Склеивая осколки

Глава 17. Ранит — многое, убивает — последнее

Душа страдает в схватке с нелюбовью...

А смерть лишь взглянет и уйти спешит:

Слепа. Глуха. Бессильна перед болью

Холодной и израненной души.

Драко метался головой по подушке — от беспомощности. Старый кошмар, словно хищник, вцепился в мозг острыми когтями и не отпускал, не позволяя проснуться. Каждый раз, когда казалось, что мучительная картина вот-вот исчезнет и удастся наконец вырваться из плена, она возникала вновь, наполняя поблёкшую сцену прежними красками: бурыми, стальными, кроваво-алыми, оттенками грязно-зелёного и чёрного... А теперь даже воздух выглядел неестественно серым. Дышать получалось с трудом, будто сдавливало лёгкие.

Драко снился Мэнор. Отчий дом снова и снова изводил своего хозяина. Не согревал, не звал в родные стены, не успокаивал, а напоминал о себе в кошмарах. Как и все предыдущие ночи, когда о спасительном зелье мадам Помфри оставалось только мечтать. Или украсть, например. Сейчас Малфой согласился бы и на это! Какая-то дьявольская насмешка превращала слизеринскую спальню в тюремную камеру, от того что…

«О Мерлин, опять...»

Голову раз за разом пронзали крики боли: чужой, но почти нестерпимой. Бесчеловечной. Раздражающей нервы. Выматывающей каждой высокой нотой, после которой тишина становилась особенно пугающей. Потому что могла превратиться в вечную… Драко жутко устал от напряжения. От очередного душераздирающего вопля Грейнджер. От нового ликующего возгласа тётушки Беллатрисы.

Их опять было трое.

Ни матери. Ни отца. Ни хренова спасителя Поттера!

Никого, кто смог бы уберечь от скрежета собственного, практически неузнаваемого голоса:

— Прекрати, — и тяжело понять, к кому обращаешься: к жертве или к её безумному палачу.

Только тётка, будто не расслышав, приставила палочку к голове Грейнджер, откровенно наслаждаясь проделанной работой: алая надпись на руке сочилась кровью. И, покосившись на племянника, блаженно протянула:

— Кру-уцио.

В этот раз новый истошный крик боли слишком быстро перешёл в устрашающее полузабытьё.

Драко, словно прикованный, не мог отвести глаз: Грейнджер, раскинув в оцепенении худые руки, лежала на холодном чинном полу с полусогнутыми ногами. Обессиленная и измученная. Не в состоянии даже пошевелиться, не то чтоб подняться. Теперь она еле слышно не то стонала, не то хрипела... Но уже не плакала.

Драко внутренне протестовал, Мэнор — не камера пыток, однако превратился в неё по чьей-то злой воле.

Беллатриса, чуть пошатываясь, медленно двигалась навстречу и изучающее вглядывалась в его лицо. Должно быть, она с удивительной лёгкостью разбивала хрупкие барьеры в мозгу, потому что её губы почти сразу растянулись в улыбке, обнажив местами потемневшие в заточении зубы, отчего та напоминала зловещий оскал.

— Что ты только что сказал, милый? — тётка, видимо, пыталась играть в добрую заботливую родственницу. — Я не ослышалась?

У Беллатрисы всегда был немного сумасшедший взгляд, но вместе с тем пронизывающий и очень опасный. Прямо сейчас блестящий каким-то садистским удовольствием. Драко никогда не видел в этих глазах жалости, если только уничижающей и презрительной. Они смягчались лишь при виде Тёмного Лорда. Наполнялись фанатичной любовью к нему, его идеалам, и встать на её пути равносильно самоубийству.

Но в эту минуту бездушные кровожадные глаза буравили и жгли, лишь бы докопаться до истины. Тётка немного склонила голову вбок, улыбаясь по-змеиному, словно копировала своего идола, и гипнотизировала Драко, непринуждённо вытянув вперёд волшебную палочку. Сложно было не признавать магического мастерства Беллы, не поражаться её жёсткости, однако, как ни странно, и гордиться подобным родством тоже.

