Вторые войны пустыни

— Значит, ты не видел,-- утвердительно сказала Чани.

Видение будущего, доступное для него путем крайнего напряжения сил, что оно может показать им, кроме горя? Пол почувствовал, что находится в негостеприимной промежуточной зоне, где его чувства качаются и плывут — бесконечно, безостановочно...

Чани укрыла ему ноги и сказала:

— Наследник Дома Атридесов — это не шутка. Не следует полагаться на волю случая, ставить это в зависимость от одной женщины.

«Так могла бы сказать моя мать»,— подумал Пол. Неужели леди Джессика тайно общается с Чани? Его мать, разумеется, встала бы на защиту интересов Дома Атридесов. Такой воспитала ее школа Бене Гес-серит. И это остается в ней даже теперь, когда она противостоит воспитавшему ее ордену.

— Ты подслушивала, когда ко мне сегодня приходила Ирулэн?— в его голосе прозвучала суровость.

— Да.— ответила она, не поднимая на него глаз.

Пол вспомнил посещение Ирулэн. Он сидел в семейной комнате. На ткацком станке Чани он заметил незаконченное платье. Комната пропахла едким запахом пустынного червя, злым запахом, почти забивающим запах меланжа. Кто-то пролил жидкий спайс на ковер. Не самое удачное сочетание. Спайс растворил материю ковра. На том месте, где лежал ковер, на пластиковом полу остались масляные следы. Пол уже хотел позвать кого-нибудь, чтобы вытерли пол, но вошла Хара, жена Стилгара и лучшая подруга Чани, и доложила о приходе Ирулэн.

Пол вынужден был принять Ирулэн среди этих острых запахов, будучи не в состоянии преодолеть суеверие Свободных, что злые запахи предотвращают покушение на убийство.

Впустив Ирулэн, Хара вышла.

— Добро пожаловать,— сказал Пол.

На Ирулэн было платье из серой китовой шерсти. Она запахнула его плотнее и поправила волосы. Его мирный тон удивил ее, и заготовленные гневные слова замерли на ее губах.

— Ты пришла сообщить мне, что орден растерял последние остатки морали? — спросил Пол.

— Разве не опасно быть таким злым? — возразила она.

«Злой» и «опасный» — сомнительное сочетание,— подумал Пол. Его опыт ученика Бене Гессерит подсказывал ему, что она едва преодолевает желание уйти. За этим скрывается страх, и он понял, что ей предстоит дело, которое она не вполне одобряет.

— Они слишком многого ожидали от принцессы королевской крови?— спросил он.

Ирулэн застыла на месте, и Пол понял, что она изо всех сил сдерживает себя. «Тяжелая ноша»,— подумал он.

Ирулэн мало-помалу расслабилась. Она, видно, решила, что теперь уже нет смысла поддаваться страху и отступать.

— Очень жарко,— сказала она, потирая руки.— Сухо, и сегодня, к тому же, был песчаный шторм. Неужели так никогда и не будет дождя?

— Ты пришла сюда не для разговоров о погоде,— заметил Пол. Он чувствовал, что Ирулэн хочет сказать ему что-то, чего ей не позволяет сделать открыто ее воспитание.

— Я должна иметь ребенка! — выпалила она, наконец

Он покачал головой.

— Должна! — упрямо повторила Ирулэн.— И если тебе понадобится, я найду отца для своего ребенка — просто наставлю тебе рога. Посмей тогда обвинить меня!

— Изменяй мне сколько тебе угодно,— возразил он,— но никакого ребенка!

— Как ты сможешь мне помешать?

С бесконечно нежной улыбкой он произнес:

— Если понадобится, я тебя задушу.

На мгновение повисло молчание, и Пол почувствовал, что Чани подслушивает за тяжелыми занавесями их личных покоев.

— Я — твоя жена,— прошептала Ирулэн.

— Не будем играть в глупые игры,— ответил он.— Мы оба знаем, кто на самом деле моя жена.

— А я всего лишь средство достижения твоей цели? — горько усмехнулась она.

— Мне не хотелось бы быть с тобой грубым.

— Отчего же? Ты выбрал меня как раз для этого.

