Вторые войны пустыни

ГЛАВА 14

Стилгар учетверил охрану в сьетче вокруг близнецов, но понимал, что это бесполезно. Мальчуган был совсем как свой тезка, дедушка Лито. Все, знавшие прежнего Герцога, это подмечали. Вид у Лито был расчетливый, и осторожность у него была, но все это следовало брать с поправкой на скрытую неистовость, на падкость к опасным решениям.

Ганима больше похожа на мать. У нее рыжие волосы Чани, материнский разрез глаз и взвешенность при разрешении трудностей. Она часто повторяла, что делает лишь то, что должна делать, но куда ни поведет Лито, она последует за ним.

А Лито собирался повести к опасности.

Ни разу Стилгару не пришло на ум поверить свою проблему Алии. А значит, исключалась и Ирулэн, бежавшая к Алии со всем и вся. Придя к такому решению, Стилгар осознал, что признает вероятность того факта, что Лито судит об Алии верно.

«Она использует людей походя и черство,— думал он.— Даже Данкана она так использует. Дело даже не в том, что она изменит ко мне свое отношение и убьет меня. Главное, что она меня УВОЛИТ».

Тем временем охрана была усилена, и Стилгар блуждал по сьетчу как призрак в просторных одеяниях, ничего не оставляя без внимания. И все это время его обуревали сомнения, посеянные в нем Лито. Если нельзя положиться на традицию, то где же та скала, за которую можно заякорить свою жизнь?

В день Приветственного Собрания в честь прибытия леди Джессики Стилгар следил за Ганимой, стоявшей вместе с бабушкой на пороге у входа в главную палату собраний сьетча. Было рано, и Алия еще не прибыла, но люди уже густой толпой скапливались в палате, исподтишка бросая взгляды на ребенка и взрослую, когда проходили мимо них.

Стилгар остановился в затененной нише, вне людского потока, и наблюдал за этой парой, не в состоянии расслышать их слов сквозь пульсирующий ропот. Люди многих племен были здесь сегодня, чтобы приветствовать возвращение своей старой Преподобной Матери. Но Стилгар глядел на Ганиму. Ее глаза, и как она пританцовывает, когда говорит! Ее движения ее восхищали. А эти синие в синем, твердые, пытливые, оценивающие глаза. А как она, мотнув головой, отбрасывает с плеча золотисто-рыжие волосы. Все это — Чани. Воскресший призрак, сверхъестественное сходство.

Стилгар медленно переместился поближе и занял пост в другой нише.

Он не мог припомнить на своем веку ни одного другого ребенка, взиравшего бы так же, как Ганима — кроме ее брата. Где же Лито? Стилгар оглянулся. Его стража подняла бы тревогу, будь что-то не так. Стилгар покачал головой. Эти близнецы с ума его сведут. Постоянно они испытывали на износ его душевное спокойствие. Он мог бы почти возненавидеть их. Царственные особы не защищены от ненависти, но кровь (и ее драгоценная вода) предъявляют такие требования к самообладанию, перед которыми меркнут все прочие заботы. Эти близнецы существовали, как его величайшая ответственность.

Пронизанный пылью коричневый свет возник в пещерообразной палате собраний за Ганимой и Джессикой, коснулся плеч девочки и ее нового белого одеяния, озарив сзади ее волосы, когда она обернулась и поглядела в проход, на густо идущих людей.

«Почему Лито заразил меня этими сомнениями? — задумался Стилгар.— Без сомнения, он сделал это умышленно. Может быть, Лито хотел, чтобы я хоть в малой степени разделил опыт его сознания». Стилгар знал, что близнецы отличаются от других, но его рассудок никогда не был в состоянии вместить это знание. Он никогда не ощущал чрево матери как темницу пробуждающегося сознания ... сознания, живого со второго месяца беременности.

Лито сказал однажды, что его память подобна «внутренней голографии, расширяющейся в размерах и подробностях с первоначального шока пробуждения, но никогда не меняющейся ни в форме, ни в очертаниях».

