Склеивая осколки

— Это точно, балда! — Джинни недовольно покачала головой. — Такта в тебе иногда ни на йоту.

— Умничаешь? Знаю, у кого нахваталась. А кто-то обещал мне кое-что, — Рон пнул Гарри под столом. — А уже вечер...

Гермиона встала, прихватив со стола яблоко.

— Я, пожалуй, пойду. Кто-то ещё не в духе, — все эти иносказания порядком утомили.

Рон сделал вид, что ему всё равно. Пусть уходит, дуется и дальше в своё удовольствие, раз так не терпится свалить. А ведь только начали разговаривать!

— Гермиона, — догнала её Джинни на выходе из Большого зала. — Мы собрались к Хагриду. Пойдём с нами. И не нужно отговорок, возражения не принимаются.

— Он ждёт нас, — подоспевший Гарри ненадолго оглянулся на приятеля. Тот сидел за столом и отрешённо водил вилкой по полупустой тарелке. — Пошли!.. Трое лучше, чем двое.

— Не поняла, — Гермиона взглянула через плечо друга на Рона. — Кто-то надутый на всех и вся объявил бойкот и Хагриду тоже?

— Если бы... — Гарри поправил очки, хотя те сидели на положенном им месте. — С должностью старосты на Рона слишком много свалилось. У него ж нет твоих блестящих способностей к организации. А Макгонагалл неумолима — завтра вынь и положь график дежурств на две недели.

— Письменные задания плюс обязанности равно прощай, крыша Рона, на ближайшие недели, — Джинни улыбнулась, но, получив лёгкий тычок локтем, тут же театрально вздохнула. — Бедненький… Ну сам виноват! Да, Гермиона?

Та лишь покачала головой:

— Идите, заговорщики... Извинитесь и скажите Хагриду, что мы с Роном заглянем к нему завтра. Но, Джинни, я помогаю твоему братцу в первый и последний раз!

Гермиона тряхнула волосами и подошла к гриффиндорскому столу.

— Я не кусаюсь, Рон. Если хочешь помощи — так и скажи.

— Я хочу поговорить. Так будет точнее, — он жестом предложил сесть рядом.

И, о Мерлин!..

— Сработало, — оглянувшись, порадовался Гарри. — Гермиона слишком добра, чтобы долго злиться. Но это в последний раз, обещаю. Рон просто не знал, с какой стороны зайти. Сердиться она тоже умеет, вот поверь.

— Я, конечно, люблю его, но иногда он такой идиот! — Джинни настойчиво потянула Гарри к выходу. — И ты прав. Последний раз работаем добрыми феями. Пусть Рон сам расхлёбывает своих тараканов.

* * *

Драко сидел на подоконнике в пустом пыльном помещении на седьмом этаже и смотрел на озеро отсутствующим взглядом. Разглядывал окрестности, выискивая что-то особенное, способное развязать клубок из собственных нервов и усмирить щемящее чувство там — в груди. Рука снова потянулась к вековой кладке и замерла на её холодной поверхности. Пальцы медленно, кругами заскользили по откосу, стараясь прочувствовать подушечками каждую чёрточку и шероховатость. Глазами он прожигал камень в том месте, где едва-едва проступали две буквы.

Драко так надеялся найти это место именно сегодня. Дверь со странно изогнутой ручкой. Чудом уцелевшую стену. Окно. На душе стало так тепло... Почти спокойно.

Но почти…

Потому что прошлое вопрошало и допрашивало, связывая по рукам и ногам. А чёртова память, подчас не лучшая спутница, тянула назад.

— Стойте! Я требую отложить голосование. Прения не окончены.

— Вы что-то хотите сказать, мисс Грейнджер? Тогда вам стоит, наверное, дослужиться до сливовой мантии. Ну, мне так кажется...

Драко краем губ улыбается. Верховный судья невзлюбил заучку с первого заявления, всезнайки многим не нравятся. Но сейчас её голос — отсрочка конца, ещё несколько минут свободы и тлеющей надежды.

— Свидетелям не запрещено выступать, если информация относится к данному делу напрямую, — игнорируя недовольство Верховного судьи, громко, но спокойно выдаёт Грейнджер и бросает взгляд на Драко.

