Склеивая осколки

Ещё один рывок — мимо! Прыжок — не достала! Рон широко улыбался, перекладывая желаемый трофей из одной руки в другую. С притворным укором цокал языком и ловил себя на том, что следит за тем, как Сандра немного облизывает губы перед очередной попыткой:

— Долго стоять с поднятыми руками ты не сможешь! И вот тогда...

— Что тогда? Ты не сильнее меня, Сандра, — Рон непринуждённо опустил руки и спрятал фляжку за спиной.

— В моей слабости — моя сила, — Фоссет совершила очередной выпад вперёд и в сторону. Вцепилась рукой в кисть и издала крик ликования.

Но не тут-то было!.. Уизли изворачивался, притворно кусая Сандру за плечо. Та смеялась, но попыток завладеть спиртным не прекращала.

Рывок. Ухмылка. Ложный выпад. Опять рывок. Бесцеремонный толчок бедром... Несколько секунд борьбы веселили обоих. И тут Фоссет замерла, в пылу битвы случайно почувствовав эрекцию.

Она не сдержалась:

— Извини... Пожалуйста.

Румянец на щеках сбивал Рона с толку: стесняется или это результат глупой забавы?

— Я потрогала тебя. Там, — зря она опустила взгляд.

Не понять, на что намёк, невозможно. Возбуждён, и что? Не истукан. А раз девчонка не сделала вид, что не заметила, значит, ей не всё равно.

Сандра думала, Уизли растеряется, но ответ прозвучал иначе. Скорее соблазнительно, чем неловко:

— А что в этом странного? Ты была слишком близко и касалась меня своей грудью, а удивительно синие глаза смотрели так... — Рон громко выдохнул. — Всё! Думаю, нам действительно пора.

Услышать очередное «Мне жаль» или «Всё слишком быстро» не хотелось. А делать вид, что крамольные мысли не посещали, — глупость. Факт есть факт: возбуждён. И пьян. И не против почувствовать на вкус далеко не огневиски. Ну, если только на этих полуоткрытых губах. А бегство лучше? Возможно. Так проще. Потому что желает этого слишком сильно и абсолютно по хрену, что перед ним бывшая девушка... Малфоя! Нет, страх перед хорьком ни при чём. Более того, подробности их интимных отношений изгонялись из головы, стоило только представить себе хоть что-то на эту тему.

— Ты боишься меня, Рон? — Сандра приблизилась.

Недвусмысленная реакция на её близость задела особые струны.

Фоссет положила ладонь ему на грудь, ощущая: он такой тёплый... Даже через ткань. И все мысли написаны на лице, но дистанцию сохраняет. Из-за Грейнджер? Или... не из-за неё?

— Боюсь? — Рон хохотнул. — Тебя? Что ты несёшь? Ты даже без палочки!

— Тогда почему сердце так бьётся? Тебе страшно, — не вопрос. Утверждение. — Только я не знаю, почему...

Сандра не могла выпалить прямо в лоб: «Девственник?» А какая, в принципе, разница? Он способен согреть. И, что немаловажно, любить. И украсть сейчас немного любви казалось не преступлением, а жизненной потребностью. Хотелось не думать, а чувствовать. Когда им обоим плохо.

И больно.

— Я боюсь только пауков, — Рон сам не понимал, что несёт. Но когда Сандра стояла так близко и смотрела прямо в глаза, тоска по Гермионе отступала.

— Хочешь, я избавлю тебя от арахнофобии? — вышептала она, медленно водя пальцем по груди, заставляя сердце биться ещё чаще.

И отвечать с придыханием:

— Ты это о чём?

— Знаешь... Есть такой метод — погружение в страх, — рука Сандры скользила всё выше и выше. Не спеша. Соблазняюще — уже по плечу. И что-то внутри Рона подсказывало, речь идёт не о чёртовых пауках! — Когда остаёшься с ним наедине. Не на секунду — на минуты. Или даже часы. И тогда ты переживаешь все эмоции с максимальной силой. Снова и снова. Иногда с ужасающей частотой. Но ты принимаешь пугающую близость, стараешься совладать с собой и погружаешься в неё всё глубже...

