Вторые войны пустыни

ГЛАВА 20

Ганима пробиралась назад в Табр очень медленно и осторожно, держась в глубочайших тенях дюн, неподвижно съеживаясь, когда к югу от нее проходил поисковый отряд. Сознание ее было охвачено ужасом — червь, пожравший тигров и Лито, опасности впереди. Он погиб, ее брат-близнец погиб. Она подавила слезы, нянча свою ярость. В этом она была чистейшей Свободной. И она знала и гордилась этим.

Она поняла то, что говорилось о Свободных. Они, якобы, не имели совести, утеряв ее в жгучей жажде мести тем, кто гонял их с планеты на планету в их долгих странствиях. Глупость, конечно. Только у самых диких, первобытных нет совести. У Свободных — высокоразвитая совесть, сосредоточенная на их благополучии. Только пришельцам они кажутся зверями, точно так же, как пришельцы кажутся зверями Свободным. Всякий Свободный очень хорошо знает, что способен совершить жестокость, не испытав вины за то, что пробуждает это чувство в других. Их ритуалы обеспечивают им избавление от этого.

У канала ее не подстерегали никакие враги. Даже поисковые отряды ушли куда-то. Она пересекла канал по земляному мосту, прокралась сквозь высокую траву к тайному выходу из сьетча. Внезапно впереди нее полыхнул свет, и Ганима ничком распростерлась на земле. Она глядела сквозь высокие стебли алфалфы. Снаружи в проход вошла женщина. В тревожные времена всякого, приходящего в сьетч встречали яркой вспышкой света, чтобы на время ослепить пришельца и дать возможность охране принять решения. Но такой свет никогда не должен был светить далеко в пустыню. Яркий свет означал, что отомкнуты внешние запоры.

У Ганимы тревожно сжалось сердце: это нарушение законов безопасности сьетча — струящийся свет. Да, везде и всюду признаешь этих Свободных в кружевных рубашках!

Свет стлался веером на землю перед основанием кручи. Из тьмы сада выбежала девушка, что-то робкое было в ее движениях. Ганиме виден был яркий круг глоуглоба внутри прохода и ореол насекомых вокруг него. Мужчина и девушка стояли, взявшись за руки и глядя в глаза друг другу.

Ганима ощутила что-то необычное. Это были не просто любовники, подстерегающие момент, чтобы ускользнуть из сьетча. Свет был рассеян в проходе над ними и позади них. Они разговаривали на фоне светящейся арки, отбрасывая наружу длинныетени, где каждый мог наблюдать за их движениями. Мужчина то и дело освобождал руку и делал жест — быстрый и резкий жест украдкой, который тоже воспроизводился отбрасываемыми тенями.

Тьму вокруг наполнили одиночные звуки ночных созданий. Ганима отгородила сознание от этих отвлекающих звуков.

Так что же с этими двумя неладного?

Движения мужчины так осторожны.

Он повернулся. Отражение от одеяния девушки осветило, мясистое красное лицо с большим пятнистым носом. Ганима испустила глубокий и бесшумный вздох узнавания. Внук наиба, сыновья которого пали на службе Атридесов. Лицо — и еще одно, обнажившееся, когда пола его робы взметнулась при повороте, — составили для Ганимы законченную картину. Под накидкой у него был пояс, а к поясу пристегнута коробочка, поблескивавшая рычажками и циферблатами. Наверняка, изделие Тлейлакса или Икшиана. И, несомненно, передатчик, освободивший тигров. Палишамба. Это означало, что еще один наиб перешел на сторону Дома Коррино.

Кто же тогда эта женщина? Неважно. Кто-то, кого Палишамба использует.

Мысль Бене Гессерит вдруг вторглась в сознание Ганимы: «У каждой планеты свой собственный срок, равно как и у каждой жизни».

Она припомнила Палишамбу, наблюдая за ним и этой женщиной, видя его передатчик, его тайные жесты. Палишамба преподавал в школе сьетча математику. Начетчик и невежда. Пытался объяснить учение Му-ад Диба через математику, пока Жречество этого не запретило. Пора ботитель умов, и процесс этого порабощения можно было понять предельно просто: он передавал технические знания, не передавая истинных ценностей.

«Мне бы следовало заподозрить его раньше,— подумала она.— Все признаки были налицо».

Жгучая мысль пронизала ее: «Он убил моего брата!»