— Не я,— возразил он.— Тебя выбрала судьба. Т вой отец, орден Бене Гессерит, Союз — вот кто сделал этот выбор. А теперь они избрали тебя еще раз. Для чего, Ирулэн?

— Почему я не могу иметь от тебя ребенка?

— Потому что тебя выбрали не для этой роли.

— Мое право дать тебе наследника!.. Мой отец был...

— Твой отец был и остается зверем. Мы оба знаем, что он утратил почти все связи с людьми, которыми должен был править и которых должен был защищать.

— Разве его ненавидели больше, чем тебя? — вспылила она.

— Хороший вопрос,— согласился он. Сардоническая улыбка застыла в уголках его рта.

— Ты говоришь, что не хочешь быть несправедливым со мной, однако...

— Потому я и допускаю возможность твоей измены. Но пойми и ты меня, заводи себе любовников, но не приноси в мой дом плодов своей любви. Я откажусь от такого ребенка. Я буду на все закрывать глаза, пока ты будешь благоразумна. В подобных обстоятельствах было бы глупо вести себя по-другому. Но не злоупотребляй позволением, которое я тебе даю. Поскольку дело касается трона, вопрос о наследнике буду решать только я. Не Бене Гессерит и не Союз. Это одна из тех привилегий, которые я завоевал, разбив легионы сардукаров твоего отца здесь, на равнинах Арракиса.

— Так пусть это падет на твою голову! — сказала Ирулэн и, повернувшись, вышла...

Пол, оторвавшись от воспоминаний, взглянул на Чани, сидевшую в изножье кровати. Он понимал, почему Чани приняла такое решение. В других обстоятельствах Чани и Ирулэн могли бы быть друзьями.

— Что же ты решил? — спросила она.

— Никакого ребенка.

Сложив указательный и большой пальцы правой руки, Чани сделала знак, означающий у Свободных криснож.

— Может дойти и до этого,— согласился Пол.

— Разве ребенок не решил бы проблемы Ирулэн?

— Только глупец может так думать.

— Я не так глупа, любимый.

Его охватил гнев.

— Я никогда этого не говорил. Но мы обсуждаем не какой-нибудь вульгарный ее роман. Там, во дворце, подлинная принцесса, выросшая среди отвратительных интриг императорского двора. Устраивать заговоры для нее также естественно, как и писать глупые истории.

— Они не глупые, любимый.

— Вероятно, нет,— он взял себя в руки и коснулся ее плеча.— Прости меня, но эта женщина вся сплетена из интриг. Удовлетвори одно ее требование, и она тут же предъявит другое.

Чани спокойно возразила:

— Разве я не утверждала это много раз?

— Да, конечно. Но что тогда, в сущности, ты хочешь мне сказать?

Она легла рядом с ним, прижавшись головой к его шее.

— Они сговорились, как бороться с тобой,— сказала она.— От Ирулэн так и несет заговором.

Пол погладил ее волосы: наконец-то она сбросила покровы со своей души!

— Чани, любимая,— прошептал он,— ты знаешь, что я хочу положить конец джихаду, отделиться от божества, роль которого навязал мне Квизарат?

Она вздрогнула всем телом.

— Тебе стоит только приказать...

— О, нет! Даже если бы я сейчас умер, мое имя все равно повело бы их. Когда я думаю об имени Атридесов, связанном с этой религиозной бойней...

— Но ты Император! Ты...

— Я лишь номинальный вождь. Однажды появившись, так называемое божество лишается власти.— Горький смех сотрясал его тело. Он чувствовал, как смотрит на него будущее — смотрит глазами не народившейся еще династии. Он чувствовал, как в страхе гибнет его существо, отвязавшееся от цепи судьбы — остается только его имя.— Я был избран,— сказал он.— Может быть, при рождении... и, во всяком случае, раньше, чем и начал говорить. Я был избран.

— Тогда окажись от выбора.

Он еще крепче обнял ее за плечи.

— Со временем, любимая. Дай мне немного времени.

Невыплаканные слезы жгли ему глаза.

— Мы должны вернуться в сьетч Табр,— сказала Чани.— В этом каменном шатре становится слишком опасно.

