Склеивая осколки

— А ты оставил мне выбор? Не-е-ет... Малфой не может себе такого позволить. Кто тебя тянул за мерзкий язык? Я?! — от ядовитых слов покалывало под кожей.

Драко ополчился: эти «комплименты» когда-нибудь закончатся? Язык-то чем не угодил? Лёжа с раздвинутыми ногами, так оторваться не могла. Кто-то просто не представляет, когда тот мерзкий на самом деле. Ничего... Это ненадолго.

— И когда же он стал таким? — Драко недовольно прищурился. — С тех пор, как побывал у тебя между ног?

Ох, зря он это сказал... Прозвучало не как развратная месть, а ещё и как нечто гадкое. Без прямого умысла — вынудила.

Грейнджер от возмущения задержала дыхание, пару секунд пытаясь убить взглядом, дёрнулась так отчаянно и мощно, что почти вырвалась. Но почти... И не признаешься же, что сама мысль о том, что тогда ласкал девственный вход, заводит до ломоты.

«Чёрт! Чёрт!.. Чёрт...»

— Негодяй! Моральный урод! Надменный козёл! — по ощущениям, щёки горели. Коленом между ног — и вопросы исчезнут.

— Как же ты возбуждающе ругаешься! — Драко сильнее вжался бёдрами и лихорадочно сглотнул. — Вот только зачем? — он склонился к самому уху и приглушённо прибавил: — Я же не сказал, что мне не понравилось.

— Мне на это наплевать! Пошёл вон с меня! — сердце выпрыгивало. От безумия происходящего. Но никто и не двинулся с места. — Какое из слов ты не понял? «Пошёл»? Или «вон»?

— Так ли наплевать? — язвительно поинтересовался Драко, легко прислонившись лбом к виску и дразня кожу горячим дыханием. — Ведь врёшь же... Разве рыжий тупица позволял себе такие вольности? — по интонации вопрос уже содержал в себе ответ «нет».

Правда, неуверенный.

— Оставь Рона в покое! Ты на нём помешался, что ли? То Гарри, то Рон... Определись уже, с кем из них тебе неприятнее меня представлять...

— С тем, кому ты не дала. Но подробности, знаешь ли, умиляют... Так позволял? — на тон выше. — Смотри, а то ведь могу и сам вытянуть правду! — угроза открытая. Явная. Издевательская. Просто хочется настоять на своём. Вынудить озвучить истину вслух.

Из принципа. Из абсурдного самолюбия быть первым и в этом тоже.

— Рискни! — с вызовом выпалила Гермиона, чувствуя необыкновенную уверенность, что у Малфоя ничего не выйдет. Костьми ляжет, а в мозг не впустит. — Или боишься? — самый любимый и действенный укол.

— В этом нет необходимости, — небрежно. Драко не попался на удочку. — Готов поспорить, что у него смелости не хватило. Он берёг тебя для меня.

— Ты отвратителен, Малфой! — и зачем только поверила глупому видению?

Ложь... Всё — ложь. Но такая сладкая...

Драко улыбнулся. На лбу от напряжения выступили вены. Оба смотрели и не понимали, к чему эта словесная схватка приведёт, ведь внутри кипящая смесь из желания и протеста.

И вдруг шёпотом:

— Но по твоему дыханию этого не скажешь, — Драко обожал его неровности. — А что у нас под этой чудной пижамой? — опять глаза в глаза, намеренно ослабляя захват. Намекая на продолжение и испытывая желанной свободой. — Чувствую... нагота. Ждала меня и надеялась на нескромные поцелуйчики?

Взгляд спустился до самых бёдер.

— Только посмей... — тепло разливалось по телу, бессовестно пульсируя внизу живота. Подобные методы соблазнения не сработают. Ни за что! Но это какое-то наказание: смотреть в глаза — пытка, закрыть их — подтолкнуть к действиям. — Даже не думай об этом. Или я... — вот так, не договаривая.

Вариантов мести не так много. Сам поймёт.

Гермиона отвернулась и уставилась в широкое решётчатое окно. Она будто в плену. Со всех сторон. И предприняла новую попытку вырваться — тщетно.

