Склеивая осколки

Гермиона плохо понимала, во что ввязывается. Насколько сильно Малфой развил магические способности — неизвестно. Как — пока несущественно. А вот что грозит в случае неповиновения — боль? Сейчас главное — не отводить глаз. Не поддаваться усталости и отчаянию.

— В гляделки будем играть? — его самодовольная ухмылка не предвещала ничего хорошего. В лице — ни грамма сомнения или неуверенности, и Гермиона с трудом отгоняла панику. — Пришло время делать выбор, — Драко опасно приблизился, сканируя мозг, в надежде прорвать защиту.

Наглая девчонка сопротивлялась.

А палочка уже достигла её виска.

Малфой старался смутить Грейнджер. Прижался ногой, чтобы почувствовать её дрожь собственным телом. Сердце колотилось и колотилось... От неправильной близости. От прямого взгляда.

Никогда в жизни он не смотрел так долго в глаза девушки. И не просто девушки — врага.

И ночного кошмара.

Драко сам не заметил, как потерял зрительный контакт. Полуоткрытые губы невольно позвали сладким неровным выдохом. Трепетно и еле слышно. Все мысли слились в одну:

«Чёрт, зачем ты так близко?»

Драко слишком долго изучал эти губы. Изгибы и чёрточки. Слишком напряжённо ловил дыхание. Пропитывался им словно губка. Ощущал жар тела. И это сводило с ума.

Потому что — твою мать! — возбуждало.

Чёртова физиология давала о себе знать. Но не настолько Драко рехнулся, чтобы хотя бы представить себя трахающим зануду всея Хогвартс. Грязнокровку. Которая в своей ненависти переступила черту. И в упрямстве тоже — опять дёрнулась, стараясь вырваться, прогнулась... Невольно прижалась бёдрами, отчего в башке занялось:

«Я же, блин, не импотент, дура!» Пора уже кончать этот балаган!

Драко чуть отстранился, запрещая подобную блажь. Придётся максимально сосредоточиться на желании покопаться в лохматой башке в поисках особых секретиков. И пусть поймёт — милосердия не будет.

— Смирись, — осадил он чётко и ясно. — Я — сильнее. И готов причинить тебе боль.

Драко упёрся палочкой ей в висок и предупредил:

— Одно неверное движение, Грейнджер...

Она очень устала. Физически и морально. Но почувствовала: Драко не остановить. В глазах — решимость на грани безумия. В любом случае, Гермиона прекрасно помнила, что с необходимой точностью можно вытащить только одно — либо мысли, либо воспоминания.

А значит...

«Ищи выход... Любой. Даже самый дурацкий! Нужно просто выиграть время».

Палочка кружила у виска, но Гермиона почти не боялась. Такая явная угроза мобилизовала. И истина, что из некоторых положений можно выпутаться только с известной долей безрассудства, стала очевидной.

Гермиона игнорировала предположения, что за картинки мелькают в мозгу Драко. Старалась отрешиться от угроз. Смотрела на Малфоя и размышляла о его слабостях.

А это — она...

Грязнокровка.

Отравляющая ему жизнь одним своим существованием — не то что близостью. Но он так смотрел на губы, так заставлял по-новому биться сердце... что пугал этим. До ужаса.

То, что пришло в голову, испугало не меньше.

Смелости Гермионе и сейчас было не занимать, а вот необходимых чувств... Зачем они вообще нужны? Это просто тактический ход. Самооборона. Зачем искать смысл там, где его вообще быть не может? Но душа просила зацепиться хоть за что-то...

Может, за напряжённое лицо, следящее за каждым движением? За злые глаза, полные боли и тёмного удовольствия одновременно? За острые скулы? За мягко изогнутые губы? Что есть такого в растерянном, запутавшемся, озлобленном парне, спрятавшимся за грубостью? Тёплое дыхание, уже не обжигающее, а ласкающее кожу? Сердце, страдающее от одиночества?

Страх отступил. И теперь на его место пришла жалость. Самая банальная. Человеческая. Гермиона вцепилась в неё словно клещами.