Как бы она его ни ненавидела, промолчать не в силах. Героиня!.. Вот кто её просил?

Точно не он.

— Только покороче, мисс Грейнджер.

— Я постараюсь, — тянет она. Шлёпает по плечу Поттера, дёргающего её за мантию, и продолжает так же решительно, как и пару минут назад: — Я прошу членов Визенгамота принять во внимание тот факт, что на момент покушения на Дамблдора мистер Драко Малфой был несовершеннолетним. А следовательно, к нему может быть применён и поныне действующий закон, учреждённый ещё Советом Колдунов в 1242 году, по которому ответственность за деяния несовершеннолетних волшебников могут нести его родители, призванные защищать ребёнка от преступного влияния. Своим бездействием или пособничеством они смягчают вину обвиняемого. А в некоторых случаях, при признании собственной вины, могут отвечать за преступления детей в полной мере, как, например, в деле Эвана Розье от 1900 года и...

— Достаточно, мисс Грейнджер, — Верховный судья чуть ли не выпрыгивает из мантии от возмущения. — Не стоит напоминать нам о старых законах, о которых и без вас членам Визенгамота известно! Суд не собирается пересматривать приговор Люциусу Малфою, осуждённому на прошлой неделе в вашем присутствии, и увеличивать срок его пребывания в Азкабане ещё на три года.

— Но почему? Думаю, мистер Малфой в состоянии признать свою вину не в меньшей мере, чем ранее.

— Этот вопрос не обсуждается, мисс Грейнджер. Хватит с нас и того, что мы учли показания мистера Гарри Поттера относительно Нарциссы Малфой и её роли в спасении последнего во время битвы за Хогвартс. И то, что она не состояла в рядах Пожирателей... Но сваливать смерть Альбуса Дамблдора на неё никто не собирается! Закон от 1242 года не считается обязательным к исполнению с 1715. И решение о его применении оставлено на совести членов суда. А не вашей!..

— Гермиона, тебя не услышат, — шепчет Поттер как минимум в третий раз, но та лишь отмахивается.

— Стойте! — раздаётся ещё один женский голос. До боли знакомый…

Верховный судья замирает от неожиданности. Кто ещё посмел с ним спорить?!

— Я, Нарцисса Малфой, готова дать показания против себя, что не противоречит ни одному закону. И утверждаю, что именно я вместо того, чтобы защищать своего сына, заставляла Драко всеми возможными и невозможными способами убить Альбуса Дамблдора. Это я приобрела проклятое ожерелье, это я изготовила и добавила яд в бутылку, и это я рассказала Пожирателям об исчезательном шкафе.

В зале поднимается жуткий гул, вынуждая судью снова стучать по трибуне и призывать к порядку.

— Миссис Малфой, вы вообще отдаёте отчёт в том, что говорите? Не вы убили Дамблдора, а…

— Остановитесь, миссис Малфой, — Поттер вскакивает с места. Грейнджер тянет его вниз и цедит сквозь зубы, но слух Драко не подводит:

— Сядь, Гарри! Сядь! Посмотри на неё. Ты её погубишь. Тут и взгляда достаточно, чтобы понять... Гарри, ты её должник.

А мама не отступает. Режет по живому с таким видом, будто делает что-то возвышенное, сознаваясь в покушении на убийство. Собственноручно подписывает себе приговор как высшее благо. И почему у Драко нет сил и смелости прекратить это? Почему?!

— Да, я прекрасно всё осознаю. Нахожусь не под Империо, абсолютно здорова и не могу больше выносить жертвы моего сына. В доказательство своих слов и твёрдого намерения убить Дамблдора я готова предоставить собственные воспоминания о том, что именно я связала Северуса Снейпа Непреложным обетом, и тем самым лишила его выбора. Я хотела убить Альбуса Дамблдора, и я это сделала. Пользуясь при этом всеми доступными методами.

— Но это лорд Волдеморт... — выдавливает из себя кто-то из членов Визенгамота.