Она заставила себя успокоиться. Палишамба и ее убьет, если она попробует настичь его здесь, в тайном входе. Теперь она поняла, и почему совсем не в духе Свободных свет выставлен напоказ, выдавая секретный вход. В этом свете они наблюдали, не ускользнул ли кто-нибудь из жертв. Наверняка испытание для них — ждать так в незнании. И теперь, когда Ганима разглядела передатчик, она могла с уверенностью объяснить движения руки. Палишамба часто и сердито нажимал на один из рычажков передатчика.

О многом говорило Ганиме присутствие этой пары. Весьма вероятно, подобный наблюдатель таится в глубине у каждого входа в сьетч.

В носу защекотала от пыли. Ее раненая нога продолжала пульсировать, а руку то ломило, то жгло. Пальцы оставались бесчувственными. Если дойдет до использования ножа, ей придется держать его в левой руке.

Ганима подумала о том, что надо воспользоваться п истолетом маула, но его характерный звук наверняка привлечет нежелательное внимание. Следовало найти другой путь.

Палишамба опять отвернулся от входа — темная фигура на фоне света. Наружу стала смотреть разговаривавшая с ним женщина: она знала, как краем глаза следить за тенями. Значит, она не была непросто полезным орудием. Она была частью заговора.

Теперь Ганима припомнила, что Палишамба домогался места Каймака на, политического губернатора Регентства. Он часть более широкого заговора, это ясно. У него много сторонников. Даже здесь, в Табре, Ганима рассматривала все грани возникавшей таким образом проблемы, исследуя ее.

Если бы ей удалось хоть одного из этих стражей захватить живьем, то поплатились бы и многие другие.

Внимание Ганимы привлекло «ф-ссс» небольшого животного, пьющего из кваната. Естественные звуки и естественные вещи. Память ее отправилась в поиск через странный барьер безмолвия в ее мозгу, нашла там жрицу Джоуфа, взятую в плен в Ассирии Сенначерибом. Воспоминания этой жрицы подсказали Ганиме, что следует делать. Палишамба и женщина были просто детьми, загораживающими путь и опасными. Они ничего не знали о Джоуфе, не знали даже о той планете, на которой Сенначериб и жрица обратились в прах. То, что вот-вот должно было произойти с парой заговорщиков, могло бы быть объяснением им.

Перекатившись на бок, Ганима скинула фремкит, отстегнула трубку пескошноркеля, откупорила ее, удалила длинный фильтр. Теперь у нее была сквозная трубочка. Выбрала иголку из запасного ремонтного комплекта, обнажила криснож и обмакнула иголку в полость с ядом на кончике ножа — туда, где некогда находился нерв червя. Раненая рука затрудняла ей работу. Движения ее были медленны и осторожны. С опаской держа отравленную иглу, она извлекла из набора комок спайсовой ваты. Тупой конец иглы она туго закрепила в этом комке и затем также туго вогнала свой металлический снаряд в трубку пескошноркеля.

Прямо держа свое оружие, Ганима подползла чуть ближе к свету, двигаясь медленно, чтобы как можно меньше задевать стебли алфалфы. При этом она внимательно присматривалась к танцующему скоплению насекомых. Да, среди них были мухи пьюм, известные своими болезненными укусами. Отравленное острие может остаться незамеченным — по нему хлопнут, как по укусившей мухе, и смахнут с тела. Оставалось решить, кого из них поразить — мужчину или женщину.

Муриц. Имя само по себе всплыло в памяти Ганимы. Так звали женщину. Ей припомнилось то, что о ней говорилось. Одна из тех, кто вьется вокруг Палишамбы, как насекомые вокруг источника света. Она слабее, на нее легче воздействовать.

Очень хорошо. Палишамба выбрал на сегодняшнюю ночь неподходящую напарницу.

Ганима поднесла трубку ко рту, осторожно вздохнула — и выдула воздух одним мощным толчком.

Палишамба хлопнул по щеке, отвел руку с пятнышком крови на ней. Иглы нигде не было видно, он своей собственной рукой смахнул ее прочь.

Женщина сказала что-то утешающее, и Палишамба рассмеялся. Он еще смеялся, но его ноги начали уже подкашиваться. Он осел на женщину, пытавшуюся его поддержать. Она зашаталась под его тяжестью. В это время к ней подошла Ганима и прижала к ее пояснице острие обнаженного крисножа.

Словно болтая о пустяках, Ганима сказала:

— Без лишних движений, Муриц. Мой нож отравлен. Можешь отпустить Палишамбу. Он мертв.