Исполнить обещанное

Почти все успели, а замешкавшиеся падали мертвыми, услышав вопли мандрагор. Да и те, у кого головы были защищены, на минуту словно оглохли. Корни, похожие на волосатых безобразных человечков, летя с огромной высоты и ударяясь об землю, кричали, и нападавшие, которые еще оставались внизу, жгли их Инсендио и рубили Сектумсемпрой.

— Драного Мерлина… к дракклам… в душу… мать… — со всех сторон заклятия перемежались ругательствами.

В замке, куда они прорвались через Астрономическую башню, их встретили ожившие статуи и доспехи, размахивавшие мечами — но справиться с ними не составляло особого труда. Рабастан даже поумерил пыл нескольких егерей, особенно рьяно крушивших произведения искусства:

— Аресто моментум (1) достаточно. Нет надобности все подряд ломать и уничтожать…

А вот люди — защитники замка — дрались ожесточенно. В коридоре, где после взрыва, произведенного Бомбардой, образовалась дыра, Рабастан наткнулся на МакНейра, и они вместе, отбиваясь от теснивших их нескольких гриффиндорцев-старшекурсников, поднимались по ступенькам вверх, пока не оказались в пустом коридоре. МакНейр обрушил лестницу, отрезав путь противникам, и у них наконец появилась возможность передохнуть. Уолдена ранили — правый рукав был разрезан и намок от крови. Басти, повинуясь его указаниям, достал из кармана мантии МакНейра пузырек с зельем и обработал рану, которая через несколько минут затянулась.

Оглядевшись, они увидели, что коридор вовсе не пуст. Под потолком метались совы, а серая кошка отчаянно мяукала, прыгала и пыталась ударить их лапой, словно желая загнать на место.

МакНейр присел возле кошки:

— Киса… А где же твой хозяин? Или тебя бросили? Постой-ка, птиц надо выпустить, негоже их тут оставлять.

Он вышиб окно, и совы одна за другой вылетели наружу.

— Ну вот… — сказал МакНейр, — и как они только оказались в этом коридоре? Совятня же вроде в стороне, и там, кажется, вообще пока тихо. А с тобой что нам делать, киса?

— Это же кошка Филча, — вспомнил Рабастан. — Миссис Норрис. Но где же он сам? Он с ней, сколько я помню, не расставался…

На другой стороне коридора показались двое дерущихся. В одном МакНейр и Лестрейндж узнали Эйвери. Поразив своего противника парализующим заклятием, он привалился к стене, чтобы отдышаться, и тут же, заметив их, выпрямился и наставил на них палочку.

— Лайонел, это мы… — Рабастан махнул ему рукой. — Свои. Убери палочку.

— А… — выдохнул Эйвери. — Что это? Откуда тут кошка?

— Да это Миссис Норрис, — ответил Рабастан. — А ты думал, мы поймали МакГонагалл?

МакНейр расхохотался, за ним и Эйвери.

— Ох… — вытирая слезы, проговорил МакНейр, — но все же, что с ней делать-то? Куда ее сейчас с собой тащить? И здесь ей нельзя оставаться.

Ликвидатор опасных существ на службе Министерства магии, Уолден МакНейр жалел кошек, собак и птиц.

— А может, отнести ее на кухню? Там эльфы… — предложил Эйвери. — И там безопасно. Я помню, как отсюда быстро пробраться туда по боковой лестнице.

Он протянул руки, взял Миссис Норрис, которая громко заурчала и зашипела, выпустив когти, но Эйвери ее удержал и, почесывая шейку, успокаивающим тоном произнес:

— Ну что вы, Миссис Норрис, я вас не обижу… Помните, я вас угощал сосисками, когда в школе учился?

Эйвери с кошкой исчез за углом, где скрывалась еще одна лестница, а МакНейр и Лестрейндж вернулись туда, откуда пришли и, превратив сорванную с окна штору в канат, спустились вниз.

Там только что кто-то взорвал стену Бомбардой. Снова оглушенные грохотом и лязгом, ослепленные вспышками заклятий в темноте, чихая от попадающей в нос пыли, Рабастан и Уолден врезались в группу школьников, окружившую фигуру в черной мантии, в которой они по голосу узнали Руквуда. Подростки кинулись врассыпную, Упивающийся смертью побежал за ними, но тут ему наперерез метнулся высокий худощавый рыжий парень в очках и в мантии министерского служащего.

