Склеивая осколки

— Значит, нарушать правила можно только тебе? — поинтересовался Драко, намекая на что-то, известное только ему. — В какой же из твоих любимых книжечек это написано жирным шрифтом? Скажи... Я скуплю все копии и спалю к дракловой матери!

— Я не понимаю, о чём ты! — очень искренне возмутилась Гермиона, прикидывая в уме, о чём конкретно идёт речь. О том случае, когда подслушивала? Но ведь тема исчерпана. Вроде...

«Актриса, мать его!» — Драко так и подмывало поддеть:

— Ой, Грейнджер, — широкая улыбка сбивала с толку, — вот не включай до такой степени идиотку, не поверю.

Гермиона путалась. Абсолютно и бесконечно путалась в Малфое. Что там творится в его голове, не знает не то что он сам, но и Мерлин! Почему не оскорбляет, как тогда, — стало бы проще; не нападает, не купает в своей беспросветной ненависти — просто сбегает. Значит, виноват. Или что-то другое? И почему так хочется, чтобы причина была в ином? А что, если Малфой в эту минуту упивается тем, какая Гермиона Грейнджер безвольная, бестолковая тряпка, грезящая о чём-то большем?

Нет.

Опять стоп.

«Я не такая. Стой на своём».

Палочка Гермионы нацелилась в грудь Малфоя:

— Считаю до трёх. Оставь то, что взял, и уходи.

— А то что? — Драко чуть склонил голову вбок, оценивая угрозу.

Случись подобная сцена раньше, до их, так сказать, грехопадения, нужно было, конечно, забеспокоиться... Но теперь эмоции, определённо, внесли коррективы, и правильная до маразма Грейнджер сама же наставила себе барьеров и прочей фигни, повинуясь слабой девичьей природе. Всего несколько поцелуев, один оргазм, а как много меняет!

— Ради Мерлина, не смеши меня, — Драко приблизился настолько, что палочка упёрлась в грудную клетку. — Ты не сможешь.

— Не смогу? — Гермиона удивилась подобной самоуверенности.

Уж что-что, а исполнить угрозу — не проблема. Вот устоять перед губами, дразнящими своей мягкостью, — задача посложнее. Стоит тут, наслаждается бог знает чем, улыбается надменно и соблазняюще. «Я ничего не чувствую. Я выздоровела».

— Ничего подобного, — спешно прибавила Гермиона вслух. — Заблуждение — опасная штука, Малфой.

Драко решил, что лучшее оружие против гриффиндорки — правда. Относительная, конечно. Под слизеринским углом. Извращать факты в угоду себе — талант всех Малфоев. И куда подевался страх разоблачения? Злость? Въевшаяся в сознание ненависть?

Ответ однозначен — власть.

Её пока лёгкий, но безумно прекрасный вкус затапливал сознание. Игра на нервах друг друга будоражила. И отчего-то плевать, что полная непонятных табу Грейнджер не даёт. Не даст. Но ведь сейчас прогнётся, дурочка... Мягко. Неосознанно. Под контролем того, кто сильнее её слабости:

— Вот именно, что опасная, — для Грейнджер Драко улыбался одними глазами, а она спасительно искала в них ненависть. И внутри себя тоже. — Вбей себе это в голову как паршивые правила! Поэтому всё, на что у тебя хватает сил, — это мечты о, в принципе, невозможном. Глупые и бессмысленные.

Она даже... не возразила.

Всё так.

— Готов поспорить, — продолжал Драко, — ты думаешь и думаешь обо мне, лёжа в своей ледяной постели. Ты и сейчас обо мне думаешь... И знаешь, что? — Гермиона почувствовала: Малфой бросает вызов. Потому что не смотрел — прожигал насквозь. — Хочешь убить двух зайцев сразу?

«И почему ему не вспомнить про свои же правила?!» — под наглостью мерзавца грань между видением и реальностью стиралась. Гермиона почти ненавидела их прошлое. Кто-то чувствовал себя хозяином положения, и это... катастрофа.

— В каком смысле? — сердце заколотилось, как ненормальное.

