Склеивая осколки

Глава 2. Ожидание зла

Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего.

Сенека

Драко опять проснулся в холодном поту. С полустоном-полукриком на пересохших губах. Напряжённо вглядываясь в темноту, он слегка облизал их, чувствуя неприятную шершавость и едкую горечь. Пульс гулко стучал в висках, пока сознание отчаянно пыталось отделить сон от яви. От всего того, что причиняло боль и вызывало мороз по коже. Захотелось свернуться калачиком и выбросить из головы ужасные образы, будто выжженные в мозгу гадким заклинанием.

Сдерживая рыдания, боясь быть услышанным в давящей на грудь тишине, Драко вцепился дрожащими пальцами в простынь и медленно потянул её вверх, к влажному лбу, скрывая измученное лицо от посторонних глаз.

Хотя кому есть дело до бывшего Пожирателя смерти? Врагам? Друзьям?..

Бред.

Родителям? Да, им, вероятно, не всё равно... Но их нет рядом.

Никого нет.

И виновата в этом… она.

Прилипший к нёбу язык отказывался произнести имя.

Грейнджер.

Жалкие девять букв застревали в горле и вызывали желание расцарапать кожу в том месте, где они стояли комом, не давая ни сглотнуть, ни высказаться. Не давая телу жить, а мыслям — течь.

Несчётную... прорву... дней!

Грейнджер.

Всего одно слово, въевшееся в мозг дешёвой отравой. От него не спрятаться. Не вырваться на свободу. Не — к чёрту! — забыть. Это слово подлой тенью легло на его жизнь.

Являясь в кошмарах.

С некоторых пор они стали неотъемлемой частью Драко. Он почти сросся с ними, пропитался их холодом и цепенящим ужасом.

Но так и не привык...

Разве можно привыкнуть к несправедливости? К отчаянию? К этому слову на букву «Г»? Когда гнев разгонял кровь до запредельной скорости. А всё потому, что слишком труслив и не способен взглянуть правде в лицо. Слишком горд, чтобы отречься от своих решений. Слишком слаб, чтобы противостоять чужой воле.

Всё — слишком.

А теперь ещё и полон жалости к самому себе; ненависти к тем, кому хорошо; зависти к тем, кто не один. К тем, у кого хватило сил бороться. И спасти его…

Рука замерла на лбу, вытирая мерзкий пот — напоминание об очередном кошмаре, кружащем каруселью картинок, сумбурно вспыхивающих в мозгу. Подсознание будто издевалось, намеренно подсовывая самое сокровенное. Мучительное. Прошлое...

Перед глазами вновь пятна сливового цвета — судебные мантии Визенгамота. А вместе с ними — серые, кажущиеся такими знакомо-незнакомыми лица. Злые. Безразличные. Осуждающие. Жалеющие. В ушах — оглушающий ропот и крики тех, кто никогда не забудет.

И не простит.

Судят его — слабого сына слабого отца. Не способного сказать ни слова в оправдание из страха перед неизбежной расплатой. Судят Малфоя. Чистокровного. Преступного.

Проигравшего.

Что значит сейчас его имя? Шесть букв?.. Полный ноль. То, чем кичился день от дня, превратилось в ничто. Оно умерло.

Разом.

Лишь Драко всё ещё жив. Отёкший от пустоты и обречённости. Он болен тревогой и скован бедой. И он слышит не вздох и не плач — поступь паники — ту, что заблудилась в первом ряду, во взгляде любящей матери, сдерживающей слёзы неимоверным усилием воли.

Нет больше пятен. Есть лишь глаза — её глаза и движение губ: «Я с тобой».

Если бы…

Ведь руки безбожно ломит. Но не от ржавых кандалов, что сдавливают их, а от жуткого предчувствия.