Рон слушал и слушал. И чувствовал волнующие прикосновения. Он не хотел, чтобы Сандра замолчала, потому что слова заводили мысли так далеко...

— У тебя учащается пульс, дыхание тоже, — она будто окутала его своим голосом, — но ты смотришь и смотришь в глаза страху, тонешь в нём и понимаешь, что не всё так плохо. Ты осознаёшь свою силу, потому что владеешь им как...

Рон сорвался:

— Заткнись, Сандра! — запуская пальцы в тёмные волосы. — Ты слишком много говоришь.

Он поцеловал её. Жарко. Зло. Он целовал её немного грубо, наказывая за то, что заставила сердце замолчать.

И с благодарностью.

За то же...

* * *

Драко влетел в свой заброшенный «уголок» и метнулся к окну. Казалось, сейчас стошнит. Желудок скрутило от напряжения, и ужин уже подступал к горлу. Крайне противное чувство — когда тебя вот-вот вывернет, а кто-то невидимый гладит по спине, пытаясь символически поддержать, пока спазмы сотрясают тело.

Драко с трудом сдержался. В какой-то момент затуманенный взгляд застыл на косяке — знакомые полустёртые буквы расплывались. Сердце протестовало.

«Нет, только не здесь!» — ладони с силой упирались в подоконник, пока сознание боролось с физиологией.

Башку распирало.

«Может, стереть себе память?»

Но это ведь признак слабости... Позорное бегство.

А вся эта херня называется «не шляйся по Хогвартсу — и не напорешься на двух идиотов на грани траха»!

Вроде обычное дело... Сам не без греха. Можно было отпустить пару гадостей, но внутренности так и выворачивало наизнанку. Тяжело дыша, Драко жадно вдыхал свежий воздух.

Ещё час назад, наложив на сумку всевозможные чары, лишь бы не слушать очередные наставления, он старался привести мысли в порядок. После письма от матери было хреново. Очень хреново. Но и хорошо одновременно. Любовь чувствовалась в каждой строчке. В десятках букв, мелькающих перед глазами и почти бесценных...

Но теперь стало ещё и тошно. Будто наступил во что-то гадкое. И теперь вина, стыд, страх смешались с отвращением, мучая слабое тело.

И надо же — напороться на такое... Подступил ещё один спазм.

«Меня прокляли».

Драко судорожно тёр виски, дико жалея, что оставил сигариллы в другом пиджаке. Лучше бы чёртова Реддла! Но верить в порядочность сокурсников? Нет, ещё не свихнулся. Найдут — сдадут — и будут ждать награды за бдительность!

— Рон... — услышал Малфой слабый голос. И шаги.

Драко с волнением сглотнул.

«Грейнджер. Вот дерьмо!»

Он прижался к стене у двери. Расстегнул пиджак.

Малфой трусит? Да, твою мать, трусит! Судьба даёт ему шанс, а он, как последний болван, прячется.

«А вот хрен тебе!..»

По спине тонкими дорожками пробежал холодок — снизу вверх. Сердце зачастило. Грудь неровно вздымалась, а рука уже искала палочку. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль, приказывающая:

«Решай проблему, Малфой. Решай! Она ищет придурка? Значит, пусть найдёт. И тогда посмотрим, кому из нас будет хуже».

Липкое чувство — страх — отступало, потому что другое, сладко-обжигающее, наполняло мышцы силой. В голове — никаких сомнений, только злоба.

И жажда расплаты.

* * *

[image_3729|center]

Гермиона считала шаги. Периодически. И ещё думала, о том, что скажет Рону, когда найдёт его. Очередное «Мне жаль. Я не хотела причинить тебе боль»? Зачем рисковать своей мечтой так бездумно? Из-за чего? Кого? Из-за неё?..

Нарушать правила ради высокой цели — одно, а вот делать глупости, поддавшись слабости, — совершенно другое!

Как же сейчас хотелось, чтобы не случилось этой злосчастной субботы! Не надо было спешить. А ещё точнее — давать надежду. Следовало найти другой способ дать понять себе и Рону, что он лишь друг. Лучший друг. Любимый? Да. Но иначе... Вот если бы ещё подождали, и тогда... Возможно, потом... Гермиону бросало из стороны в сторону, словно осенний листок на ветру.

