Склеивая осколки

— Не верю, — прошептала Гермиона, воспользовавшись паузой. «Потому что чувствую. Я тебя чувствую, Малфой». Притяжение. Боль. И непреодолимую потребность стать ближе. — То, что мы говорим о дурацком видении снова и снова, лишь доказывает обратное.

— Ничего это ни хрена не доказывает! И специально для тебя я могу выпустить целые тома с одной-единственной фразой, если не доходит: я, — чеканил Драко. — Никогда. Не. Позволю. Себе...

— Никогда? — с вызовом переспросила Гермиона. Чем настойчивее Малфой это повторял, тем сильнее было её сомнение.

— Не перебивай, твою мать! — Драко почти шипел. — Не позволю себе... — сказать бы «трахать», да не выходит. В иллюзии, стоило признать, не сквозило нечто животное, — быть в тебе.

Он стиснул пальцами её плечи, сминая габардиновую мантию.

— Повтори, чтобы я поверила, — Гермиона слабо понимала, что творила. Её куда-то несло вслед за чередой слов, и там совершенно нет ничего логичного. Только жизненная необходимость поймать этот момент, когда Малфой слышит её. Сопротивляется, но слышит.

И спорит:

— Быть. В тебе, — настырно выдыхает прямо в приоткрытые губы Грейнджер.

Обжигающие мозг слова обрели очертания в больном воображении Драко. Яркое, безжалостное видение, где он врывается в податливое тело. Кусает и мстит за долгое ожидание. За обиды. За грёбаного Уизела!

«Запрети себе думать. Потому что эта дура опять сбежит. Струсит. О, Мерлин, между нами есть что-то общее... Но для неё, — не сомневаясь, решил Драко, — отдаться мне равносильно предательству. Долбаные дружки не выдержат испытания Малфоем. И она это подозревает.

Вырывайся, Грейнджер. Разозлись! Врежь мне. И я уйду».

— Поцелуй меня, — прошептала Гермиона.

Остатками благоразумия она сознавала, что теряет голову, но ни одного спасительного «ненавижу» так и не прозвучало. Маски сброшены, и самое верное — сбежать, не дать снова обидеть себя, только где взять силы, если тело нещадно протестует?

«Что ты?..» — тыц. Драко почувствовал укол в сердце. Безжалостный и болезненный. Ну, конечно, правдолюбка хочет доказать, что права! Что способна терзать их обоих абсолютно безнаказанно.

— Скажи это громче. Я не разобрал.

Разумеется, Драко всё понял. Каждое слово. Но соврал, сохраняя дистанцию. Он будет врать снова и снова. И снова... Да, Грейнджер просила — не требовала, но что это может значить, если её губы станут приговором малфоевской гордыне.

Он смотрел и смотрел в карие, уже почти несносные глаза и давал понять гриффиндорской трусихе, что положение серьёзней некуда. Он, не опуская взгляд, на ощупь рванул застёжку её мантии. Скинул ту с плеч, стянул красно-жёлтый полосатый галстук и отбросил его в сторону.

Грейнджер не качала головой, не хватала за руки, не упиралась в грудную клетку, а смотрела доверчиво и взволнованно, будто не совсем отдавала себе отчёт в происходящем. А Драко всё ждал, когда прозвучит «нет». Стал быстро и уверенно, почти механически расстёгивать блузку. Всего пару-тройку пуговиц, не увлекаясь, и потянул за ткань выреза, стягивая её. Сначала с покатых плеч соскочили лямки лифчика, а потом властная рука оттянула чашечки, сильнее обнажая грудь.

Взгляд тёмно-серых глаз лишь на пару секунд застыл на злополучном кулоне. Он — не символ Поттера. Нет! Это часть рода Блэков, а значит — Драко. И принадлежит ему. Как и его владелица! Он раздевал Грейнджер, но она молчала, только горячо, обрывисто дышала и уже гипнотизировала плотно сжатые губы с ожиданием и тоской.

А какое, к чёрту, благоразумие, если ощущаешь тепло Малфоя всего в одном дюйме от себя. И он уже ласкает грудь глазами. Жадно. Волнующе. Нет, руками. И губами... О боже, языком…

Её пальцы скользнули в мягкие, почти белоснежные волосы и прихватили их на затылке. Гермиона растворялась в алчных движениях губ и языка. Таяла под горячим дыханием на чувствительной коже. Как же этого не хватало нелёгкими вечерами: нереальной реальности. Самообладание рассыпалось мелкой крошкой.