— Обыщи меня, — Малфой расслабленно расставил руки. — Давай... — не спеша сделал полный оборот. — И либидо своё побалуешь, и любопытство удовлетворишь. Почувствуешь меня ближе. Потому что мечты мечтами, но лишь так можно ощутить... насколько всё... призрачно.

Драко блефовал. Шёл ва-банк. Потому как верил: у Грейнджер не хватит духа. Хотя ведь тогда у озера решилась... Но сейчас всё иначе. Всё кончено. И каждый из них понимает, что, несмотря на опасные игры, лучше держаться друг от друга подальше.

— Убери палочку, — предложил Драко. — Акцио и прочее не поможет. Опустись до обыска, Грейнджер, — а вот это удар по гриффиндорскому благородству.

Намеренный, естественно.

Так и подмывало сказать «Испачкай свои ручки». Но ведь именно Драко — чистокровный.

Он ухмыльнулся:

— Можешь, конечно, снять ещё баллов десять, испытать от этого оргазм и добавить с пяток камешков в часы Слизерина за мастерство. Ведь даже без петтинга!

Гермиона молчала.

Она опустила палочку. Пойти на обыск... Ох, Малфой знал, что творил. Позволить такое на словах — это приглашение к действию. А если точнее, форменное издевательство! И если даже отбросить принципы... Это нечто запредельное — ощутить то, что скрывает чёртова одежда. И где гарантии того, что в этой схватке характеров можешь выиграть?

— Давай, Грейнджер. Удовлетвори себя на моих глазах.

Неприличные намёки Малфоя Гермиону не смущали. Не пугали. Не отталкивали. Они ему — вот нахал! — самому нравились. Их вкус на языке щекотал нервы, горячил кровь, и этого было не скрыть под высокомерной маской.

Драко специально пялился, подходя всё ближе и ближе, предчувствуя победу. Ещё пара шагов — и он просто пройдёт мимо невыносимой всезнайки. Мимо гриффиндорского цербера. Мимо, как ни бредово это звучит, желания. Ведь попытка представить себе Грейнджер, гуляющей своими грязными ручонками по телу, вызвала недвусмысленный прилив крови к члену.

«Может, пусть рискнёт. Поймёт, что ты хочешь её. Испугается. И куда ты потом денешь свои бесстыжие глаза, дурочка?»

Малфой и Грейнджер поравнялись. Стояли и смотрели, пытаясь понять, сможет ли противник сделать следующий шаг. Один — пройти, а другой — принять вызов.

Драко опустил взгляд. Странное ощущение дежавю в этой борьбе за место под солнцем заставило поддаться собственной слабости: губы. И возбуждающему чувству — ждать, когда они дрогнут. Когда приоткроются в слепой надежде на касание. Жадное или осторожное — не имеет значения. Главное — ощутить его. И удовольствие, уничтожающее невидимую границу, которую провела обида.

Один. Два. Три... Десять ударов гулко стучащего сердца.

Скоро чьи-то губы глупо потянутся, уступая сильнейшему...

Победителю.

И это не может быть Грейнджер.

По определению.

И она сломалась. Проиграла. Так показалось... Дрожащий вдох. Такой же неровный выдох. Ненадолго прикрытые глаза, прежде чем податься чуть вперёд. Всего пару дюймов, но так... обречённо.

Драко непроизвольно заметил, как она подняла руку и — о, чёрт! — уже почти коснулась. Ни о каком поцелуе деревянная Грейнджер и не думала! Она протянула свои нахальные пальцы, собираясь дотронуться до бедра. Обыскать? Нет, наверное, испытать на прочность.

О Мерлин, они оба зашли слишком далеко...

Всё слишком неправильно.

Волшебный мир сошёл с ума, раз в голову лезет это чужое, совершенно дурацкое слово.

«Стоп. Не смей. Хватит с меня».

Драко действовал интуитивно. Он еле успел перехватить руку. Сжал её так сильно, что, кажется, хрустнули костяшки. Отвёл назад и отпустил, мягко скользя по коже, будто стараясь загладить вину.

— Я передумал, — едва ли не механически выпалил он. — Ходи голодной.

