Склеивая осколки

Глава 1. Холодные слёзы

Иногда то, что мы знаем, бессильно перед тем, что мы чувствуем.

С. Кинг

Клац!..

С громким звуком захлопнулась дверь купе.

Гермиона закрыла её снаружи, прямо перед носом разъярённого Рона. Рванула с такой силой, что, отскочив по инерции, холодная ручка врезалась в ладонь, причиняя тупую боль.

Но это мелочь.

Ничто по сравнению с тем, что творилось в душе. Просто капля в океане эмоций, наводнивших рассудок: злость, возмущение, грусть и обида… Так много для одного человека — даже для Гермионы Грейнджер. Самой успешной студентки Хогвартса за последние пятьдесят лет. Лучшей подруги Гарри Поттера. Героини войны?.. Но ведь прежде всего — девушки, самой... обычной, ничем не отличающейся от других, с такими же проблемами и заботами.

Поезд в очередной раз качнуло, но она устояла, крепко сжав стальную ручку. Встречая взглядом через стекло покрасневшее от бешенства лицо Рона, Гермиона всем видом давала понять, что разговор окончен. Тем более на повышенных тонах. На глазах у посторонних. Никаких больше криков!

«Рон, прошу-у…» — не здесь.

Не сейчас.

Когда Гарри и Джинни, не зная, куда бежать от смущения, дипломатично оставили их наедине. Когда в пылу ссоры, забывая про заглушающие чары, Гермиона пыталась донести до Рона свои мысли. Но тот будто не слышал её и упрямо, как заведённый, твердил одно и то же, бросаясь резкими словами. Только злой язык — признак раненого сердца, и таких сердец билось двое.

Шторка с внутренней стороны двери опустилась и скрыла гневные губы, ещё секунды назад требующие и требующие: «Открой, Гермиона!». В это мгновенье Рон оказался лаконичен.

И, слава Мерлину, разумен.

Она развернулась и с облегчением прижалась спиной к прозрачному стеклу. За окном вагона мелькали деревья, и Гермиона прислушивалась к новым звукам:

Гомон студентов. Шарканье ног. Стук колёс. Всё это успокаивало, прямо как в детстве.

Она не могла больше находиться в одном купе с Роном. Не могла и дальше выносить... всё это.

Просто. Не могла.

«Почему тут так душно?» — сделав шаг, Гермиона попробовала открыть окно, но защёлка не поддавалась. Только чем бы его ни запечатали, чувства, увы, не запереть.

Гермиона дико устала.

Сколько они уже ссорились? Раз… двадцать?

Почему всё стало таким сложным? Нервы обоих были на пределе.

Хогвартс ожил, и Гермиона хотела вернуться к учёбе... Рон — нет.

Гермиона хотела сдать ЖАБА, как и положено... Рон — нет.

Даже Гарри был не против, несмотря на то, что его назначили главой Аврората. Заочно. Министерство пошло на широкий жест, ведя какую-то свою политическую игру, а такие игры часто не безобидны. Гермиона прекрасно понимала, почему Гарри стремился в Хогвартс: это год нормальной, спокойной жизни. Там, где впервые почувствовал себя дома. Там, где Джинни...

После падения Тёмного Лорда всё изменилось.

Но так ведь и должно быть!.. По всем мыслимым и немыслимым правилам. А получалось совсем не так, как мечталось.

Гермиона вернула своих родителей домой, заклинание «Обливиэйт» обезопасило их на время Войны. Когда-то это казалось верным решением, но теперь... Сомнения, словно змеи, прокрались в голову и, мерзко жаля, заставляли жалеть о сделанном выборе. О том, что не оставила его маме и папе. Они предпочли бы бороться, волноваться, верить. Как Гермиона. Но помнить о ней...

Всегда.

Обида, злость, боль, любовь — всё смешалось в сердце родителей. И в душе Гермионы тоже. Она лишила их дочери на целых два года... И слава богу, что два не превратилось в вечность! Только отнять память оказалось не менее жестоко, чем оставить. Гермиона обрекла их на неожиданное, необъяснимое чувство пустоты и одиночества. Превозмогая себя. День за днём безмолвные слова витали в воздухе, вынуждая почти не разговаривать и прятаться от сомнений, как провинившемуся ребёнку.

