могу быть ОДИН среди этой красоты. Каждый своего рода Айвазовский, но никто ничего не видит. Я тоже ничего не вижу ОДИН. Шторм образовал пену за пределами прибрежных камней. Вода мутная.

На первой стоянке вечером 7/VIII ЛС разбил мне одно стекло в очках, когда мы ночью украдкой ходили за дровами. Теперь я вижу всё не очень отчётливо. Завтра напишу, что было вечером 7/VIII. Я мешаю всем спать со своим фонариком. Хотелось сегодня напиться. Мне не позволили. Я не волен напиться. Даже когда я пьян.

14/VIII

Солнце. Шторм стих. Зато ночью творилось чёрт знает что. Сквозь забытьё мне даже казалось, что волны переваливают через обрыв к палаткам. Я был в этом уверен. Только утром с досадой осознал, что это невозможно. Обрыв к пляжу высотой метров 10. Шторм звучит как огромная механическая машина. Странно было засыпать под этот звук. Утром ещё какое-то время было пасмурно. Но сильный ветер с гор прогнал тучи за горизонт. Я искупался уже два раза. Сегодня мне снился экзамен. В поезде, наверное, буду учить шпоры.

Теперь у меня есть «куриный бог» (его нашла ВП), а утром а сплёл второе ожерелье из пористых камней. (Первое унёс шторм).

7/VIII мы стояли ближе к Новому Свету на переполненном пляже. Там сломался примус. Мы пели песни с ИЯ. 8/VIII мы перешли на это место. Я так ни разу и не сходил ни в Судак, ни в Новый Свет. Девять дней я не отхожу от моря. Завтра днём мы уезжаем в Судак, а затем — в Симферополь.

17/VIII

Только что катался на велосипеде к серебристому шарику. Когда я ехал обратно, мне показалось, что меня нет. Я весь в тебе, там, где ты, с тобой. Я живу тобой.

На камне в Солнечногорске я написал: «Алина, я люблю тебя». Там, наверное, тоже был шторм. Слова смыло в море. Как тогда, помнишь? — растаял снег рядом с рельсами. Наша любовь впиталась в землю и растворилась в бесконечных волнах.

Завтра я увижу тебя. Я прикоснусь к тебе.

Завтра утром я увижу тебя».

[Здесь, пожалуй, следует добавить более подробный заключительный комментарий. Я не посвящал Алину в подробности наших отношений с Поли в этот период. Наверное, не хотел её травмировать; или, может быть, не хотел выставиться перед ней полным подлецом (ибо продолжал иметь половые сношения с женой). Да она, собственно, особо и не интересовалась (даже до сего дня), и, кажется, не ревновала. Единственное, однажды она сказала, как красиво я называю жену — Поли. Это было тогда, в апреле, на проталинке в нарколесу, после той урологической истории, когда я после выписки ждал её на бревне, раздетый по пояс под жарким солнцем, ждал, и она пришла.

Наверное, именно тогда, в том походе, для меня почему-то очень болезненно обозначилась эта неспособность Поли поддерживать меня в моей тяге ко всему прекрасному и всякой-прочей романтике. Алина же, напротив, выступала здесь ярким контрастом. Когда я ушёл ночевать на пляж, я звал Поли с собой. Но она не шла. Предпочитала оставаться дрыхнуть в палатке с этим нелепым старшеклассником. Только один раз она спустилась ко мне, в начале одной из ночей. Села рядом со мной на коврик. Мы смотрели на звёзды, и она предложила выбрать какое-нибудь «наше» созвездие и дать ему название наподобие «Полиг», совокупность Полины и Игоря (меня тогда, помню, всего аж внутренне перекривило, и я просто промолчал). Потом я позвал её на скалу. Она пошла с неохотой. На скале было довольно темно, без всех этих лунных дорог, кажется. Все давно спали, только море слегка шуршало, и я, пьяный, предложил ей заняться сексом прямо здесь. Она решительно отказала и ушла спать в палатку, а я — на свой коврик, на пляже. Эх, испоганил всю романтику комментарием своим].