Вторые войны пустыни

ГЛАВА 27

«Слова и движения одновременно»,— напомнила себе Джессика и направила мысли на необходимые приготовления к близкой встрече.

Это было вскоре после завтрака, золотое солнце Салузы Второй едва начинало касаться дальней стены закрытого сада в ее окне. Оделась она продуманно: черное облачение с капюшоном Преподобной Матери, но на облачении — окаймляющие манжеты гербы Атридесов, вышитые золотом. Джессика осторожно оправила складки своего платья, повернулась спиной к окну, держа левую руку на талии, чтобы ясно был виден ястребиный мотив гербов.

Фарадин заметил гербы Атридесов, отпустил, войдя, замечание по этому поводу, но не показал ни гнева, ни удивления. Джессика заметила оттенок добродушного юмора в его голосе и подивилась этому. Как она и предполагала, он оделся в серое трико. Он сел на предложенный ему Джессикой низкий зеленый диван, расслабился.

«Почему я ей доверяю? — недоумевал он. — Ведь это ж ведьма Бене Гессерит!»

Джессика, увидевшая контраст между расслабленной позой и выражением лица, угадала его мысль, улыбнулась и сказала:

— Ты доверяешь мне, потому что знаешь, что наша сделка выгодна, и хочешь того, чему я могу тебя научить.

Увидев, как хмурая тень скользнула по его лбу, она махнула левой рукой, чтобы его успокоить:

— Нет, я не читаю мыслей. Я читаю по лицу, по телу, по манерам, тону голоса, положению рук. Это может всякий, освоивший путь Бене Гессерит.

— И ты будешь меня учить?

— Я уверена, ты штудировал отчеты о нас. казано в них, что мы не выполнили прямо обещанного?

— Нигде нет, но ...

— Частично мы до сих пор существуем благодаря тому полному доверию, которое люди могут испытывать к нашей правдивости. Это неизменно.

— Нахожу это разумным,— сказал он.— Мне не терпится начать.

— Удивительно, как это ты никогда не обращался к Бене Гессерит с просьбой о наставнице,— сказала она.— Они бы ухватились за возможность сделать тебя своим должником.

— Моя мать и слушать не желала, когда я просил ее об этом...— он пожал плечами, красноречивый довод за изгнание Вэнсики.— Не начать ли нам?

— Лучше было бы начать, когда ты был намного моложе,— сказала Джессика.— Теперь тебе будет трудней, да и времени понадобится намного больше. Ты должен будешь начать с обучения терпению, крайнему терпению. Молюсь, чтобы ты это не счел слишком высокой ценой.

— Не за ту награду, что ты предлагаешь.

В его голосе она услышала искренность, настойчивость ожиданий и оттенок благоговейного страха. Подходяще, есть откуда начать.

— Тогда искусство терпения,— сказала она.— Начнем с некоторых элементарных упражнений прана и бинду для рук и ног и для дыхания. Кисти рук и пальцы оставим на потом. Ты готов?

Она опустилась на табуретку лицом к нему.

Фарадин кивнул, силой сохранив на лице ожидающее выражение, чтобы скрыть внезапный прилив страха. Тайканик предостерегал его, что должна быть какая-то хитрость за предложением леди Джессики, что-то затеянное Сестрами. «Нельзя верить, что она их покинула или что они покинули ее». Фарадин прервал этот довод вспышкой гнева, о которой немедленно пожалел. Его эмоциональная реакция заставила его быстрее согласиться с предостережениями Тайканика.

Фарадин посмотрел на углы комнаты, на тонкое поблескивание самоцветов под нишами сводов. Все эти мерцающие штучки на самом деле не были самоцветами: все, происходящее в этой комнате должно быть записано, и надо будет собранно и обдумчиво пересмотреть каждый нюанс, каждое слово, каждое движение.

Джессика улыбнулась, увидя направление его взгляда, но не выдала, что понимает, на что отвлеклось его внимание.

— Чтобы научиться терпению на Пути Бене Гессерит,— сказала она,— ты должен начать с распознания сущностной, животной нестабильности нашего мироздания.— Мы называем природу — имея в виду все ее проявления, вместе взятые — Крайней Не-Абсолютностью. Чтобы освободить свое зрение и уметь распознать эту заданность изменчивости путей природы, вытяни руки перед собой. Посмотри на них, сперва на ладони, затем на тыльные стороны. Рассмотри свои пальцы, сверху и снизу. Выполняй.