Сквозь настойчивый стук молотка громом звучит жирный голос — ор палача:

— Соблюдайте тишину! — удар о трибуну рождает в Драко протест: мелкий, как он сам. Сердце заходится, мечется, стонет, отбивая: «Это конец». — Как Верховный судья, предлагаю прекратить споры и спешу огласить решение. За неоднократные покушения на жизнь Альбуса Дамблдора, повлёкшие за собой угрозу жизни и здоровью нескольких лиц, за пособничество Лорду Волдеморту Драко Люциус Малфой приговаривается к тюремному заключению в Азкабане сроком на три года без права досрочного освобождения. При назначении наказания учитываются смягчающие вину обстоятельства, подтверждённые показаниями Гарри Поттера. Кто «за», прошу поднять руку.

«Три года, — в висках Драко пульсирует. Хочется потереть их, но цепи мешают: — Три. Так… много».

Конечности холодеют, потому что по венам струится леденящий кровь ужас. Дементоры способны превратить жизнь в ад. Почти бесконечный. Больше тысячи дней в окружении собственных скелетов, боли и одиночества.

Потухшие глаза осуждённого сохнут под пеленой страха. Драко исподлобья окидывает зал заседаний и с содроганием отсчитывает серо-сливовые руки, поднятые паршивой судьбой:

«Один… Два… Три...»

Но тут крик, отчаянный и дерзкий:

— Стойте! Я требую отложить голосование. Прения не окончены.

Драко сбросил простынь, а заодно и воспоминания. Уже утро или ещё ночь? Зелёный свет подземелья не давал знать наверняка. Да и само подземелье казалось гробом, поэтому здесь сложно вдохнуть.

С каждым таким пробуждением тяжёлые мысли возвращались и возвращались, как ночная мгла. Как злосчастные сны — вооруженные осколками его несчастной души. Они царапали сердце Драко, рвали его острыми краями и напоминали: он не в Азкабане. Он на свободе. И обязан этим, увы, не себе.

Грейнджер.

И маме…

Опять накатило постыдное чувство вины.

Быть Малфоем стало совсем непросто. Но он уже решил, что плакать не будет — больше никогда. Потому что вырос. Потому что не мальчик. Потому что хватит!

И пусть он одинок… Пусть. Это всё временно. Надежда — единственное, что ещё не смогли отнять. Хотя старались. Ой как старались, нелюди...

Но ничего хуже уже не случится. Он исчерпал свой лимит на всякое дерьмо.

Наелся по горло.

И как говорится, не смотри в прошлое — там живёт неизменное, не смотри в будущее — там живёт несвершившееся, смотри в настоящее — в нём живёшь ты.

Только нужно во что бы то ни стало заглушить это противное чувство — страх.

* * *

В тот же вечер, во время ужина, стук вилки по хрустальному бокалу заставил присутствующих прервать едва начавшуюся трапезу и с недоумением уставиться на Макгонагалл.

— Дорогие студенты, а в особенности первокурсники! Вынуждена ещё раз напомнить, что покидать Общую гостиную после одиннадцати строго запрещено! Наказание за это неизбежно, и уверяю вас, деканы факультетов будут достаточно строги в отношении нарушителей. Я думаю, это понятно? — жёсткий взгляд буравил воспитанников, словно сканируя на предмет желающих проигнорировать сказанное.

— Минерва... — тихий голос за профессорским столом смогли расслышать лишь первые ряды.

— Я помню... И ещё одно. По настоянию профессора Стебль довожу до вашего сведения, что никакие — повторяю, никакие — растения в её теплице не способны усилить ваши магические способности. Все они выращиваются ради учебного процесса и для нужд мадам Помфри, но некоторые из них являются отнюдь не безопасными. После вчерашнего инцидента с мисс Стеббинс, которая серьёзно не пострадала лишь благодаря старосте одного из факультетов, владения профессора Стебль будут защищены магией более тщательно. И желающие проникнуть внутрь могут серьёзно пострадать, — при этих словах декан Слизнорт покраснел как рак. — А теперь всем приятного аппетита, — последняя фраза прозвучала как-то растянуто и задумчиво.

Гул среди студентов возобновился с прежней силой. Кто-то шептался, кто-то смеялся, кто-то шарахался от приведений, неожиданно выскакивающих из столешницы, и только Поттер молчал, гипнотизируя лучшую подругу, надеясь, что она, наконец, оторвётся от чтения и заметит его жаждущий разъяснений взгляд.