— В этом я была с ним солидарна. И вместо того, чтобы защищать своего ребёнка, я сделала его орудием и вынудила жить по законам мужа. Стать преступником. Молчать и не вмешиваться. Всё. Больше мне нечего сказать. Я виновата… в том, что ненавидела Дамблдора до смерти, — за длинной паузой скрывается истина. — Больше жизни, сынок, — Нарцисса смотрит на Драко, пока его сердце улавливает подтекст последней фразы.

«Мама, не надо», — только губы молчат. Проклятые губы будто приклеились друг к другу. И разжать их нет сил.

Память отпустила Драко. Его грудь почти сотрясалась от рыданий, а слёзы так и рвались наружу. Он, спрыгнув с подоконника, со злостью отпихнул стол ногой. Один. Второй. Третий... Они сталкивались и трещали. Пыль взлетала в воздух.

Хаос. Вокруг и внутри. Из чувств и мыслей.

Какой же он трус!

Драко со злостью отшвырнул свою сумку, попавшуюся на глаза так кстати. Она ударилась о стену и с глухим звуком упала на пол.

Хлюпик! Болван. Размазня.

Гнев застилал рассудок. Хотелось кричать во весь голос. Нет, орать так, чтобы сорвать связки. До одурения. Пока не лопнут мелкие кровеносные сосуды в горле.

Почти сразу послышался ядовитый смешок и такой же вопрос:

— А тебе не кажется, Малфой, что вот так бросаться друзьями некрасиво?

— Кто-то совсем недавно убеждал меня, что друг — это тот враг, который ещё не напал на тебя.

Драко порядком трясло. Он сам не узнал свой голос — таким он показался чужим. Неприятным. Дрожащим и — о, чёрт! — слабым…

— И снова это повторю. Не стоит вымещать эмоции так примитивно. Чистая кровь обязывает...

— Никому я ничем не обязан! Никому! И тебе тем более!

— Испытывать чувство вины за то, что ты рад собственной свободе, — глупо. Надо пользоваться этим, а не сожалеть. Повзрослей уже наконец!

— Заткнись. Заткнись. Заткнись! Я мог умереть. Там, в Азкабане...

— Все эти «мог бы» — ничто! Угроза смерти ничего не меняет. Всё меняет лишь смерть.

— Решили пофилософствовать, сэ-эр-р? — протянул Драко, пялясь на сумку с остервенением. Захотелось достать палочку и взорвать всё к дракловой матери. Но что-то останавливало. Дурацкое липкое чувство — страх… Он преследовал Драко и неотложно злил.

— Слушай меня, идиот! Я вижу тебя насквозь. Ты такой же, как твой никчёмный папаша! Метания и эмоции лишают тебя мозгов.

— Как же я тебя ненавижу! До тошноты… До…

— И спасибо, — голос из сумки казался более чем довольным. — Слабые люди всегда ненавидят то, чего боятся. И тем продлевают нам жизнь. В их жалких извилинах, как минимум.

— В твоём случае само утверждение спорно.

— Не думаю... Ты просто щенок, чтобы понять это, Малфой. Мелкий. И тупой.

— Заткнись! — Драко направил на сумку палочку. — Лучше не зли меня. Не лезь со своими нравоучениями! Ты всего лишь...

Но тут в дверь постучали, и тихий приятный голос заставил его чуть вздрогнуть от неожиданности:

— Драко, открой, пожалуйста. Я знаю, ты там...

— Комнату надо заглушать, неуч, — еле слышно прошипела «сумка».

— Без твоих подсказок обойдусь! — Малфой в последний раз бросил взгляд на окно. Сердце защемило.

— Драко, — повторил голос за дверью. — Прошу тебя...

Ему нравился этот тембр. Сандра иногда говорила словно ласкала. А стонала так мило, так трепетно... С чувством. Удивительная магия голоса.

Малфой почувствовал возбуждение. В паху заныло при воспоминании о звуках, слетающих с полуоткрытых девичьих губ. Таких разных и от этого прекрасных: тихих, громких, горячих, развязных и не очень...

Драко всегда любил смотреть на губы: припухшие, чуть дрожащие, алые от поцелуев, плотно сжатые или изогнутые... Всё это завораживало. Всё вместе. Сливалось в нечто, что выносило мозг. Заставляло член стоять до ломоты, если уйти по самое-самое в это эстетическое удовольствие, граничащее с кайфом.