Впервые, наблюдая за Ганимой и леди Джессикой, Стилгар начал понимать, что это, такое — жить в цепляющейся паутине воспоминаний, не в силах ни покинуть ее, ни найти изолированное прибежище для собственного ума. Столкнувшись с такой обусловленностью, человек должен интегрировать сумасшествие, отбирать и отвергать среди множества предложений, по системе, где ответы меняются так же быстро, как и вопросы.

Не могло быть закрепленной традиции. Не могло быть абсолютных ответов на вопросы о двух сторонах. Что подходит? То, что не подходит. Что не подходит? То, что подходит. Ему пришел на ум образец этому, старая игра Свободных в загадки. Вопрос: «Что несет смерть и жизнь?» Ответ: «Ветер Кориолиса».

.«Почему Лито хочет, чтобы я это понял?» — спросил себя Стилгар. Осторожно зондируя, Стилгар понял, что близнецы разделяют общий взгляд на свою несхожесть с другими: думают об этом, как о несчастье. «Для таких проход по каналу рождения должен быть изматывающим»,— подумал он. Неведение ослабляет потрясение от некоторых переживаний, но они-то ведь не будут пребывать в неведении насчет момента рождения. Столкнешься с непрестанной войной с сомнениями. Будешь обижаться на свое несходство с остальными. Приятно дать почувствовать остальным хотя бы вкус этого отличия. «Почему я?» — вот что будет твоим первым вопросом без ответа.

«А я о чем себя спрашиваю? — подумал Стилгар. Кислая улыбка тронула его губы.— Почему я?»

По-новому видя теперь близнецов, он уяснил себе, почему они так бесшабашно рискуют своими незрелыми телами. Ганима однажды сказала ему — как отрезала — когда он бранил ее за то, что она полезла по западной круче к вершине над сьетчем Табр: «Почему я должна бояться смерти? Я уже побывала в ней — много раз».

«Да как я осмеливаюсь учить таких детей? — подивился Стилгар.— Как кто-либо посмеет?»

Как ни странно, мысли Джессики развивались в схожем русле, когда она беседовала со своей внучкой. Она думала о том, как должно быть трудно жить со зрелым умом в незрелом теле. Тело должно еще только научиться тому, что ум уже познал и умеет — идет подгонка реакций и рефлексов. Пусть доступен им древний комплекс Бене Гессерит пранабинду, но даже и тут их ум обгонит тело. Гурни будет чрезвычайно трудно выполнить ее распоряжения.

— Вон Стилгар наблюдает за нами из той ниши,— сказала Ганима.

Джессика не обернулась. Но ее поразило то, что она расслышала в голосе Ганимы. Ганима любит старого Свободного любовью детей к родителям. Даже когда она говорит о нем небрежно или поддразнивает его, она его любит. Осознание этого заставило Джессику увидеть старого наиба в новом свете. Внезапно оформившееся в ясную форму понимание открыло ей, что общего у Стилгара и близнецов. Новый Арракис не очень-то устраивает Стилгара, поняла Джессика. И не больше этот новый мир устраивает ее внуков.

Незваная и непрошеная всплыла в мозгу Джессики старая присказка Бене Гессерйт: «Заподозрить, что ты смертен, есть начало ужаса; неопровержимо уяснить, что ты смертен — познать окончание ужаса».

Да, смерть не станет тяжелым ярмом для Стилгара и близнецов, но жизнь их — это медленное пламя. Все они находят свой мир плохо подходящими и жаждут иных путей, где познание изменений не сулит угрозы. Они — дети Абрахама, большему научившиеся от парящегося в небе ястреба, чем из любой писаной книги.

Лито поразил Джессику не далее, как сегодня утром, когда они стояли у струящегося над сьетчем канала.

— Вода — как капкан для нас, бабушка,— сказал он.— Лучше бы нам жить далекой отсюда пылью, потому что тогда ветер мог бы вынести нас выше высочайших круч Защитной стены.

Хоть Джессике и не впервой было встречаться со зрелостью, находившей себе окольный путь через уста этих детей, при этом замечании она смешалась, хотя и сумела проговорить:

— Такое мог бы сказать твой отец.