Гермиона прикрыла глаза от наслаждения. Рука соскользнула вниз, обессиленная. Нет, уйти невозможно. Просто немыслимо. Кожа горит. Между ног всё сжимается. И хочется, чтоб Малфой снял проклятую душную одежду и целовал-целовал, пусть через боль. На это вот вообще пофиг!

— Знаешь, я... — «...ещё ни с кем», — последние слова потерялись в коротком выдохе. Малфой оторвался от груди и снова смотрел на неё в ожидании окончания фразы. — Не... не важно, — запинаясь, произнесла Гермиона.

Пробегающий по влажным соскам холодок вынуждал её думать только о ласках. О губах и языке, которые не имеют право быть так далеко от её губ.

— Поцелуй меня, — потому как уже обнаглел.

Гермиона выронила палочку. Свет погас. В полумраке руки стянули с Малфоя неудобный пиджак. Просьба так и не услышана. Но Гермиона ждала…

«Что ты ещё хочешь от меня? — только мысленно. — Видишь — я не могу. Я проиграла».

И тут она сделала то, что поставит жирную точку в том, что Малфой называл абсурдом: тонкие пальцы коснулись возбуждённого члена прямо через ткань. Погладили с придыханием.

Так вот что такое — ощущать желание. Ноги слабеют и мысли путаются, стоит лишь попытаться представить, каково пустить это в себя. Наверное, должно быть страшно. Теоретически. Но — нет. Чувство странное и взрывоопасное. Особенно если гладить член и по дыханию понимать, что Малфою нравится…

Драко уже сознавал, что это «да». Самое ненормальное, что с ним происходило, но сейчас это «да».

«О Мерлин, ты попал... На все сто, ты попал», — он сам стащил галстук с шеи и затолкал в карман.

Гермиона нетерпеливыми, дёргаными движениями тянула рубашку из-за пояса. Воевала с пуговицами с одной целью — почувствовать тепло и прикосновения к незнакомой, притягивающей недоступностью коже. Забыться. Края рубашки, наконец, разошлись, и руки заскользили по обнажённой груди, а тело прислушивалось к ощущениям: гладкое и горячее... близкое и далёкое, но твоё... Достающее до глубин сознания.

Малфой — не болезнь, он — отражение собственных желаний. Даже если всё слишком безумно, чтобы казаться правдой. Кончики пальцев коснулись сосков, обводя ареолы, спустились вниз — к поясу брюк. Погладили напряжённый живот. Чуть оттолкнули Малфоя, но лишь физически.

«Иди ко мне», — Гермиона надеялась, что всё-таки сказала просьбу вслух. Но нежелание спугнуть происходящее оказалось сильнее.

Она отступала назад, пока не упёрлась в грубый деревянный стол с садовыми кадками. Задела одну локтем, та упала и разбилась с глухим звуком. Но, господи, какая разница, если Малфой двигается следом в безотчётном порыве. Всё ближе и ближе.

— Поцелуй меня, — требовательнее прошептала Гермиона.

— Нет, — Драко опять непреклонен.

Где-то, очень глубоко в мозгу ещё тлели воспоминания.

«Только попробуй, грёбаная трусиха, сказать "нет" теперь — и я за себя не ручаюсь! Империо — меньшее из зол. Потому что это конец, Грейнджер. Чистоты крови. Чистоты помыслов. Твой. Мой. Мы оба рехнулись, я знаю».

Драко лихорадило. Да, хочется нежных вкусных губ. Так сильно, что сложно понять, как долго выдержишь заведомо неравную схватку. Но, кажется, если ещё оттянешь этот момент, испытаешь много-много большее. Стоит лишь дойти до предела — и удовольствие станет таким же.