— Что же ты молчишь? — тихим, въедливым, осипшим голосом. — Драко, я задала вопрос. Ну же... Повтори просьбу для своей любимой тётушки, — раздалось ядовитое приглушённое шипение: — Чтобы она поняла, откуда это липкое чувство к грязному отрепью!

— Я… я не понимаю, — запинаясь, произнёс Драко, стараясь не обращать внимания на нацеленную волшебную палочку.

Доставать свою бесполезно. Он только подумает об этом, и заклятье настигнет его в следующую секунду.

— Не играй со мной, племянничек. Тётушку нельзя обмануть, она видит людей насквозь, — прямо в лицо, как плевок: — Тебе жаль гнусную тварь! Я всё слышала. Лицезрела твои слабые, испуганные, безвольные глазки, стоило мне приставить палочку к паршивой девчонке!

Беллатриса ткнула острым концом в грудь Драко, рядом с сердцем, и ехидно поинтересовалась:

— Или что это было, по-твоему?

— Мне только показалось, — он лихорадочно сглотнул, придумывая хоть какое-то оправдание, — пришло время бросить грязнокровку в подвал. До следующего раза.

Лицо Беллы исказила гримаса отвращения:

— Какая неумелая ложь… Гадкая, подлая, скверная ложь! Моя бедная Цисси упустила момент, и ты вырос таким же никудышным, как и твой папаша. Трусливым, нерешительным, криворуким… Но с каких пор ты упал ещё ниже и пытаешься уберечь от правосудия никчёмных прихлебателей Поттера?! А, дорогой? — Беллатриса вытянула губы трубочкой, словно разговаривала с маленьким неразумным ребёнком.

— Ничего подобного, — огрызнулся Драко. Показательно ухмыльнулся. — Делай с ней, что хочешь. Мне всё равно, — и отвернувшись, попытался сделать шаг.

Дорогу преградила обезумевшая тётка. Едва высунутый кончик языка напоминал жало, а брезгливый голос — казнь:

— Лгун. Ме-елкий и ни-изкий лгун, — тягучие звуки будто резали ему щёку, когда волшебная палочка скользила по ней сверху вниз. — Ме-ерзкий предатель кро-ови.

Кончик палочки застыл под нижней челюстью. Упёрся, вызывая у Драко безотчётный страх.

Безжалостный голос Беллы проникал в самое нутро:

— Надо было придушить тебя ещё в колыбели, чтобы не видеть эти нищенские зачатки снисходительности. И к кому?! К грязнокровкам. Даже, пф-ф... сострадания. И чем рок не шутит, может, и излишней… любви?

Его слух обжёг противный смешок, и давление палочки усилилось, вызывая тупую боль.

— Нет! — запаниковав, чуть дрожа, громко запротестовал Драко. — Я же сказал: мне всё равно!

— Бедный мальчик, — страдальчески протянула Белла, не опуская палочки.

Поцокала языком и неожиданно сменила гнев на милость, заговорив вкрадчиво и почти ласково:

— Я просто обязана тебя спасти.

Костлявыми пальцами тётка «заботливо» убрала светлые пряди со лба.

— От кого? — спросил Драко, косясь на неё с прежним испугом.

— От себя самого, конечно.

Беллатриса повернула племянника лицом к обессилевшей грязнокровке:

— Выбирай: ты... или она? — и попыталась отыскать ответ в серых глазах, уставившихся на распластанное на полу тело.

Драко боялся смотреть в измождённое лицо Грейнджер, избегая тяжёлого, даже молящего взгляда: то ли о милости, то ли о смерти, как о спасении. Поэтому и пялился на «грязную» метку, почти не моргая, отпечатывая в памяти все оттенки красного, которыми переливалась кровь на молочно-белой коже.