Фарадин повиновался, но чувствовал себя глупо. Это ж его собственные руки. Он их знает.

— Вообрази, что твои руки стареют,— сказала Джессика.— Что они у тебя на глазах становятся более и более старческими. Очень-очень старыми. Заметь, как суха кожа ...

— Мои руки не меняются,— сказал он. Он уже ощущал дрожание в мускулах предплечий.

— Продолжай смотреть на свои руки. Сделай их старыми, такими старыми, как только можешь вообразить. На это может потребоваться время. Но когдаты увидишь, что они состарились, обрати процесс вспять.

Сделай их юными, такими юными, как только сможешь. Превращай их по своей воле из младенческих в старческие, и так снова и снова, туда и обратно.

— Они не меняются! — запротестовал он. У него ноют плечи.

— Если ты потребуешь этого от своих чувств, твои руки изменятся,— сказала она.— Сосредоточься на созерцании того потока времени, который тебе нужен: от младенчества к старости, от старости к младенчеству. Это может занять у тебя часы, дни, месяцы. Но это достижимо. Обращая туда и обратно эти изменения, ты научишься видеть любую систему как нечто вращающееся в относительной стабильности ... только относительной.

— Я думал, я учусь терпению,— сказал он. В его голосе она услышала гнев, на грани разочарования.

— И относительной стабильности,— сказала она.— Это перспектива, которую создаешь через собственную веру, а верой можно манипулировать при помощи воображения. Ты обучен пока лишь ограниченному взгляду на мироздание. Теперь ты должен создать мироздание, тобой самим творимое. Это позволит тебе взнуздывать любую относительную стабильность ради твоих собственных целей, для любых целей, на которые ты будешь способен своим воображением.

— Сколько, ты сказала, на это требуется времени?

— Терпение,— напомнила она ему.

Невольная улыбка тронула его губы. Его глаза перешли на Джессику.

— Гляди на свои руки! — резко приказала она.

Улыбка исчезла. Взгляд его, переметнувшись назад, застыл в сосредоточенности на вытянутых руках...

— Что мне делать, когда мои руки устанут? — спросил он.

— Прекрати разговаривать и сосредоточься,— сказала она.— Если ты устанешь, остановись. Вернемся к этому после нескольких минут отдыха и упражнений. Ты должен упорствовать в этом, пока не преуспеешь. На твоем нынешнем этапе это более важно, чем ты даже можешь себе представить. Выучи этот урок — или других не последует.

Фарадин глубоко вздохнул, пожевал губы, воззрился на свои руки. Он медленно их поворачивал — вверх ладонями, вниз, вверх, вниз... Его плечи дрожали от утомления. Вверх, вниз ... Ничего не менялось.

Джессика встала, подошла к единственной двери.

— Куда ты идешь? — спросил он, не отрывая взгляда от рук.

— У тебя это получится лучше, если ты останешься один. Я вернусь примерно через час. Терпение!

— Я знаю!

Она мгновение внимательно на него смотрела. Какой же у него собранный вид. С щемящей сердце болью он напомнил ей ее собственного утраченного сына. Она вздохнула.

— Когда я вернусь,— сказала она,— я дам тебе упражнения для снятия усталости мускулов. Посвяти этому время. Ты поразишься, когда достигнешь гармонии твоего тела и твоих чувств.

И она вышла.

Вездесущие стражи двинулись на расстоянии трех шагов за ней, когда она направилась в холл. Их благоговение и страх были очевидными. Они были сардукарами, трижды предостереженными о ее отваге, воспитанными на истории о своем поражении от Свободных Арракиса. Эта ведьма была Преподобной Матерью Свободных, Бене Гессерит и из рода Атридесов.

Джессика, оглянувшись, увидела их строгие лица — путевые столбы ее замыслов. Она отвернулась, подходя к лестнице, спустилась по ней и через короткий коридорчик вышла в сад под окнами.

«Только бы теперь Данкан и Гурни справились со своими задачами»,— подумала она, ощутив гравий аллейки под ногами и увидев сочащийся сквозь зелень золотой свет.