— Руквуд! — взревел Перси Уизли — это был именно он — и уже готовился поразить врага заклятием, когда прогремел еще один взрыв.

Рабастана отбросило на несколько ярдов к противоположной стене, и он некоторое время ничего перед собой не видел, а когда наконец в голове прояснилось — он в первый момент подумал, что ему это мерещится. Огромное тело придавило его к полу, а над лицом, клацая острыми жвалами, нависла чудовищная паучья голова с восемью глазами, в которых не было ничего, кроме неукротимой алчности. Передние ноги, покрытые черной шерстью, уперлись в его плечи. Басти задохнулся от ужаса и омерзения и взмолился Мерлину и всем Богам, чтобы тут же умереть — лишь бы не видеть этого больше, не слышать и не чувствовать… На несколько секунд его словно сковал ледяной холод, но в тот же миг проснувшаяся воля к жизни заставила собраться, неимоверным усилием преодолеть навалившуюся на него тяжесть, просунуть руку между собой и пауком и, выхватив из-за пояса кинжал, воткнуть его в брюхо монстра.

Кинжал вошел с противным визгливым скрипом, на мантию хлынула холодная густая жидкость, которая у пауков вместо крови. Мерзкая голова опустилась на лицо Басти, потом паук вскинулся и вонзил хелицеры в его плечо. Басти не мог даже вскрикнуть — дыхание перехватило, он чувствовал только, что теряет сознание, и что плечо в месте укуса словно горит огнем. Он снова попытался вывернуться из-под туловища паука, но теперь сил у него не было. Ему уже казалось, что он сейчас умрет, когда вдруг тяжесть с него свалилась, и он увидел лицо брата. Рудольфус пинком оттолкнул в сторону мертвое чудовище, на спине у которого зияла еще одна глубокая рана.

— О-о-о… и-и-и… — выдавил из себя Рабастан, все еще со сведенным судорогой горлом.

Набросив на них обоих чары невидимости, Рудольфус оттащил брата в пустой класс и, заперев дверь заклинанием, усадил на пол возле стены— стоять тот не мог. Затем он резким ударом кинжала рассек место укуса, из которого хлынула кровь — для того, чтобы вместе с кровью вышел яд акромантула. Потом Басти долго кашлял, чуть ли не выворачиваясь наизнанку, потом его начало трясти так, что зубы стучали и руки ходили ходуном — и Руди достал из складок своей мантии флакон с укрепляющим зельем. Была у старшего брата такая полезная привычка — носить с собой все, что может пригодиться. Правда, чтобы влить зелье в рот Басти, Руди пришлось его на минуту обездвижить.

— Басти… все уже, все… — Руди очистил мантию Рабастана и сел рядом с братом, обняв его.

— Знаешь, Руди, — хрипло сказал Басти, когда смог говорить, — пожалуй, у меня теперь новый боггарт… И, если в Азкабан попаду, я точно знаю, что я там буду видеть…

— Басти, малыш… Успокойся…

— Руди… спасибо…

Рудольфус погладил его по голове.

— А помнишь, в детстве, когда я болел… — вдруг сказал он. — Тебе года три было. Ты ночью ко мне в комнату пришел, забрался на мою кровать, и шепчешь: «Луди, не умилай…» Ты букву «р» не выговаривал же… — Рудольфус тихо засмеялся. — Сам не знаю, почему сейчас это вспомнил…

— Помню, — Басти тоже засмеялся сквозь навернувшиеся слезы, — а еще помню, как мама утром меня нашла у тебя. Как она меня целовала и плакала… — он резко оборвал смех, закрыл глаза и некоторое время молчал. Потом повернулся к брату: — Послушай, Руди…

— Да?

— А ты помнишь… Лонгботтомов?

