Склеивая осколки

— Но ты обещал... — наивное напоминание, но необходимое. Отчаянное.

Драко ладонями обхватили упрямое и красивое лицо:

— Посмотри на меня, Грейнджер. Посмотри... — глаза в глаза, отбросив все правила. — Нам обоим это нужно, — Гермиона попыталась покачать головой. Безысходно. Вымученно. — Не лги мне хотя бы сейчас. И себе тоже.

Губы без спроса впились в припухшие губы. Неистово и грубо.

Доказывая, что прав. В эту минуту — точно.

Хочется жить, а не анализировать. Упиваться теплом жизни, а не вечной разлукой.

Пальцы Малфоя стали лихорадочно расстёгивать пуговицы на пижамной рубашке, отпихивая руки, пытающиеся несмело, но помешать. А Гермиона не могла поверить, что она снова поддаётся. Рассыпается. Почти посылает весь мир к чёрту!

И делает бесполезную попытку отрезвить их обоих:

— Нас же увидят... — со стоном. — Подумай...

— Это их проблемы, разве нет?

Он — её проблема. Самая чудовищная и нелогичная. Невозможная и опасная. Ну и пусть... Пусть!..

Главное — губы на губах и бешеный стук сердца. И уже самой нужна нелепая стена из клочка ткани, чтобы спрятать за ней свою слабость, глубокий стыд и непреодолимую тягу к запретному.

Гермиона стащила душный слизеринский джемпер. Потом — потянула за узел галстука, высвобождая тонкий конец. Она выпрямила кусок полосатый кусок материи, стараясь убедить и Малфоя, и себя:

— Это просто секс. Один раз... Только один...

Драко взвыл.

«Да, чёрт!.. Да!..»

Согласен. Как скажешь. Очередная безмолвная клятва, которую, как полный псих, надеешься сдержать.

Он подтащил Грейнджер под спину ближе к середине кровати, заботливо пристраивая её голову на подушку. Широко раскинул края пижамной рубашки, оглаживая и любуясь обнажённым телом: его волнительными контурами и возбуждающими тайнами.

Гермиона подалась вслед за лаской, сжимая белоснежную простынь. Не веря ничему, кроме этих прикосновений, а тем более здравому смыслу. Да, Гермиона Грейнджер сошла с ума. Но Малфой прав: она хочет его. Нет, нуждается! До боли и дрожи. Телом даже больше, чем душой.

Он сам завязал необходимую преграду на полуприкрытых глазах. Не растягивая предвкушение, стащил пижамные штаны вместе с нижним бельём и отбросил в сторону. Стянул рубашку прямо через голову и выругался, запутавшись в рукавах. Дёрнул за ремень. Рванул ширинку. Развёл согнутые в коленях обнажённые ноги Грейнджер. Выругался уже про себя. Спустил ненавистные брюки вместе с трусами и, не пытаясь отсрочить проникновение, забывшись, на почти вытянутых руках, с оттяжкой вошёл на всю длину. Заставил Гермиону глубоко вдохнуть и, неосознанно сдерживая натиск, упереться ладошкой в напряжённый живот... затаить дыхание...

И замер, опомнившись сам и давая Грейнджер прийти в себя:

— Всё... хорошо? — сбивчиво и трепетно.

— Да, — так тихо, что с трудом удалось расслышать даже самой.

Малфой не просил о близости — он брал. Жадно и горячо. Ещё как горячо!..

И это первое, лишённое и крупицы боли движение показалось нереальным. Оттого, что стало тягуче сладостным. Сбивающим все прежние представления о близости. Заполняя собой, Малфой, кажется, вытеснил все мысли, кроме неприличных и нетерпеливых.

Битва проиграна.

Опять.

Он в ней.

Первый головокружительный глоток удовольствия.

Драко отогнал это «да»: слабое слово. Поверхностное. Недостаточное. Он вышел почти до конца и подался вперёд очень медленно, ощущая обречённо скользящие по животу тёплые нежные пальцы. Но в этот раз позволяя прочувствовать каждый дюйм сближения.

Голова Грейнджер запрокинулась, и рука Драко легла на изогнутую шею, проходясь большим пальцем от подбородка до самой яремной впадины. Улавливая невидимое, но жгуче-прекрасное движение под тонкой кожей.

