Вторые войны пустыни

ГЛАВА 16

Лито высунулся из тайного выхода из сьетча, увидел дно кручи, уходившей вверх за пределы его ограниченной видимости. Шедшее к закату солнце отбрасывало по вертикальным стенам обрыва длинные тени. Бабочка-скелетик порхала, залетая то в свет, то в тень, ее паутинные крылышки казались прозрачным кружевом. «До чего же нежна эта бабочка,— подумал Лито.

Прямо впереди простирался абрикосовый сад, где работали дети, собирая упавшие плоды. За садом был канал. Он и Ганима ускользнули от своей охраны, затерявшись во встречном потоке рабочих. Для них оказалось сравнительно простым проползти вниз по вентиляционным шахтам туда, где они соединялись с лестницей, к потайному выходу. Теперь им оставалось только смешаться с детьми, пробраться к каналу и шмыгнуть в туннель. Там они смогут держаться рядом с хищной рыбой, не дозволявшей песчаной форели втянуть в свой пузырь оросительную воду племени. Ни один Свободный никогда и не вообразит, что человек способен рискнуть погрузиться в воду.

Он вышел из защитных проходов. Круча простиралась вдаль по обе стороны от него.

Ганима двигалась вплотную за ним. У обоих были небольшие корзинки для сбора фруктов, сплетенные из волокон спайса, но в каждой корзинке находился запакованный сверток: фремкит, пистолет маула, криснож ... и новые одежды, присланные Фарадином.

Ганима проследовала в сад за своим братом, смешалась с работающими детьми. Маски стилсьютов скрывали все лица. Они стали всего лишь еще двумя работниками, но Ганима чувствовала, что их поступок уводитеежизньзазащищающиерубежи. До чего же прост этотшаг, шаг из одной опасности в другую! Новые одеяния, присланные Фарадином и находившиеся теперь в их корзинках, преследовали цель, хорошо понятую им обоим. Ганима подчеркнула это, вышив свой личный девиз: «Мы Соучаствуем», над двумя нагрудными ястребиными профилями.

Скоро наступят сумерки, и за каналом, ставшим границу ей между пустыней и возделанными землями сьетча, воцарится такой вечер, с которым немногое во Вселенной может потягаться. Мягко освещенная пустыня, мир, пропитанный ощущением, будто каждое создание одиноко в нем.

— Нас видели,— прошептала Ганима, наклоняясь рядом со своим братом и приступая к работе.

— Охрана?

— Нет.

— Хорошо.

— Нам надо побыстрее уходить,— сказала она.

Лито, согласясь с этим, двинулся через сад прочь от кручи. Он подумал мыслью своего отца: «Все в пустыне или пребывает подвижным, или исчезает». Вдали, в песках, он видел возвышающийся Спутник, напоминание о необходимости двигаться. Скалы в своем загадочном бдении оставались неподвижными и жесткими, год за годом истаивая под атаками несомого ветром песка. Однажды Спутник станет песком.

Приблизясь к каналу, они услышали музыку из высокого входа в сьетч. Старомодный набор инструментов Свободных — двудырчатая флейта, тимпаны, тамбурины, сделанные из спайсового цилиндра и кожи, туго натянутой на него с одной стороны. Никто не спрашивал, у какого животного планеты берут такую кожу.

«Стилгар припомнит, что я говорил ему о той расщелине Спутника,— подумал Лито.— Он придет в темноте, когда будет слишком поздно — и тогда узнает».

Вскоре они были у канала, скользнули в открытую трубу, взобрались по инспекционной лестнице на выступ для обслуживания. В канале было сумрачно, сыро и холодно, слышался плеск хищной рыбы. Любой несчастной форели, которая попробует украсть воду, рыба прокусит голову. Людям их тоже следует остерегаться.

— Осторожно,— сказал Лито, спускаясь со скользкого выступа. Он крепко пристегнулся памятью к местностям и временам, которых его тело никогда не знало. Ганима последовала за ним.

Преодолев канал, они разделись до стилсьютов и надели новое. Оставив прежнее одеяние Свободных позади, они взобрались по другой инспекционной трубе, переползли через дюну на другую сторону. Там они присели, заслоненные от сьетча, извлекли свои маулы и крисножи, надели упакованные фремкиты на плечи. Музыки больше не слышали.

Лито встал и направился по ложбинке между дюнами.

Ганима шаг в шаг пошла за ним, тренированно, аритмично и тихо перемещаясь по открытому песку.

Под гребнем каждой дюны они пригибались и прокрадывались к укромному местечку, где делали остановку и оглядывались назад — нет ли погони. Никаких преследователей не было видно, и они достигли первых скал.

В тени скал они пробрались вокруг Спутника к выступу, смотревшему на пустыню. Далеко-далеко, где был Блед, мерцал свет. Темнеющий воздух казался хрупким, как тонкий хрусталь. Пейзаж, открывавшийся их взору, был однообразен. Глазу не на чем было остановиться.

«Это горизонт вечности,»— подумал Лито.

Ганима присела на корточки рядом со своим братом, думая: «Скоро состоится нападение». Она прислушивалась к малейшему звуку, все ее тело превратилось в сгусток напряженно-пытливого ожидания.

Лито был не менее насторожен. Он владеет теперь в высшей степени тренированностью всех тех, чьи жизни живут внутри него. В пустыне приучаешься твердо полагаться на свои чувства. Жизнь становится запасом накопленных восприятий, каждое из которых нацелено на мгновенное спасение жизни.