А может, с ней самой что-то не так? И как утверждала Трелони, она сухая, как страницы учебников. В них вся её страсть? А жажда любви — это типичные фантазии, не имеющие ничего общего с физическим влечением?

Поворот. Ещё один. Закоулок. Ступенька. Ещё одна. Всё выше и выше. И выше... Тихо. Шаг за шагом. Целиком погружённая в собственные мысли. Может, она просто не способна?..

«Что же теперь с нами будет?»

Стоп.

Гермиону шатнуло.

Кошмар! Ужас! Жуть...

И вместо того, чтоб убежать сразу:

— Рон...

Он услышал. Даже несмотря на стон. Свой собственный. Несмотря на дикое возбуждение, от которого чуть закладывало уши.

Рон на миг застыл, потрясённый, даже не помогая Сандре (тоже не глухая!) подняться с колен. Под властью её губ и языка он забыл обо всём. И даже об опасности быть застуканным. Но не Гермионой же!.. Вот так, с распахнутой рубашкой, расстёгнутой ширинкой и членом во рту у полуголой девушки. Пространство будто сжалось, сдавив грудь. В глазах всё расплывалось — кроме Гермионы, будто в оцепенении стоящей на лестнице: с растерянным, потрясённым, извиняющимся взглядом и дрожащими губами.

Рону захотелось провалиться сквозь пол, ударяясь задницей о каждый этаж, до самой Тайной комнаты! Лишь бы не видеть этих убийственно-испепеляющих глаз. Но не потому, что стыдно... Потому, что этого не должно было случиться с ними… вообще!

Что же делать?

Дилемма... Глупо извиняться за животное удовольствие или?.. Решение было принято моментально. Рон рванул молнию и дёрнулся за волшебной палочкой.

Гермиона бросилась вниз по ступенькам. К коридору седьмого этажа, повторяя про себя лишь одно:

«Бежа-ать... И забыть-забыть-забыть!»

Рон — следом.

— Стой!.. Стой, Мерлинова задница! — у него хватило наглости выстрелить Грейнджер в спину. Он выставил барьер, и Гермиону отбросило назад на ступеньки. Рон вцепился в её запястье, не давая упасть на лестницу.

Непонятная забота о той, кто предпочёл бы обойтись без подобного выражения чувств!

— Какого чёрта ты шпионишь за мной? В няньки заделалась? — закричал покрывшийся багровыми пятнами Рон. Он почувствовал, как руку выдернули из хватки. Зачем — ясно без слов. — Экспеллиармус!

Палочка Гермионы отскочила прямо к Уизли.

— Сначала ты выслушаешь меня, поняла? — его даже трясло. Он нервно заправлял рубашку в брюки, но взгляда не отводил.

Гермиона его не боялась. Ни капли.

— Нам не о чем с тобой разговаривать! — голос срывался от смеси стыда и возмущения. — У нас теперь вообще ничего общего. Слышишь, ничего! И как я только могла поверить, что ты...

— Что я — что? — орал Рон, размахивая рукой с зажатыми палочками. — Втюрился в тебя? А это имеет какое-то значение? — слабый ответный кивок. — Враньё. Опять твоё грёбаное враньё! Зачем ты меня искала? Зачем?! Отдаться мне? Вряд ли. Наверно, морали читать. Так вот, сразу засунь их себе знаешь куда!.. — и уже откровенно издевательски: — Ну, ты знаешь...

— Не смей так со мной разговаривать! Ты... Ты... — Гермиона не находила приличных слов, поэтому выпалила первое же, что пришло в голову: — Предатель!

Не слово — удар прямо в солнечное сплетение. Скучивающее внутренности в один большой клубок. Рон побледнел, ударил кулаком по стене, но даже не скорчился от боли и заявил с прежней злостью:

— Да ну? Я изменил тебе? Почему я должен чувствовать себя виноватым, а?

— Ты ничего мне не должен. Ничего! Но отчего-то не в состоянии понять суть произошедшего. Как это всё... неправильно! — «гадко» — слишком сильное слово. Ведь они расстались. Вроде как...

Но так быстро!.. Так быстро.