— Не бойся, — успокоил Драко. — Я не сделаю этого, если сама не попросишь. До утра времени много, я подожду.

Он знал ответ, даже не прибегая к легилименции. Эта настырная девчонка ни за что не уступит. Ну и характер!

И, опять склонившись к уху, очень тихо и откровенно:

— Попроси, Грейнджер... И я вылижу тебя.

Драко не подбирал выражений, особо не стараясь соблазнить этим — только вдоволь потешиться над высоконравственной вруньей. Отомстить за «не понравилось».

Но так приятно дразнить её. Искушать. И самому заводиться от ярого возмущения. От горячей от гнева кожи. Потому что карие глаза округлились. Дыхание на миг оборвалось. Губы на эмоциях неосознанно задвигались...

Завораживающее зрелище.

— Господи... — Гермиона поморщилась. — Какой же ты пошлый!

Но Драко лишь ухмыльнулся:

— А как ни скажи, возбуждающей сути процесса это не меняет, — и более мягко: — Попроси.

— Пошёл к чёрту! — от души. Зло. С придыханием. И трогательной убеждённостью в своей правоте. — Катись! — не взгляд, а ласковый убийца.

Драко не удивился. Вот она — победа. Вызов за вызов. Наглость за наглость. Грейнджер даже дрожит от столь вульгарной провокации. Выходит из себя. Опять — вот боец! — дёргается. Бунтует всей своей целомудренной натурой. Как же она ему нравилась в своём упрямстве!

И как же он хотел её...

Но покорную и отзывчивую. Тающую от проникновений. Самолюбие жаждало контраста и ощущения вседозволенности.

Потому что даже через слои одежды чувствовалась...

Она.

Та самая... В зачарованном уголке: нагая и уже не невинная.

«Блин...» — можно уничтожить его в реальности, но не в собственной башке! На коже. На языке. В нервах.

Грейнджер, наверное, что-то прочла на сосредоточенном лице, поэтому уже спокойнее, без бури в голосе произнесла:

— Отпусти меня, — и внезапно слабое: — Прошу.

Гермиона шла на примитивные меры: уговоры. Но почему нельзя трансгрессировать отсюда? Куда-нибудь подальше... Сколько можно играть в героиню? Она не такая — она обычная земная девушка.

У которой есть свой предел.

А ещё — желания. Проносящиеся от клеточки к клеточке за долю секунды. Эти желания сейчас что капкан.

Странно, но еле слышный, ровный девичий голос достал до сердца Драко. Выключил всё лишнее. Кожа Грейнджер под пальцами уже покраснела, а она сама смотрела взволнованно и обезоруживающе. Доставая до тех глубин, о которых не говорят.

Приехали...

Вот поэтому никаких глаз! Никаких эмоций. Это всё... невыносимо!

Чёрт, он не собирался устраивать подобное!

Но эта нахалка вывела его. И что гораздо страшнее — зацепила. И опять испытывает своей близостью. Хрупкостью. Словами. Губами. Слабостью. Сладкими выдохами. Тело уже недвусмысленно реагирует. Влечение нашёптывает свои условия.

Драко сломался. И потому мягче, чем прежде:

— Поцелуй меня, и я тебя отпущу, — но в её полумолящем взгляде недоверие. — Обещаю, — руки уменьшили захват.

Пальцы медленно отцепились от запястий. Спустились к лицу. Погладили её пылающие щёки. Рискованно, конечно, отпускать пленницу, но ещё более рискованно и дальше быть так далеко от неё. Безбожно далеко.

Гермиона запуталась в мыслях и ощущениях — и негде от них спрятаться. Они бесчеловечно стягивают по рукам и ногам болезненной истомой, а внутри терзает ранее незнакомый голод.

«Нельзя верить Малфою, — твердил рассудок. — Нельзя ему уступать!»

— Всего один поцелуй, Грейнджер, — губы в каком-то миллиметре от губ.

Она теряла не только тонкую нить происходящего, но и чёткость восприятия. И сложно объяснить, чему больше поддалась: надломленному голосу или нестерпимой тоске по мягкости этих губ. По искренности касаний. Наивно, по-девичьи, потянулась к ним с безмолвным стоном и надеждой, что скоро борьба с собой и Малфоем закончится.