«Сейчас...»

Она готова была поклясться, что время остановилось. Именно время. Но не собственное сердце. Сумасшедший ритм. Сумасшедшая Гермиона... Потому что тянется к губам и думает о том, какие они на вкус? Горькие? Холодные?

«О, господи...»

Они... мягкие. И тёплые. Заставившие обезумевшее сердце замереть. Застывшие на одну секунду, и в следующую — почему-то приникшие в ответ. Приоткрывшиеся. С придыханием втягивающие воздух...

Удивительно, как много можно почувствовать всего за пару секунд: смятение, восторг, удовольствие, испуг...

Как много можно сделать всего за пару секунд! Особенно если приказала себе действовать.

Драко резко отшатнулся. Но и этого Гермионе оказалось достаточно. Рука успела проникнуть под одежду и ухватить кончик волшебной палочки. Отскочив, Малфой невольно позволил вырвать её из «плена».

Но он заметил не сразу. Потому что на миг зажмурился. Наставил палочку на Грейнджер и заорал:

— Какого чёрта ты себе позволяешь, грязнокровка?! Я спрашиваю, какого чёрта?!

Тут же направленная в лицо волшебная палочка стала ответом.

Драко рвал и метал. Он болван. Нет, он идиот! Грейнджер провела его. Выбила почву из-под ног тем, что — твою же мать! — поцеловала. А он, как полный придурок, на какое-то время застыл от неверия и — что ещё ужаснее — вот херня!..

...ответил.

Гермионе казалось — дуэли не избежать. Палочки направлены друг на друга. На лице Малфоя буря эмоций, и во что это выльется?

В очередное оскорбление:

— Прикажешь мне месяц отмываться от тебя, шлюха?! — Драко опустил палочку, рукавом вытирая губы.

Гермиона хмыкнула и как можно более непринуждённо выпалила:

— А что это изменит? Ведь у тебя на меня всё равно стоит, — ударом на удар. Пусть Малфой знает — она тоже умеет неприлично поддеть.

Драко закипел от неслыханной наглости:

— Пошла на хер со своими умозаключениями! И глупыми фантазиями!..

Гермиона старалась не думать о причине этих криков, следила за искажённым злостью лицом Малфоя и, не опуская палочки, продвигалась к выходу. Молча. По буквам, одними губами, неслышно выписывая:

«Стоит».

Отменив запирающее, она потянула за ручку двери и решила его добить:

— А вот теперь можно и поговорить, Малфой. Не хочешь?

Он вскинул палочку вместо «нет», но Гермиона оказалась быстрей, и ту запечатало, словно пробкой.

— Прежде, чем я уйду, — продолжила она, — и оставлю тебя наедине со своими мыслями, знай: мне очень жаль твою семью. Ты хотел причинить мне боль, но не смог бы... По-настоящему это способны сделать лишь близкие люди. Они и мучат, и ранят нестерпимо больно.

Гермиона шагнула назад:

— А ты... Ты мне... никто. Чужой. Не друг и не враг. И в этой комнате только ты полон ненависти. Я могу злиться на тебя, обижаться, не понимать, осуждать и даже жалеть... Но не ненавидеть. И всё это время ты съедал себя зря. Ненависть без взаимности — гадкое чувство, да?

Малфой из последних сил старался сохранить лицо, которое секунду назад чуть ли не перекосило:

— Повторяю, пошла на хер! И держи свой поганый язык за зубами. Иначе я подкараулю твоего дебильного дружка и уж из него вытащу все, слышишь, все ваши грязные тайны. И каждая собака станет смаковать твою личную жизнь! Уяснила, бревно? На котором вырублено топором «Гермиона Грейнджер»!

Драко успел извлечь лишь какие-то обрывки, но это лучше, чем ничего.

Гермиона только вздохнула. Во второй раз укол не достиг цели. Так глупо... По-детски...

— Я прощаю тебя, Малфой. Потому что так правильнее, — она сказала это умом. Не сердцем.