— Гермиона, ты же наверняка в курсе, что там случилось? — Гарри отодвинул у неё из-под носа книгу. — Нумерология никуда не убежит. Ешь!.. Макгонагалл, мягко выражаясь, недовольна. Если там что-то серьёзное и Паркинсон доложит папочке...

— Я знаю только то, что первокурсницу поймали после отбоя, и теперь она в больничном крыле, — Гермиона рывком схватила учебник со стола и положила его себе на колени. Придвинула тарелку и уставилась на Рона с немым вопросом. — Я бы знала больше, но кто-то со мной не разговаривает!

— Этот кто-то, — Рон явно ехидничал, — был занят. И он думал, что кто-то весьма умный первым пойдёт навстречу, потому что делает из мухи слона. Злится и игнорирует другого кого-то, хотя прекрасно знает причины его поведения, — пинок ногой под столом в исполнении сестры не возымел нужного эффекта. Если так дальше пойдёт — примирение ой как затянется.

— Рон! — Джинни не выдержала. — Этот кто-то, а точнее, рыжий будет кусать локти, если немедля не замолчит!

— Рон! — у Гарри почему-то не было никаких сомнений, что Староста Хогвартса знает куда больше о вчерашнем инциденте. — Что там случилось?

— А что, это так важно? — Рон искренне удивился. — Ну поймали эту Стеббинс после отбоя, и что?! Мы, насколько я помню, постоянно так делали. Ну залезла эта идиотка в теплицу, объелась каких-то ягод и теперь мучается животом и галлюцинациями. Но мадам Помфри заверила — всё будет в порядке.

— А чем она отравилась? — беспокоилась Гермиона. — Вроде бы белладонной?

— Да, точно, ей! Только она вначале налопалась магического фрукта, а уже потом всё стало казаться сладким и вкусным. Кто ей внушил эту ерунду про волшебные ягоды? Малфой? — тут Рон откровенно издевался над Драко. Тема виновника во всех бедах была любимой.

— Какая теперь разница!.. Девочка же могла серьёзно пострадать, — Гермиона переживала абсолютно искренне.

Она и Гарри невольно, не сговариваясь, посмотрели на слизеринский стол и переглянулись. Драко не было. Это показалось странным. И немного тревожным. На занятиях он присутствовал. Правда, молчал как рыба. Кроме единственного раза, когда водружая папку с записями на стол, ухмыльнулся, заметив, что Гарри не смог ответить на элементарный вопрос Слизнорта о бадьяне, словно пропустил слова преподавателя мимо ушей, погружённый, по мнению Паркинсон, в очередные планы по спасению мира.

— Расслабьтесь, хорёк под колпаком министерства, — Рон прервал раздумья друзей. — Шкодить ума не хватит. Наверное. Когда девчонку нашли, Макгонагалл была очень взвинчена, её волшебные часы прям алели... Флитвик доложил, что Аббот вовремя хватилась эту Стеббинс, поэтому всё обошлось. Ничего, завтра уже будет сидеть и засыпать на Истории магии вместе с остальными. Правда, нам с Паркинсон здорово досталось! Но папе она вряд ли настучит — дежурство-то её, а она тискалась с кем-то по углам. Была бы моя воля... — он почесал висок ручкой столовой вилки.

— Рон, старосты не могут наказывать друг друга, я же говорила!

Гермиона смотрела ему в глаза и всё пыталась понять, долго ли он ещё собирается обижаться. Тот опустил взгляд и, накалывая бифштекс, проворчал:

— По-твоему, я не запомнил, что ли?! Мне и мудрёных заданий хватает, а тут ещё нянчиться с этими салагами...

— А ты как думал? — Гермиона фыркнула. — Ответственность.

— Вот только не надо лекций! Не я туда Стеббинс отправил. Подумаешь, глюки! Она теперь и сама поняла, что нельзя есть что ни попадя, — с этими словами Рон отправил в рот кусок мяса и пирога одновременно, а с учётом услышанного смотрелась эта сцена более чем забавно.