Ах, если бы...

Как же он её целовал... Невероятно долго. Обжигая. Мучительно. Потому что не останавливаясь. Лишь сначала — трогательно и нежно... Затем глубже и глубже с каждым вдохом и выдохом. Потом — жадно. Утоляюще. Впечатываясь губами и расставаясь лишь на миг. Позволяя насладиться едва уловимым вкусом и ароматом близости. Искушая порочным языком. Его бесконечными ласками.

Гермиона не думала — просто обнимала. Не споря об истинном и ложном. И уже с благодарностью понемногу погружалась в осколки собственного сознания. Целовала...

Малфой как-то незаметно освободил её от тяжести своего тела. А после его рука проскользнула под пижамную рубашку — прямо к обнажённой груди.

Гермиона протестующе выгнулась. Захотела что-то сказать. Но он не дал. Как не давал толком соображать и злиться на него до бесконечности. Лишь от его наглости и самонадеянности.

Властная рука мягко обхватывала грудь, ладонь скользила по напряжённым соскам, пропускала между пальцами... Очень легко сжимала их кончиками, медленно высвобождая движением вверх. Казалось, даже самый сокровенный уголок тела таял, подчиняясь власти особого, чуточку сумасшедшего удовольствия.

Гермиона попыталась отстранить руку Малфоя. Потянула её за запястье вниз. Простонала:

— Нет. Ты не можешь...

...приходить и брать её, когда тому вздумается.

«Я не твоя игрушка!» — призрачно. Сумрачно.

— Я не твоя... — шёпотом. На выдохе. Сомневаясь в сказанном.

Всё зря...

Вместо ответа рука Малфоя устремилась под резинку пижамных штанов, в трусики, сразу между ног, не спрашивая разрешения.

— Тогда почему ты такая влажная, Грейнджер?

Она стыдливо прикрыла глаза. Вот подлец!

— Потому что ты невыносимый!.. Лживый!..

— От таких комплиментов можно и перевозбудиться, — пресёк он поток ненужных слов.

— Замолчи…

Глубокий поцелуй лишил её способности закончить фразу. Нахальные пальцы продолжали ласкать между ног, исследовать, осторожно кружить и подталкивать к бессовестной капитуляции. Подушечки скользили по самому чувствительному месту, отметая острым наслаждением новые ругательства и возражения. Едва-едва сжимали, обволакивали, раздразнивали, пока губы сцеловывали обрывочное дыхание.

— Мер... завец, — потому что движения чуть ускорились. Гермиона еле сдерживалась, чтобы не застонать. Медленно втянула воздух. — Что же ты за...

Она его убьёт. Позже... А сейчас:

— Рас... пущенная с... сво... лочь... — давление на клитор ненадолго усилилось.

Наверное, в отместку.

А потом губы Малфоя коснулись шеи. За ушком. И её руки вцепились в мужскую рубашку, не боясь оторвать рукава. Предательское тело радовалось и изнывало, хотя жизненные принципы приказывали обратное. Ещё минутку... Нет, ещё одну — и у Гермионы, наконец, получится отогнать желание.

А вслух лишь:

— Га-ад ты... — разве можно сейчас так легко, невесомо касаться её, заставляя балансировать между пыткой и стыдливым удовольствием?

Но Драко только больше заводился от этих сдерживаемых стонов и пьянящей влажности. И если бы девушки всегда ругались так чувственно, их противные «зайки» и «ёжики» давно считались бы за оскорбления!

— Ещё какой… — рука выскользнула из трусиков и, задирая рубашку, вернулась к груди.

Сжала посильнее одну... другую... вынуждая прогнуться под жестокой лаской.

И опять слабое:

— Отпусти меня, — со слезами борьбы с собой под закрытыми веками. И жаждой продолжения.

— Ты просишь не о том, Грейнджер... Не. О. Том. Я не могу этого сделать, — разве он похож на ненормального?

В паху — персональное адово пекло, и забить на это? Нет, нет, нет... Да тут впору распять её и иметь... иметь... иметь, пока всё мужское не иссякнет.