И скрылась за дверью. Совершенно уверенная — погони не будет.

За спиной что-то грохнуло. Видно, Малфой дал волю эмоциям. И это почему-то не беспокоило. Схватку характеров она почти выиграла. Но внутри — ни капли ликования. Чувствовались только дикая усталость и...

...краденый поцелуй.

Гермиона считала шаги: «Восемь, девять, десять...» Коснулась губ, пытаясь отогнать ощущение. Она перешла на бег. Всё быстрее и быстрее. Неслась как сумасшедшая и только теперь испытала настоящий страх.

Абсолютно необъяснимый.

* * *

Гермиона сидела на лестнице, ведущей в Гриффиндорскую башню, и плакала, уткнувшись лицом в коленки. Казалось, все эмоции дня выплеснулись в этих горючих слезах. Рон, Малфой, опять Рон, опять Малфой... — в голове всё смешалось.

И поглотило дикое одиночество.

«Мама...»

Так захотелось прилечь к ней на колени... Она бы успокаивающе гладила по волосам и изредка повторяла: «Всё будет хорошо».

От тоски по дому защемило сердце.

Гермиона вздрогнула от сочувствующего голоса:

— Ты совсем расклеилась...

— Извини, — она подняла глаза и принялась спешно вытирать слёзы.

— За что? За то, что ты не так сильна, как всем кажется? Рон — бесстыжая рыжая задница, да?

— Нет. Просто навалилось как-то, — Гермиона смотрела в глаза человека, стоящего на пару ступенек ниже, и не понимала, отчего тот, кажется, вот-вот заплачет.

— Почему-то я тебе не верю. Но если причина — Уизли, не будь к нему слишком строга. Он не виноват. По-моему, твой друг не в себе. Не в магловском смысле, конечно.

Грейнджер удивилась и обрадовалась одновременно, потому что не она одна подозревала неладное:

— Ты тоже так считаешь? Что Рон... заколдован?

— Заколдован? Иногда я думаю, что он отравлен или... обворован, что ли...

— В каком смысле? — лицо Гермионы просветлело. Природное любопытство брало верх. — Я буду не против, если ты поделишься соображениями. Потому что я... запуталась.

— О, нет!.. Не думаю, что могу давать советы лучшей студентке Хогвартса, — в голосе чувствовалась лёгкая насмешка. — Лучше я пойду. Ещё сморожу какую-нибудь глупость! — сердитые нотки выдавали зависть.

— Может скажешь, что ты имеешь в виду, вместо того, чтобы поддевать? — Гермиона вскочила на ноги.

— А мне казалось, ты не воспринимаешь чужое мнение.

Очередную попытку уколоть Гермиона проигнорировала:

— Перестань. Скажи!.. Пожалуйста...

— То есть плевать, что «Рон — козёл, я спасу его»? Так, что ли? Ты неисправима. И я не стану тебе помогать.

— Но почему? — возмутилась Гермиона, не понимая причин. — Он обидел тебя? Чем?

— Да ничем, в сущности.

— Тогда тем более ответь. В чём дело? Так Рона отравили или что?.. Чем? Когда? Скажи... — Гермиона вопрошающе вглядывалась в лицо напротив.

— Лучше я покажу, — и ледяная рука мёртвой хваткой вцепилась в шею.

У Гермионы перехватило дыхание. Неверие в то, что происходит, билось в агонии на задворках разума. А былое непонимание слилось в один большой вопрос: «Почему?..»

— Ты сейчас так слаба... — голодный тон растекался стылым туманом. — Лёгкая мишень. Прозвучит не слишком правдоподобно, но... всё будет хорошо. Какое-то время, — злобная улыбка исказила рот.

Гермиона еле-еле двигала губами, стараясь произнести хоть слово, пока её слабеющая рука пыталась нащупать палочку. Но остатками сознания уже понимала — в этот раз не вырваться...

Сон стал явью.

Страх струился по венам вместе с жутким холодом, расползающимся по телу. Гермиона чувствовала, как немеют пальцы.

Её веки потяжелели...