Вскоре Ганима вскарабкалась наверх и поглядела через выемку в скале на путь, по которому они пришли. Казалось, целая жизнь отделяет их от безопасности сьетча грудой немых круч высившихся за коричнево-пурпурным пространством с подернутыми пылью краями очертаний, где серебряными стрелками поблескивали остатки солнечного света. Погони так и не было видно на отделявшем их от сьетча пространстве. Она вернулась и присела рядом с Лито..

— Это будет хищник,— сказал Лито.— Таково мое третичное вычисление.

— По-моему, ты слишком быстро остановился в своих вычислениях,— сказала Ганима.— Это будет не один хищник. Дом Корри но знает, что не надо складывать свои надежды в один мешок.

Лито кивнул в знак согласия.

Его ум внезапно ощутил тяжесть всего того множества жизней, которые вложила в него его непохожесть — всех жизней, ставших его собственными еще до его рождения. Он был перенасыщен живыми и хотел сбежать от своего сознания. Внутренний мир был тяжким зверем, способным его сожрать.

Он обеспокоенно поднялся, добрался до той выемки, через которую смотрела Ганима, поглядел на кручи сьетча. Там ему был виден канал, ставший гранью между жизнью и смертью. Виднелись на краю оазиса верблюжий шалфей, луковая трава, «перья гоби», дикая алфалфа. В остатках света ему видны были черные движущиеся пятнышки — птицы, с полулета клевавшие алфалфу. Далекие колосья зерновых были взъерошены ветром, гнавшим двигавшиеся прямо на сад тени. Движение их вывело Л ито из забытья — он увидел, что тени скрывают внутри своей текучей формы большую перемену, и эта большая перемена высвободит изгибы радуг на подернутом серебряной пылью небе.

«Что здесь произойдет?» — спросил он себя.

Он знает, что это будет либо смерть, либо игра со смертью, целью которой он станет сам. Ганима — вот кому суждено вернуться. И под допросом в глубоком гипнозе она со всей искренностью покажет, то брат ее, разумеется, задран зверем.

Таинственность этого места бередила его воображение. Он подумал, как легко поддаться призыву погрузиться в предвидение, рискнуть послать свое сознание в неизменяемое, абсолютное будущее. Он знал, что не отважится увидеть больше.

Вскоре он спустился и присел рядом с Ранимой.

— Погони все еще нет,— сказал он.

— Звери, которых они на нас нашлют, будут большими,— проговорила Ганима.— Может, у нас будет время разглядеть их приближение.

— Нет, если они появятся ночью.

— Стемнеет очень скоро,— заметила она,

— Да. К этому времени нам надо будет уже находиться в НАШЕМ месте,— он указал туда, где слева от них, внизу, ветер песков выточил крохотную расщелинку в базальте. Она была достаточно велика, чтобы вместить их, и достаточно мала, чтобы в нее пролезли большие твари.

То место, которое он указал Стилгару.

— Они и в самом деле могут нас убить,— сказал он.

— Мы должны пойти на это,— возразила она.— Ради нашего отца.

— Я и не спорю.

И подумал: «Это правильный путь. Мы правы, так поступая». Но он знал, как опасно в этом мире быть правым. Выживут ли они — это теперь зависит от постоянной сосредоточенности и контроля над собой, в любой момент времени нужно быть готовыми к испытанию. Их лучшие доспехи — навыки Свободных, а знание Бене Гессерит — та сила, что у них в резерве. Оба они теперь мыслят как закаленные в битвах ветераны-Атридесы, не имеющие другой защиты, кроме суровой стойкости Свободных, хотя ни намека на нее нет в их детских телах и их внешнем обличии.

Лито нашарил рукоять крисножа с отравленным лезвием у себя на поясе. Ганима повторила его жест.

— Не спуститься ли нам теперь? — спросила она. Произнося это, она заметила движение на расстоянии казавшемся не очень угрожающим. Она замерла — и Лито все понял еще до того, как она предупредила его вслух.

— Тигры,— сказал он.

— Лазанские тигры,— поправила она.

— Они нас видят.

— Лучше нам поспешить. Маула никогда не остановит таких созданий. Они наверняка хорошо на нее натасканы.

— Где-то поблизости — человек-наводчик. Лито первым начал спускаться вприпрыжку к скалам слева.

Ганима с ним согласилась, но вслух ничего не сказала, экономя силы. Где-то поблизости должен быть человек. Этим тиграм не позволили бы разгуливать на свободе до нужного момента.

Тигры быстро передвигались в последних остатках света, перепрыгивая со скалы на скалу. Скоро наступит ночь, время таких, как они. Колокольчиковая трель ночной птицы донеслась со Спутника, подчеркивая перемену. Порождения тьмы уже ожили в тенях выщербленных расщелин.

Бегущие близнецы отчетливо видели тигров. От зверей веяло налитой силой, каждое их движение было полно уверенности.

У Лито появилось ощущение, что он допустил ошибку, забравшись сюда и что здесь его жизнь окончится. Он бежал с твердым знанием, что и он, и Ганима вовремя достигнут узкой расщелины, но он не мог то и дело не оглядываться с восхищением на приближающихся зверей.

«Один раз споткнешься — и мы пропали»,— подумал он.

Эта мысль поубавила в нем уверенности, и он побежал быстрее.