На члене — тугие, ласкающие тысячи нервов объятья. В висках — пьяное безрассудство. Такое, что...

«Свихнуться можно...»

И эта дура собиралась его этого лишить?! Да он бы проклял её!

Драко ещё раз застыл, опаляя выдохом губы Грейнджер:

— Никогда больше не лги себе, слышишь...

Неужели не понятно, почему он здесь?

Это он проиграл. Это он слаб.

И это кара для двоих.

Драко опять толкнулся. Плавно и подчиняя себе. На несколько мгновений прихватил губами нижнюю губу Грейнджер. Сквозь затуманенное сознание он различал, как что-то беззвучно шепчет ненавистно-приковавший к себе рот. Чувствуя почти невесомые касания её рук.

Повторил это снова. И снова.

А в мыслях:

«Скажи... Кто я... Что я с тобой делаю...»

И Грейнджер в первый раз застонала. Так же тихо, как недавно сказала «да». И сама потянулась за поцелуем. Драко приник очень легко. Дразняще. И толкнулся чуть резче, теряясь в нарастающем наслаждении.

Да что же это такое?.. Толчок за толчком на грани абсолютного помешательства. Он скучал больше, чем думал. Больше, чем мог себе представить.

«Чувствуй меня... Чувствуй со мной... Ну же...»

Выходило как-то... Мало-мало-мало. Всего. Но даже редкие стоны действовали непростительно. Губительно. Приятно раздирая изнутри нота за нотой.

И в башке одно:

«Да отпусти ты себя... Прекрати воевать! Сейчас всё так, как и должно быть».

— Твою... — он сорвался.

«…мать! Грейнджер».

— Какая же ты... — его язык не желал больше двигаться — только бёдра.

Раз за разом. Немного быстрее и ещё бездумнее. Драко смешался со звуками и ощущениями весь — целиком.

«О нет, наверно, не стони так», — потому что просто не выдержит.

Драко взял размеренный, но неправильный темп. Больше, чем способен вынести. Но невидимое безумие диктовало своё, ведь в голове был лишь тесный, влажный, изощрённо-прекрасный кайф.

Малфой не понимал. Вообще ничего. Он что, на самом деле пьян?

Нет, это не так. Иначе бы не был на пределе так скоро. Аромат тела только подталкивал. Тяжёлые звучные выдохи — тоже. Глубокие, бесстыдно скользящие, несдерживаемые движения приказывали на своём языке «ещё» и «ещё». Достань до самого-самого…

Совершенного.

И тут в мозгу словно послышалось:

«Драко», — чужим, но чудесным возбуждающим голосом... Грейнджер.

Крайнее удовольствие от ласкающего звука накатило очень резко. Ярко. Безудержно. Толчки поднялись до запредельного «нельзя», и Драко вжался бёдрами с содроганием, потому что...

Кончил.

Злясь и растворяясь в ощущениях с садистским удовольствием. Прижимаясь к обнажённо-разгорячённому телу с невысказанной нежностью. И она везде — снаружи. Внутри. Как и осознание...

Он сорвался.

Во многих смыслах.

«Ну что за... Почему?..» — всё же неловко. Как будто бестолковый пацан.

Он упёрся лбом в лоб Грейнджер, пытаясь выровнять дыхание. Но не расслабляться. Этого никак нельзя! Её рука ласково гладила затылок, приятно зарываясь пальцами в волосы, и тут его губы шепнули:

— Скажи, почему нам проще оказаться... вот так... чем назвать друг друга по имени, Грейнджер?

Он не дал ей ответить — этого не требовалось.

Совсем.

«Думаешь, это... всё? Нет, блин, нет!»

Ещё не насытился. Не насладился. Её дрожью. Её истомой.

Драко подался назад, освобождая член из горячего плена, и, выпрямившись, скользнул рукой между ног Грейнджер.

Два пальца осторожно, с влажным звуком, проникли внутрь, вызвав непритворное удивление... всхлип... и неверие. Они прижались плотнее. Ощутили весь жар собственной кожей. Потёрли стеночки, погружаясь в их нежность и чувственность. Толкнулись на полную, дав глазам насладиться отдачей, пробежавшей по набухшей груди. Пальцы стали скользить и скользить, высекая из распалённого тела новые оттенки удовольствия вперемешку с негромкими, но возбуждающими стонами. Свободными от предрассудков и правил.