Если для Гермионы и было что-то разумное в голове несколько секунд назад, то исчезло вместе со стремлением отплатить той же монетой. Малфой смеялся над её ожиданиями. Вполне понятными. Играл с её желаниями. Вполне человеческими. И радуется, наверное, упиваясь абсолютно необоснованным превосходством.

Но здесь и сейчас две жертвы.

И кое-кому с факультета Слизерин давно пора это признать! Пусть ничего уже не будет, но стадия отрицания затянулась, кажется, до бесконечности. Скоро, очень скоро они разбегутся по гостиным. Спрячутся от эмоций по своим углам, но больше никогда и ни за что не станут отталкивать очевидный факт: между ними что-то есть. Не только взаимная ненависть.

«Давай признаем это. Громко. И распрощаемся. Прекратим изводить друг друга. Давай всё прекратим! Прошу...»

Поэтому… И только поэтому…

— Знаешь, Малфой... — Гермиона смело потянулась к нему рукой. Дотронулась до плеча кончиками пальцев. Очертила его линию. Замерла...

И ощутила жестокое по своей остроте притяжение. Он не шелохнулся — застыл в ожидании развязки.

— Стоит нам столкнуться, только и слышишь от тебя о сексе. Что, мечты обо мне... — Гермиона намеренно понизила тон, — покоя не дают? — и улыбнулась, пытаясь спрятать за весельем возбуждение, граничащее с одержимостью.

Как же это сложно: сдерживаться. Хотеть. Опять сдерживаться. Хотеть ещё сильнее. До тянущей боли внизу живота.

— Сколько раз мысленно ты был со мной? — её губы приблизились на расстояние вдоха. — Десять? Двадцать?

— Не зарывайся! — грубо перебил Драко и склонился ближе к лицу, как будто на меньшем расстоянии слова лучше дойдут.

Он не считал, но не двадцать. Не до такой степени свихнулся!

— Я просто озвучил твои долбаные фантазии. Твои, жалкая... — неизвестно почему, но «грязнокровка» застыло на языке, не в силах сорваться, — …идиотка, — сквозь зубы процедил он.

Его рука накрыла руку Грейнджер и снова сжала, намереваясь оттолкнуть, пока упрямство зашкаливало:

— Они мне уже мозг проели. Что ты за бездарность-то такая, которая не умеет закрыться! Тётке Беллатрис потребовалось совсем немного, чтобы выработать у меня стойкий барьер и отбить у других желание лезть куда не следует. А вот тебя она, похоже, так ничему не научила!

Драко заносился, лишь бы не искушать судьбу.

— Заткнись, Малфой! — Гермиона рывком выдернула стиснутую ладонь и чуть отступила. — Твоя тётка мертва, — жестокая оборона, но вполне адекватная. — А я жива. Стою сейчас рядом. Дышу. Действую на нервы. Пусть не из любви — из ненависти, но ты хочешь меня, — Гермиона произнесла следующее слово очень легко: — грязнокровку. И мне, в отличие от тебя, не нужно устраивать бессмысленные забавы, пытаясь уличить другого!

Всё.

Она сказала это: правду. Насколько безумную, настолько же и очевидную.

Драко завёлся. Он сделал лишь пару шагов к выходу, застыл на пороге и развернулся, не в силах промолчать:

— Я, мать твою, не понимаю, чего ты ждёшь от меня! Может, кто-то из нас и доводит вещи до абсурда, но только не я! Не я придумываю нелепые отмазки, строю из себя обиженную, пихаюсь и толкаюсь, защищаясь от того, что ты так смело называешь «хочешь»! А потом плачу и кусаю локти, очарованная хэллоуинской ахинеей. Ну, так кто из нас устраивает дешёвый фарс? Я?! И мне это надоело до чёртиков! Достало, за... — Драко вовремя осёкся. — Называй, как вздумается.

Он сделал невольный выпад и вцепился в хрупкое предплечье там, где под слоем одежды зияла метка Беллатрис, почти сразу скривился, будто обожгло, и:

— Повторяю для идиоток... Держись от меня подальше, потому что всё, что ты видела у Трелони, — блажь. Ничто! И ты сама это понимаешь. Никогда, слышишь, никогда, я не позволю...

Драко судорожно сглотнул, не отводя циничного взгляда.