Вторые войны пустыни

ГЛАВА 48

Поднятый песок туманом висел на горизонте, затмевая восходящее солнце. В тенях дюн песок был холоден. Лито стоял перед кольцом пальм, глядя на пустыню. Он чуял запах пыли и колючих растений, слышал утренние звуки людей и животных. В этом месте у Свободных не было канала, только минимум посадок вручную, орошаемых женщинами, носивших воду в кожаных мехах. Их ветроловушка была хрупкой, легко сокрушаемой бурями, но и легко восстанавливаемой. Тяготы, суровость спайсового помысла и приключения — вот так протекала здесь жизнь. Эти Свободные до сих пор верили, что рай — звук льющейся воды, но лелеяли древнюю концепцию свободы, которую и Лито с ними разделял.

«Свобода — это состояние одиночества»,— подумал он.

Лито расправил складки белой робы, закрывавшей его живой стилсьют. Ему было уже ощутимо, насколько изменила его оболочка песчаной форели — и вместе с этим он всегда испытывал чувство огромной утраты. Он уже не был полностью человеком. Странные веши плавали в его крови. Реснички песчаной форели проникли в каждый орган, приспосабливая его и изменяя. Сама форель тоже приспосабливалась и изменялась. Но, зная это, Лито чувствовал себя оторванным от всех прежних нитей утраченной человечности; жизнь его поймана острой тоской, тянувшейся из древности. Он понимал, однако, какая ловушка в потакании подобным эмоциям. Он хорошо понимал.

«Пусть будущее наступит для самого себя,— думал он.— Единственное правило, руководящее творчеством, — это само творение».

Трудно было отвести взгляд от песков, от дюн — от великой пустоты. Здесь, на краю песка, было несколько скал, но воображение бежало вперед, за них, к ветрам, пыли, редким и одиноким растениям и животным, дюне, сливающейся с дюной, пустыни с пустыней.

Позади него раздался звук флейты, зовущей на утреннюю молитву, молитву по влаге, звучала чуть измененная серенада Шаи-Хулуду. Едва Лито это понял, как музыка зазвучала для него напевом вечного одиночества.

«Я мог бы попросту уйти в эту пустыню»,— подумал он.

Все тогда изменится. Одно направление станет не хуже другого. Он уже научился жить жизнью, свободной от страстей. Его мистицизм Свободного утончился до жуткой грани: все что он имел при себе, было ему необходимо — но только это и было его. А это составляло всего лишь накинутую робу, спрятанного в его складках ястреба Атридесов и кожу, которая не его собственная.

Было бы легко уйти отсюда прочь.

Внимание его привлекло движение в небесах — по косо выкроенным кончикам крыльев он узнал стервятника. От этого заныла грудь. Как и дикие Свободные, стервятники живут в этой стране, потому что здесь они рождены. Ничего лучше они не знают. Пустыня делает их такими, какие они есть.

Но в кильватере Муад Диба и Алии взросла другая порода Свободных. Она-то и была причиной того, почему он не мог уйти в пустыню, подобно своему отцу. Лито припомнил давние слова Айдахо: «Эти Свободные! Они восхитительно жизненны! Я никогда не встречал жадного Свободного!»

Теперь жадных Свободных полным-полно.

Волна печали захлестнула Лито. Он должен проложить курс, который все это изменит, но жестокой ценой. И управлять будет все трудней и трудней по мере их приближения к вихрю.

Кразилек, Тайфунный бой, впереди... но Кразилек или худшее будут расплатой за неправильный шаг.

Позади него послышались звуки, затем чистый и пронзительный детский голосок произнес:

— Вот он.

Лито обернулся.

Из-под пальм выходил Проповедник, ведомый ребенком.

«Почему я думаю о нем, как о Проповеднике?» — подивился Лито.

Ответ был ясно начертан на скрижали ума Лито: «Потому что он больше не Муад Диб, не Пол Атридес». Пустыня сделала его тем, что он есть сейчас. Пустыня и шакалы Джакуруту с их чрезмерными добычами меланжа и постоянным предательством. Проповедник состарился. Да, состарился, несмотря на спайс, а благодаря ему.

— Мне сказали, ты хочешь меня видеть,— заговорил Проповедник, когда ребенок-поводырь остановился.

Лито поглядел на это дитя пальмовой рощи, мальчика ростом почти с него самого, благоговение которого умерялось ненасытным любопытством. Молодые глаза томно поблескивали над маской стилсьюта детского фасона.

Лито махнул рукой:

— Оставь нас.

Мальчик хотел возразить, но благоговение и естественное уважение Свободного к личной жизни других взяли верх. Ребенок удалился.

— Ты знаешь, что Фарадин здесь, на Арракисе? — спросил Лито.

— Гурни рассказал мне, когда прилетал вчера ночью.

И Проповедник подумал: «Как же холодны его слова. Он совсем как я в прежние мои дни».

— Я стою перед трудным выбором,— сказал Лито.

— Я думал, все выборы тобой уже сделаны.

— Мы понимаем ту ловушку, отец.

Проповедник откашлялся. Напряжение дало ему понять, как близки они к сокрушительному кризису. Теперь Лито будет полагаться не на чистое видение, а на управление видением.

— Тебе нужна моя помощь? — спросил Проповедник.

— Да. Я возвращаюсь в Арракин и хочу пройти туда как твой поводырь.

— Для чего?

‘ — Ты будешь еще читать проповедь в Арракине?

— Может быть. Есть вещи, которых я им еще не сказал.

— Ты не вернешься назад в пустыню, отец.

— Если пойду с тобой?

— Да.

— Я сделаю все, как ты решишь.

— Ты подумал? Ведь вместе с Фарадином там будет и твоя мать.

— Несомненно.

И опять Проповедник смутился, проявляя нервозность, чего Муад Диб себе никогда не позволял. Слишком долго это тело пребывало вне прежнего режима самодисциплины, слишком часто Джакуруту предательски наполняло этот мозг безумием. И Проповедник подумал, что, может, и не слишком мудро возвращаться в Джакуруту.

— Ты не обязан идти туда со мной,— сказал Лито.— Но там моя сестра, и я должен вернуться. Ты можешь отправиться вместе с Гурни.

— И ты пойдешь в Арракин один?

— Да. Я должен встретить Фарадина.

— Я пойду с тобой,— вздохнул Проповедник.

И Лито, ощутив в Проповеднике промелькнувшую тень прежнего безумия видений, подумал: «Играет ли он в игру предвидения?» Нет. Он никогда больше не пойдет этой дорогой. Он ведал о ловушке частичных уступок. Каждое слово Проповедника подтверждало, что он передал видения своему сыну, понимая, что все в этом мире предугадано.

Нет, старые противоречия мучили сейчас Проповедника. Он убегал из парадокса в парадокс.

— Тогда мы отправимся через несколько минут,— сказал Лито.— Ты скажешь Гурни?

— Разве Гурни с нами не пойдет?

— Я хочу, чтобы он уцелел.

И опять Проповедник всем телом ощутил напряжение. Оно было разлито в воздухе вокруг него, в земле у него под ногами, в парящей птице, смотревшей не на ребенка, который был его сыном. Резкий вопль его прежних видений рвался из горла.