А Лито, подбросив в воздух горсть песка и наблюдая за падением песчинок,ответил:

— Да, мог бы. Но мой отец не учитывал в то время, как быстро вода заставляет все возвращаться в ту землю, из которой она выходит.

И сейчас, стоя в сьетче рядом с Ганимой, Джессика заново пережила шок, испытанный ею при этих словах. Она обернулась, взглянула на плавно текущую толпу, скользнула острым взглядом по затаенным очертаниям Стилгара в нише. Стилгар — не из ручных Свободных, обученных лишь таскать веточки для гнезда. Он до сих пор ястреб. Думая о красном цвете, он думает не о цветах, а о крови.

— Ты внезапно так притихла,— сказала Ганима.— Что-нибудь не так?

Джессика покачала головой.

— Всего лишь то, что Лито сказал мне нынче утром.

— Когда вы ходили на посадки? Что он сказал?

Джессика подумала о занятном выражении взрослой мудрости, появившейся утром на лице Лито. Точно такое же выражение приобрело лицо Ганимы.

— Он припоминал то время, когда Гурни от контрабандистов вернулся под знамена Арракиса,— ответила Джессика.

— Значит, вы говорили о Стилгаре,— сказала Ганима.

Джессика не спросила, откуда такое прозрение. Близнецы, казалось, были способны по собственному желанию воспроизводить ход мыслей друг друга.

— Да, говорили,— ответила Джессика.— Стилгару не нравится, как Гурни величает Лито, но присутствие Гурни принуждает и всех Свободных к уважению. Гурни постоянно говорит: «Мой Герцог...»

— Понимаю,— заметила Ганима.— И, конечно, Лито указал, что он еще и Герцог Стилгара.

— Верно.

— Ты, конечно, знаешь, что Лито с тобой делал,— сказала Ганима.

— Не уверена, что знаю,— призналась Джессика, и это признание показалось ей особенно неловким, потому что ей и в голову не приходило, будто в поведении Лито было что-то умышленное.

— Он старался вызвать тебя на воспоминания о нашем отце,— сказала Ганима.— Лито всегда жаждет узнать нашего отца с точек зрения других людей, его знавших.

— Но... Разве у Лито нет...

— О, да, он может вслушиваться во внутреннюю жизнь. Разумеется. Но это не то же самое. Вы, конечно, говорили о нем. О нашем отце, я имею в виду. Вы говорили о нем, как о своем сыне.

— Да,— Джессика как отрубила. Ей не нравилось ощущение, что эти близнецы вертят ею, как хотят, открывают ее память для наблюдения, дотрагиваются до любого переживания, вызывающего их интерес. Может, Ганима занимается этим прямо сейчас!

— Лито сказал что-то, задевшее тебя,— сказала Ганима.

Необходимость подавить гнев, словно сокрушила Джессику:

— Да ... Сказал.

— Тебе не нравится, то что он знает нашего отца так, как знала его наша мать, а нашу мать — так, как ее знал наш отец,— сказал Ганима.— Тебе не нравится, что это означает то, что мы можем знать о тебе.

— Я прежде никогда на деле не задумывалась над этим с такой стороны,— натянутым голосом ответила Джессика.

— Да, обычно знание чувственных вещей как раз и смущает,— сказала Ганима.— Тебе трудно думать о нас иначе, какодетях. Нонет ниче

го, чем бы занимались вместе наши родители, на людях или в уединении, что не было бы нам ведомо.

На краткий миг Джессика пережила то же чувство, что и утром у канала, но теперь это чувство относилось к Ганиме.

— Он, вероятно, говорил о «мужской чувственности» твоего Герцога,— сказал Ганима.— Порой не мешало бы надевать узду на язык Лито!

«Разве нет ничего святого для этих близнецов?» — Джессика испытала сначала потрясение, затем ярость, затем отвращение. Как они осмеливаются говорить о чувственности ее Лито? Разумеется, любящие друг друга мужчина и женщина разделяют и свои телесные наслаждения! Это прекрасно и интимно, и не для того, чтобы выставлять напоказ в нечаянном разговоре между взрослым и ребенком.