Драко обхватил талию Грейнджер. Словно она — невесомая, рывком усадил её на крышку стола. Придвинул ближе к краю. Помог высвободить руки из абсолютно ненужной одежды. Сдёрнул её до талии. Бесцеремонно развёл ноги, устраиваясь между ними. Сжав пальцами томные бёдра, недвусмысленно, с оттяжкой толкнулся и застыл всего на миг, наблюдая, как Грейнджер обнимает его, чтобы не упасть. Бездумно уткнулся лицом в волосы, теряясь в аромате, по которому — о, Мерлин! — скучал.

Драко опять подался вперёд вслед за развратными мыслями. Одной рукой он скользнул за спину, а другой — устремился под юбку, задирая её, с радостью ощутив голые ноги там, где заканчивались плотные чулки. Лаская слух лишь неровным дыханием. Обвёл волнующие изгибы бедра ладонью и наполовину стянул трусы. Поднёс пальцы к губам Грейнджер. Погладил их кончиками и замер, толком не давая понять, чего хочет.

«Глупенькая... наверное, решила…»

Драко склонился к самому уху и приглушённо попросил:

— Просто оближи… — не настолько самонадеян, чтобы лезть к особым местам насухую.

И стал покрывать поцелуями шею, медленно проникая вглубь желанного рта, ощущая нежные, пьянящие, неловкие, но от этого не менее прекрасные прикосновения языка. Лучше не смотреть, иначе остатки контроля разлетятся вдребезги.

Драко оттянул трусы в сторону и провёл влажными пальцами между складочками, наблюдая, как Грейнджер чуть откидывает назад голову и — вот дьявол! — стонет. Замирает. И стонет снова, пока пальцы ласкают. Кружат. Исследуют.

«Хочет… Она хочет меня».

Раскрывшаяся. Готовая. Запретная. Ещё вчера неприступная.

Всё. Уже не сдержаться. И не остановиться.

— Грейнджер... Чёрт!.. — обозлённо произнёс Драко, с трудом оторвавшись от чувственной ласки.

Зачем он заговорил? Взгляд скользнул по отрешённому лицу. Драко запустил пальцы в её волосы. Мягко. Будто нерешительно. Губы приблизились к дрожащим губам. Поцеловали совсем легко. Осторожно. Ловя неровное дыхание и взаимное безумие, но не позволяя себе прижаться сильнее и забыться от ощущений.

— Я так не могу. Правила, Грейнджер. Ты знаешь, — Драко ненадолго остановился, прошёлся пальцами по нежной коже шеи — вниз.

«Тогда отпусти», — это Гермиона мысленно. Последняя, тихая, отчаянная попытка сохранить лицо. Друзей. Себя, наконец. А вслух:

— Не в этот раз. Я не буду смотреть, — совсем тихо.

Её пальцы расстегнули пуговицы на брюках, скользнули под одежду. Так сложно дать обещание, когда в серых глазах горело желание. И ещё что-то... Не хотелось думать, что это ненависть. Всё слишком закрутилось. Вышло из-под контроля. Рука сомкнулась на члене.

Горячо… И нежно… Впервые. И слабо понимаешь, что делать, но хочется… И те капли влаги, что чувствуешь, вызывают дрожь в ногах. Не от страха — просто дух захватывает.

«Да… — Малфоя разрывало на части. Он ненадолго прикрыл глаза, растворяясь в прохладном воздухе и нескромных прикосновениях. Вверх. И вниз. — Долго так нельзя. Секунд пять — и надо остановиться».

— Какая тебе разница, Грейнджер?

Драко обхватил ладонями лицо, ощущая смелые ласки. Нравится... Ей определённо нравится. Пусть не слишком умело, но зато по-настоящему. Внутренние демоны, наверное, сдохли, потому что их нет в голове. Ни одного.

Драко накрыл её руку своей. Подправил движения:

— Чуть легче...

Только не кончи, болван!

Он едва рычал:

— Какая грёбаная разница, если это всего лишь картинка. Будут губы на губах. Руки. Мой язык. На груди. Между ног. Где попросишь...

Гермиона задержала дыхание. А Малфой умеет уговаривать! Несмотря на то, что душа и, главное, сердце не хочет стен. Только близости.

— Не будет по-твоему, — страстно убеждал он. — Смирись. Просто чувствуй.

Можно спорить и убеждать сколько угодно, но показать, от чего пытаешься отказаться, — куда эффективнее. И теперь отложенный поцелуй разрушит гриффиндорское упрямство.