Он кивнул, проводя подбородком по гладкой поверхности шарфа, укрывающего ее голову. Успокаивающий запах спайса наполнил его ноздри.

Сьетч... Древний смысл проступил в этом слове: место отступления и безопасности... во времена опасности. Предложение Чани вызвало у него острый приступ тоски по открытым песчаным просторам, по далеким горизонтам, где любого врага видно издалека.

— Племена ждут возвращения Муад Диба,— сказала она, затем подняла голову и посмотрела на него.— Ты принадлежишь нам.

— Я принадлежу провидению,— прошептал он.

Он подумал о джихаде, о генах, смешивающихся во многих парсеках, и о предвидении, которое показало ему, как покончить со всем этим. Должен ли он уплатить эту цену? Тогда вся ненависть умрет, погаснет, как костер — уголек за угольком. Но... ах! Что за ужасная цена!

«Я никогда не хотел быть Богом,— подумал он.— Я хотел лишь исчезнуть, как исчезает жемчужная роса по утрам. Не хотел быть ни среди ангелов, ни среди дьяволов... один, брошенный, словно по недосмотру».

— Мы вернемся в сьетч? — настаивала Чани.

— Да,— прошептал он, а про себя подумал: «Я должен заплатить эту цену».

Чани тяжело вздохнула, устраиваясь поудобней.

«Я медлю»,— подумал он. И увидел, как связывают его требования любви и джихада. Что значит одна жизнь, как бы ты не любил этого человека, по сравнению Со множеством жизней, которые заберет

джихад? Можно ли страдания одного противопоставить мучениям миллионов?

— Любимый? — вопросительно произнесла Чани.

Он закрыл ей рот рукой.

«Я сдамся сам,— подумал он.— Я попытаюсь, пока у меня еще есть силы, найду щель, через которую не пролететь и птице». Бесполезная мысль, и он это знал. Джихад последует за его тенью.

Что он может ответить? Как объяснить тем, кто обвиняет его в несусветной глупости? Кто поймет?

Он хотел только оглянуться и сказать: «Вот! Вот мир, в котором я существую... Смотрите — я исчезаю! Никакая сеть человеческих желаний больше не поймает меня! Я отрекаюсь от своей религии! Этот великолепный миг — мой! Я свободен!»

Пустые слова.

— Вчера у Защитной стены видели большого червя,— сказала Чани.— Длиннее ста метров. В том районе теперь редко появляются такие большие черви. Я думаю, их прогоняет вода. Говорят, этот червь пришел звать Муад Диба домой, в пустыню.— Она ущипнула его.— Не смейся надо мной!

— Я не смеюсь.

Пол, удивленный живучестью мифов Свободных, чувствовал, как сжимается его сердце. Происходит нечто, влияющее на его линию жизни,— адаб, требовательное воспоминание. Он вспомнил свою детскую комнату на Келадане... темную ночь в каменном помещении... видение! Один из самых первых случаев его предвидения. Он чувствовал, как разум его окунается в это видение, видел сквозь затуманенную память (видение в видении) линию Свободных в запыленных одеждах. Они двигались мимо щели в высоких скалах и несли что-то продолговатое, завернутое в ткань.

Пол слышал свой собственный голос в видении: «Много было хорошего... но ты была лучше всех...»

Адаб освободил его.

— Ты лежал так тихо,— прошептала Чани.— Что это было?

Пол вздрогнул, сел и отвернул лицо.

— Ты сердишься, потому что я была на краю пустыни,— сказала Чани.

Он молча покачал головой.

— Я пошла туда, потому что хочу ребенка.

Пол не мог говорить. Он чувствовал, как его захватило это раннее видение. Ужасная цель! Вся жизнь его в этот момент представилась ему веткой, дрожащей после взлета птицы, а эта птица была — возможность. Свободная воля.

«Я уступаю оракулу»,— подумал Пол.

И почувствовал, что, уступая, он закрепляется на единственно возможной линии жизни. «Неужели,— подумал он,— оракул не просто предсказывает будущее? Неужели оракул создает его?» Он давным-давно попал в сеть, и теперь ужасное будущее надвигалось на него со своими зияющими челюстями.