Гермиона вновь вспомнила родные лица и на какой-то миг захотела вернуться домой. Обнять маму и папу, чтобы сказать: «Мне жаль, я так вас люблю...»

Но лишь на миг.

Гермиона избегала неравных споров, предпочитая дать друг другу время.

Она тяжело вздохнула. Может быть, последний год в Хогвартсе пойдёт всем на пользу. Это продолжение прежней жизни, когда они были счастливы. Когда ещё не гремела Война и не приходилось прятаться, убегать, сражаться…

Теперь — никакой борьбы.

Наверное...

Ведь мечты медленно рушились. Рон вечно ворчал на родителей Гермионы — не в глаза, конечно. Он называл их глупыми маглами и избегал лишних встреч, чтобы не сорваться. Вероятно, случилось чудо, и собственная вспыльчивость вдруг перестала быть для него страшным секретом. Правда, никуда не исчезла.

И хотя Рон отправился в Хогвартс, ни восторгов, ни радужных надежд не испытывал. Единственное, чему он всё-таки радовался, так это должности Главного старосты. Получив с совой коротенькое письмо, Молли буквально светилась от гордости за младшего сына, Джинни сдержанно улыбнулась, а Артур, поздравляя, похлопал Рона по плечу.

Гарри и Гермиона, как сговорившись, не желали рассказывать другу, что оба отвергли предложенье Макгонагалл, сказав себе чётко ответное «нет». Никаких привилегий. Гарри хотел быть обычным студентом, играть в квиддич и не обременять себя лишними обязанностями, а Гермиона… Она желала только учиться.

Просто получать знания.

Она словно устала от ответственности, лежащей грузом на плечах. Староста факультета — да, Хогвартса — нет. В конце концов, Рону это нужнее. Это его мечта, ведь он вечно на вторых ролях. А должность Главного старосты — удовлетворение некоторых амбиций, осознание собственной значимости и... много чего.

Но всё шло не так гладко, как хотелось бы.

Рон злился на Гермиону.

Постоянно.

Не за холодок, иногда пробегающий между ними, — за нежелание идти дальше. За её «нет». За мягкое, но «нет». Сама не понимая почему, она оттягивала этот момент, словно что-то необъяснимое вбивало клин между ними. Сбивало с нужной волны. Случайный шорох, нелепый звук, неверное движение или ненароком брошенное слово — всё вдруг становилось камнем преткновения, хотя близости Гермиона не боялась. Не цеплялась за мораль и невинность. После войны очень ясно понимаешь хрупкость любого мгновения и хочется просто жить...

Только всё стало ещё хуже.

Из-за помолвки.

Из-за твёрдого «нет».

Гермиона не желала десятки раз объяснять одно и то же! Не так рано. К чему спешка? Они же не Молли и Артур. Зачем этот официальный статус невесты — застолбить «место»? Рон что, не верит в их отношения? Отчего такое давление, граничащее с ультиматумом? Не слишком ли рано они повзрослели? А как же типичные для их возраста ошибки? Наивные планы? Серьёзные стремления?

И вот снова ссора. На грани разрыва. Опять.

Гермиона чувствовала себя измотанной. Ей хотелось забиться в какой-нибудь уголок и подумать. Обо всём. Подумать без криков. Без лишних эмоций. Без друзей.

И главное — без Рона.

В конце вагона открылась дверь, и Гермиона увидела согнутую годами старушку. Такую приветливую. Такую знакомую. Улыбающуюся — ей.

Гермионе лишь осталось улыбнуться в ответ, повторяя...

Спасибо.

Спасибо, что обошлись без слов благодарности. Потому что она уже надоела. Спасибо, что не осыпали состраданием. Сочувствие сейчас только б добило. Хотелось сказать тысячу спасибо именно за одну милую морщинистую улыбку, когда раздался согревающий возглас:

— Тележка со сладостями! Тележка со сладостями!..