«Вот так, девочка...»

С томительным предвкушением Драко расстался с пылающей теснотой, и пальцы поднялись вверх — к клитору. Задрожали в такт с ударами сердца. Закружили с такой скоростью, от которой Грейнджер перестала дышать. Прогнулась, комкая простынь. Рвано втянула воздух. Жадно. Свела ноги, насколько смогла.

— Не прячься от меня, — приглушённым голосом. — Раскройся... Я так хочу... — ах, если бы Гермиона успела уловить смысл, но она...

Заблудилась в происходящем.

Драко решил, что Грейнджер, а точнее, её колени отказываются подчиняться. И это несмотря на сдавленные стоны! И он развёл их сам. Пошире. Заводясь от такой открытости. Истосковавшийся рот обхватил сосок, и язык со вкусом стал слизывать нетерпение.

Пальцы блуждали от одной точки удовольствия к другой, изводя. И упиваясь призрачной властью над отзывчивым телом.

Грейнджер стонала.

Реже, но тонко и вместе с тем абсолютно бесстыдно. Как же безбожно не хватало именно этой тональности!

Тогда, когда... был в Ней.

Драко, облокотившись, прильнул губами к блестящим губам. Целуя неглубоко. Испытывая взаимную выдержку. Он снова ласкал клитор и понимал, что Грейнджер в шаге от оргазма. Прижался пальцами сильнее, впитывая крайнее возбуждение. Затрепетал ими, прошептав:

— Кончи, давай... И я...

Драко не договорил: Грейнджер, лишь на один вдох застывшая, изогнулась, а потом... укусила его. В губы. До боли. Должно быть, неосознанно, но сильно, сдерживая самый восхитительный крик. Стискивая тело ногами.

Драко застонал, и мучительница ослабила острую хватку. Позволила освободиться от зубов и насладиться отступающей болью, пока она вздрагивала, вдавливаясь затылком в подушку.

«Умница моя...»

— Умница... — поглаживая пальцами её лицо. Целуя шею. Плечи. Опять — шею. И снова губы, осторожно поправляя повязку на глазах.

А вот теперь самый — мать его — охренительный момент!

Необходимый и неизбежный.

Член стоял, как каменный. И уже скучал. Пульсировал.

И Драко снова стал входить. Очень медленно, вызвав такой сильный глубокий стон, который отдался вибрацией во всём теле. Чувствуя всё вдвойне: тепло, влагу, жажду. Грейнджер сама — блин! — сама притянула его за бёдра. Обхватила ногами, не желая отпускать. Прижалась кожей, покрытой испариной.

Вот сейчас всё правильно. Абсолютно неоспоримо. По-малфоевски.

Теперь это чувства в движении. Пока ещё очень медленные, но сумасшедше-прекрасные: её тело горит, губы целуют, пальцы врезаются в кожу, оставляя на спине розовые отметины, с силой доводя до разума Драко свои требования:

Быть ближе. Глубже. Яростнее. Не останавливаться.

Только время, кажется, замедлилось. Или побежало так быстро, что угнаться за ним нет сил. И желания тоже. Грейнджер сдалась. Что может быть нереальнее?

— Ты меня укусила, — простая констатация факта. Едва-едва улыбаясь. — Но не представляешь, что я с тобой за это сделаю...

И Драко опять отдался ощущениям. Только теперь — смакуя. Доводя их до нужной высоты и не собираясь отпускать эту врунью до следующего финального стона.

Но вслух пока лишь хрупкое:

— Малфой...

Одно слово.

Последнее за эту ночь.

* * *

Прислонившись к стене у дверей лазарета, невольный свидетель пытался принять решение: рискнуть или убраться восвояси? Сложно поверить в невероятную картину перед глазами: Малфой и Грейнджер...

Трахаются?..

Нет, суть происходящего совершенно ясна — не малый ребёнок. Да и зрение не обманывало. Только разум отказывался понимать. Столь шикарных последствий невозможно было вообразить!