— В каком смысле? — нет, понятно, о чём речь, но подобное уточнение всего лишь желание отсрочить неизбежное.

— Ты или она, Драко. Кто-то из вас сегодня умрёт…

Беллатриса обходила его по кругу, палочкой выписывая в воздухе незримую дугу, будто обвивая «предателя крови» змеиными кольцами. Только эти невесомые, но удушающие прикосновения чувствовались всей кожей, заставляли сжиматься и сглатывать слюну усилием воли.

— Ну давай, милый, — на ушко, неприятно раздражая кожу Драко чёрными сухими, будто солома, волосами, — докажи свою чистоту. Сделай правильный выбор. И тебе сразу станет легче, вот увидишь. Нет грязнокровки — нет проблем. Тёмный Лорд всё равно убьёт её. Или я — тебя, если ты ещё... хоть раз... посмотришь на неё... так!

Тётка погладила его плечо:

— Спасай себя, мой мальчик, — прозвучало как тихая угроза. — А я помогу тебе. По-родственному...

— Ты всё равно хочешь убить её, так в чём проблема, я не понимаю, — нервно вырвалось у Драко.

Карие, казавшиеся бездонными глаза Грейнджер встретились с его. Уставшие, но полные жизни; красивые, но блестящие от застывших слёз, они вызывали дикую боль, источник которой не удавалось определить. Как и объяснить её чёртову природу!

— Драко, ты не оставляешь мне выбора, — чёрствый и требовательный голос вынудил вздрогнуть. — Я жду: ты или она? — волшебная палочка угрожающе упёрлась в яремную впадину.

Драко показалось, ноги подогнулись. Сердце заколотилось в горле, способное выскочить в любой момент. Ладони вспотели. Руки пришлось сжать в кулак, чтобы не выдать поступающую к ним дрожь.

Драко прикрыл глаза и выдохнул:

— Она, — вот так: безлико. Отчаянно. Безысходно.

Ответный ход не заставил себя долго ждать.

— Авада Кедавра!

И непростительно-зелёная вспышка ослепила даже сквозь опущенные веки. Его слабое, радующееся собственному стуку сердце пропустило удар, запело и взвыло одновременно.

Белла вдруг исчезла с диким гиеноподобным хохотом, растаяв в сером воздухе угольно-чёрной дымкой. Только истерический смех всё звенел и звенел, отражаясь от стены к стене. Стихая медленно. Расплывчато. Ужасающе...

И Драко остался наедине с бездыханной Грейнджер.

Она лежала навзничь на каменном полу с практически пустым и потухшим взглядом, отчего-то полным невысказанного осуждения.

Спутавшиеся волосы поблёкли даже в свете факелов, зажжённых в нелепой попытке привнести в кошмар тепло жизни.

Мертвенно-бледная кожа с каждой секундой казалась более тусклой и холодной. Пугающе полупрозрачной.

Её искусанные, потрескавшиеся, почти бесцветные губы застыли без движения. Как и алые капли крови на безвольно поникшей руке.

Драко наконец осознал: Грейнджер мертва.

И последняя слеза, скатываясь по её щеке, вызвала гложащее чувство потери. Не грязного недостойного существа. Не друга. Но и не врага. Не девушки, которую знал. А кого-то особенного...

Того, кого рождён ненавидеть.

Возможно, это привносило в жизнь определённый смысл. День ото дня.

А теперь его отняли.

И это сделал Драко. По собственной воле. Даже сейчас. Забыв о долге. Об испытанном удовольствии. Об искуплении, став первым...

Драко с трудом сдерживался, чтобы не застонать от внутренней пустоты. Не заорать от гнева, задыхаясь от ощущения унизительной слабости. От преступления перед самим собой. От стыда за боль, что бежала по венам вместе с чистой кровью.

Этой ночью всё чувствовалось гораздо острее, чем прежде.

Почему-почему-почему?..

Драко застыл траурной глыбой, борясь с подступающим раскаянием. Он же не виноват.

«Не виноват».