— Разумеется, помню, — выпрямившись, медленно произнес Руди. — И всегда буду помнить. Я много об этом думал, там, в Азкабане... Злился на себя за то, что не предвидел последствий, за то, что толком не продумал, что и как делать... В конце концов, за то, что оставил их в живых, когда уже стало ясно, что мы ничего не добились... Я ведь тогда был наиболее вменяемым из всех нас... А значит, за наш провал я в ответе. Но ты имеешь в виду — раскаиваюсь ли я? Право, не знаю, как тебе сказать. Вспоминать об этом мне тяжело. И всегда будет тяжело. Они, надо отдать им должное, были сильными и храбрыми людьми, а во что мы их превратили... — Рудольфус болезненно поморщился. — Я бы на их месте, конечно, предпочел coup de grâce (2)... Поэтому следовало их добить сразу. Но если я в чем себя виню, то только в этом. А в остальном... a la guerre comme a la guerre (3), — он ненадолго задумался, потом мягко спросил: — А ты, Басти? Ты мучаешься из-за этого? Надо было мне тогда заставить тебя идти домой. Это Беллу с Барти было не удержать, а ты ведь не слишком рвался...

Басти некоторое время молчал, серьезно глядя на брата, затем сказал:

— Нет, Руди. Мне уже двадцать пять было — не мальчик... Ты ни при чем.

— Но перед родителями я виноват... — Рудольфус покачал головой.

— Я перед ними виноват не меньше, — вздохнул Басти и продолжал: — Мне тоже вспоминать это жутко, и я хотел бы забыть... но никогда не забуду... А еще, когда я с Изабел... Она... такая, понимаешь… — он мечтательно и нежно улыбнулся, — и я рядом с ней — с руками по локоть в крови… Я же людей убивал, как мух... не думая... Да и когда было думать, не в бою же — а после уже смысла нет... Но теперь у меня сын... Рэйни. Я так не хочу, чтобы ему выпало то же, что нам… Мы с тобой всю жизнь, считай, на войне прожили. Ну, кроме детства… Сейчас он еще маленький — но что будет потом? Я знаю, что не смогу уберечь его от всего на свете, знаю, что он должен вырасти и стать мужчиной... И у каждого поколения свои битвы. Как Антонин говорит, вся жизнь — борьба... — Рабастан невесело усмехнулся. — Но я так боюсь за моего мальчика, — договорил он шепотом.

— Я понимаю. Я ведь своего сына вообще не растил... и даже детство его защитить не смог, — с горечью произнес Рудольфус. — И это меня сильнее всего мучает.

Оба замолчали. Потом Рудольфус тронул брата за плечо.

— Ну что, ты в порядке? Надо бы твою рану показать кому-нибудь, кто разбирается — МакНейру, наверное, лучше всего. А то я даже не знаю, чем это лечат. Насчет яда акромантулов помню только, что он парализует и впоследствии убивает (4). Вроде бы я все сделал правильно… но вдруг нужно что-то еще? Пойдем, там, кажется, стало тихо. Посмотрим, что делается…

Они вышли в пустой коридор. Сражающиеся, видимо, куда-то переместились за те несколько минут, пока их не было. Пауки тоже исчезли — только туша того, которого прикончили Рабастан вместе с Рудольфусом, валялась посредине. В стене зияла огромная дыра, проделанная взрывом — через нее чудовища и пролезли в замок.

На лестнице послышались крики, ругательства и топот, и они поспешили туда. Там Мальсибер, Эйвери и Долохов дрались с Кингсли и еще четырьмя мужчинами в аврорских мантиях. У Антонина лицо было в крови, правая рука висела плетью — он держал палочку в левой.

— Руди! Басти! — крикнул он. — Идите сюда скорее, тут вас не хватает… Мать их так…

Когда Лестрейнджи вступили в бой, им удалось поразить заклятиями двоих авроров и оттеснить уцелевших на этаж ниже, что дало Долохову возможность наложить на свою раненую руку исцеляющие чары. Авроры отрезали им путь, взрывом превратив лестницу в груду обломков, но Рудольфус вместе с Мальсибером и Эйвери все же успели прорваться вслед за ними.

Долохов и Рабастан устремились в противоположный конец коридора, к другой лестнице, где вновь угодили в самую гущу сражения. Даже полтергейст Пивз принимал участие в битве — швырялся сверху плодами цапня. Во время поединка с чернокожим парнем Басти заметил, что после очередного броска Пивза склизкие зеленые отростки, похожие на жирных червей, словно повисли в воздухе.