О, нет!

Из купе мог выскочить Рон. А мог и не выскочить...

Но скорее — первое, потому что сорваться на ком-нибудь под грифом «инспекция» вполне в его духе. Задетого за живое парня потянет «разделять и властвовать».

Хоть в чём-то.

Так или иначе, лицезреть надутые губы и косой обиженный взгляд не хотелось, и Гермиона заторопилась в хвост поезда, чтобы уединиться. Подышать осенними ароматами, вдохнуть мирный воздух и наконец подумать...

...о важном.

* * *

Спустя несколько минут, повинуясь эгоистичному желанию, Рон рванул из купе. Лучше уж выговориться Гарри, чем вариться в собственной жиже, очень похожей на совесть. Сбегая к другу, Рон не исключал, что вместе с душевными излияниями он нарвётся и на нотации сестрицы.

Уж это она умела!.. Не хуже Гермионы.

«Какой-то девчачий заговор против парней», — он спешил прочь в поисках чего-то, способного отвлечь. Подальше от гневных мыслей, сомнений и подозрений. От напоминаний об очередной ссоре: стен, занавешенного окна, спёртого воздуха, наполняющего лёгкие с каждым вдохом. От слов Гермионы, обрывками всплывающих в памяти. В общем, от всего того, что заставляло злиться ещё больше.

Непонимание.

Вот то слово, которое описывало их отношения в полной мере.

Сплошное грёбаное непонимание!

Рон умел чувствовать — не анализировать. Он не знал, чем объяснить свои срывы, когда дело касалось их.

Гермиона приняла решение. Одна. Даже не спросив мнения Рона. Приняла сама. Как будто он — не её парень. Всё ещё парень?.. Не муж. Не жених.

Даже не нечто большее… по непонятной для Рона причине.

Он умел лишь чувствовать.

И ощущение было одно: что-то не клеилось, когда дело доходило до близости. Рассыпалось, будто рыхлый песочный замок. После чего плохо получалось сдерживать гнев — больше на самого себя, чем на Гермиону.

Злость. Страх. Отчаяние.

Вот состояние Рона после всех этих ссор.

Глупых, наверное...

Гарри и Джинни заметили его в проходе, возвращаясь в купе:

— Ты куда? — едва успела крикнуть она брату, удаляющемуся в противоположном направлении. Но тот, очевидно, не слышал, двигаясь семимильными шагами, и даже не обернулся на тележку с любимым лакомством, распихивая студентов, приказывая им разойтись и не шляться, как по проспекту. — Рон!

— Не тронь его, — Гарри поймал Джинни за руку. — Пусть остынет, он немного расстроен.

— Немного? Теперь это так называется?!

— Нет, называется иначе, но так будет лучше. Не наше это дело, сами разберутся. По-моему, они оба уже устали. Не хотят, а ссорятся. Знаешь, Рон жалуется, что неделю почти не спит.

— Гермиона тоже как потерянная. Да там и с родителями не всё гладко, — как бы оправдываясь, поделилась Джинни. — Думаю, ей пора принять, что никто не идеален. Она хотела как лучше. А не ошибаются только дураки, хотя... — она поправила чуть покосившиеся очки Гарри, погладив его виски кончиками пальцев. — Пусть Рон остынет, ты прав. Может, ещё помирятся.

И Джинни потянула Гарри в купе, ведь там сейчас спокойно и тихо. Но что гораздо важнее — ни души…

В привилегированном вагоне старост никого не было: ни любопытных студентов, ни скрывающихся от сокурсников одиночек, ни самих старост. Но так показалось Рону на первый взгляд.

— Грейнджер потерял? — тихий голос повеял в спину ненастным ветром. — Ничего удивительного. Ваши ссоры скоро опубликуют в «Ежедневном пророке». Она всё равно поймёт, что…

— А я разве спрашивал твоё мнение? — грубо заявил Рон, обернувшись. Он собрался покинуть вагон подальше от неожиданных нотаций, не нуждаясь ни в чьих предсказаниях. — Я что-то не припомню...