Вторые войны пустыни

И она вздрогнула, зная, что имела видение, которое было и у брата. Нежелательные слезы жгли ей глаза. Она резко повернула голову. Никаких слез! На них тратится драгоценная влага, и, что гораздо хуже, они искажают виток видения. Пола нужно остановить! Один раз, только один раз она пересекла Время там, где проходил он. Напряжение и изменчивость больше не позволят этого. Нить Времени проходит сквозь ее брата, как луч света через миг времени. Он стоит в фокусе и знает это. Он собрал все линии и не позволит им ускользнуть или измениться.

— Почему? — пробормотала она.— Из ненависти? Он ударил Время, потому что оно причинило ему боль? Или... что?..

Хейту показалось, что он слышит свое имя.

— Миледи?

— Если бы я могла выжечь это в себе! — воскликнула Алия.— Я не хочу отличаться от других.

— Пожалуйста, Алия,— бормотал он.— Вам нужно уснуть.

— Я хочу уметь смеяться,— прошептала она.— Слезы катились по ее щекам.— Но я сестра Императора, которому поклоняются, как Богу. Люди боятся меня. Я не хочу, чтобы меня боялись.

Он вытер слезы с ее лица.

— Я не хочу быть частью истории,— шептала она.— Я хочу быть любимой... и любить.

— Вы любимы.

— Ах, верный, верный Данкан.

— Пожалуйста, не зовите меня так.

— Но это так. А верность — ценный товар. Ее можно продать, но купить нельзя.

— Мне не нравится ваш цинизм.

— Будь проклята твоя логика! Это правда!

— Спите!

— Ты любишь меня, Данкан?

— Да.

— Может, это ложь, в которую легче поверить, чем в правду? — спросила она.— Почему я боюсь поверить тебе?

— Вы боитесь моих отличий, как и своих.

— Будь мужчиной, а нс ментатом!

— Я ментат и мужчина.

— Ты сделаешь меня своей женщиной?

— Я сделаю то, чего потребует любовь.

— И верность?

— И верность.

— Вот этим ты и опасен,— сказала она.

Ее слова обеспокоили его. Ни следа этого беспокойства не отразилось на его лице, ни одна мышца не дрогнула, но она знала, ведь это беспокойство было в видении. Она чувствовала, что утратила часть видения, но кое-как из будущего помнила.

— Данкан, не давай мне уходить,— прошептала она.

— Спите. Не боритесь со сном, миледи.

— Я должна ... должна... Он — наживка в собственной ловушке. Он слуга силы и ужаса. Насилие... обожествление — это тюрьма, в которую он заключен. Он потеряет все. Его разорвут на части.

— Вы говорите о Поле?

— Его влечет к самоуничтожению,— хрипела она, изгибая шею.— Слишком велика тяжесть, слишком много горя. Его уводят от его любви.— Она опустилась на кровать.— Создают Вселенную, где он не позволит себе жить.

— Кто это делает?

— Он сам! О, в нем так много всего, хотя он всего лишь часть рисунка. И слишком поздно ... слишком поздно ...

Говоря это, она чувствовала, как сознание опускается слой за слоем. Тело и мозг разделились и слились в вихре прошлых видений ... движущихся... сменяющихся... Она чувствовала биение сердца зародыша, ребенка будущего. Меланж все еще владел ею, заставляя плыть во Времени. Она знала, что видит жизнь еще незачатого ребенка. Но одно было ей известно точно: этому ребенку уготовано такое же Ужасное пробуждение, как и ей самой. Он будет сознательным и мысля цим существом еще до рождения.