Вторые войны пустыни

ГЛАВА 25

Алия жестко разговаривала со стражами, стоявшими перед ней в фойе Храма. Их было девять, в пыльных зеленых мундирах пригородного патруля, и все они еще не могли отдышаться и обливались потом от напряжения. Свет позднего полдня проникал в дверь за ними. Площадь была очищена от пилигримов.

— Итак, мои приказы ничего для вас не значат? — вопросила она.

И она удивилась собственному гневу, не пытаясь его сдержать, а выплескивая наружу. Она устала от многих событий, как с цепи всех разом сорвавшихся. Айдахо исчез ... леди Джессика ... никаких сообщений ... Только слухи, что она на Салузе. Почему Айдахо не подал весточки? Что он совершил? Узнал ли он наконец о Джавиде?

На Алии было желтое одеяние, цвет Арракинского траура, цвет палящего солнца Свободных. Через несколько минут она возглавит вторую и последнюю погребальную процессию к Старому ущелью, чтобы установить там мемориальный камень по ее пропавшему племяннику. Работа будет завершена ночью, подходящие почести тому, кому предназначено было править Свободными.

Жреческая стража вроде бы встретила ее гнев с вызовом и уже без всякого страха. Они стояли перед ней, очерченные тающим светом. Запах пота легко проникал сквозь легкие и неэффективные стилсьюты горожан. Их глава, высокий светловолосый Каза, с символами семьи Каделам, убрал в сторону маску стилсьюта, чтобы говорить яснее. Голос его был полон гордыни, которую и следовало ожидать от отпрыска семьи, некогда правившей сьетчем Табр.

— Разумеется, мы постарались его схватить!

Он явно был выведен из себя ее нападением:

— Он богохульствует! Мы знаем твои приказы, но мы слышали его собственными ушами!

— И не сумели его схватить,— тихим и обвиняющим голосом сказала Алия.

Одна из стражей, невысокая молодая женщина, попробовала защититься:

— Там была густая толпа! Клянусь, люди нам намеренно встревали на пути!

— Мы до него доберемся,— сказал Каделам.— Не вечно же нам терпеть неудачу.

Алия нахмурилась.

— Вы что, не понимаете меня и мне не повинуетесь?

— Миледи, мы...

— Что ты сделаешь, Каделам, если ты схватишь его и обнаружишь, что он и в самом деле мой брат?

Он явно не уловил оттенков интонации в ее вопросе, хотя не мог он стать жреческим стражем, не имея достаточного образования и сообразительности, чтобы соответствовать своей работе. Он желает пожертвовать собой?

Стражник сглотнул и сказал:

— Мы сами должны убить его, поскольку он сеет смуту.

Остальные воззрились на него с ужасом, отвращением — и все с таким же покорством. Они понимали, что именно они слышали.

— Он призывает племена сплотиться против тебя,— сказал Каделам.

Алия теперь понимала, как его укротить. Она сказала спокойно и с будничной деловитостью:

— Понимаю. Что ж, если ты должен пожертвовать собой таким образом, открыто его настигнув, чтобы все видели, кто ты такой и что ты сделал — наверное, ты и вправду должен, как я понимаю.

— Пожертвовать со...— он осекся, поглядел на товарищей. Как Каза отряда, его назначенный руководитель, он имел право говорить за них, но тут он проявил признаки того, что предпочел бы промолчать. Другие стражи неуютно заерзали. В пылу преследования они открыто пренебрегли приказом Алии. Можно было только размышлять над тем, чем обернется такое неповиновение «Чреву Небесному». После того, как они явно почувствовали себя неуютно, между ними и их Казой родилось отчуждение.

— Ради блага Церкви, наша официальная реакция должна будет быть сурова,— сказала Алия.— Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Но он...

— Я сама его слышала,— сказала она.— Но это особый случай.

— Он не может быть Муад Дибом, миледи!

«Как же мало ты знаешь!» — подумала она. И сказала:

— Нам нельзя рисковать, захватывая его на людях, где другие могут увидеть причиненный ему вред. Если предоставится другая возможность, тогда конечно.

— Он все эти дни непрестанно окружен толпой!

— Тогда, я боюсь, мы должны быть терпеливы. Конечно, если ты настаиваешь на неповиновении мне ...— она оборвала фразу, предоставив ему из воздуха выловить недосказанное о последствиях, но он хорошо понял. Каделам был честолюбив, перед ним открывалась блестящая карьера.

— Мы не имели в виду явить себя непокорными, миледи,— он теперь овладел собой.— Мы действовали поспешно — теперь я это вижу. Простите нас, но он ...

— Ничего не произошло, нечего прощать,— ответила она, пользуясь принятой формулой Свободных: одним из многих способов, при помощи которых племя поддерживало мир в своих рядах, и этот Каделам имеет еще достаточно от Старого Свободного, чтобы это помнить. В его семье — долгая традиция править. Вина — это тот хлыст наиба, которым надо пользоваться скупо. Свободные служат лучше, когда избавлены от вина и упреков.

Он показал, что осознает ее приговор, склонив голову и сказав:

— Ради блага племени — я понимаю.

— Идите и освежитесь,— сказала она.— Процессия начнется через несколько минут.

— Да, миледи,— и они заспешили прочь, каждое их движение выдавало, с каким облегчением они уходят.

Внутри Алии пророкотал бас:

«Ага! Ты донельзя искусно с этим справилась. Один-двое из них до сих пор верят, что ты хочешь смерти Проповедника. Они найдут способ!»

«Заткнись! — прошипела она.— Заткнись! Мне бы никогда не следовало к тебе прислушиваться. Смотри, что ты натворил ...»

«Направил тебя на путь безнравственности»,— ответил бас.

Она ощутила, как этот голос откликается в ее голове отдаленной болью, подумала: «Где мне спрятаться? Мне некуда идти!»

«Нож Ганимы остр,— сказал Барон.— Помни это».

Алия моргнула. Да, это то, что следует помнить. Нож Ганимы остр. Может, этот нож избавит их от нынешних затруднений.