Исполнить обещанное

Глава 55

Пахнуло Англией — и морем -

И доблестью. — Суров и статен.

— Так, связываясь с новым горем,

Смеюсь, как юнга на канате

Смеется в час великой бури,

Наедине с Господним гневом.

(Марина Цветаева)

Рудольфус Лестрейндж смотрел в окно каюты волшебного корабля — море было пепельно-серым, как и небо, линия горизонта терялась в тумане. Скоро он будет в Англии...

Билет от Амстердама до Дувра ему вручил профессор фон Миллер. Рудольфус все еще находился в розыске — хотя Министерство магии Британии официально сняло все обвинения с последователей Темного Лорда, но Международная Конфедерация Магов, а также правительства большинства европейских стран считали Упивающихся смертью опасной преступной организацией. Поэтому билет был куплен на имя Рейнхарда Штолле, а до голландской границы ему пришлось пробираться тайно, через камины хороших знакомых Миллера. В Голландии же, в городе Энсхеде он нашел дом контрабандиста, поставляющего Миллеру какие-то редкие ингредиенты, и по сходной цене арендовал у него довольно потрепанную метлу, на которой и долетел до Амстердама. Там он оставил средство передвижения в указанном ему месте и сел на корабль.

Границу между Германией и Голландией он пересек в анимагической форме. Рудольфус еще в молодости возымел желание стать анимагом, учился самостоятельно и уже почти достиг результата — но его занятия прервало заключение в Азкабан.

В тюрьме он об этом почти забыл — но даже если бы он довел свои изыскания до конца, то все равно не сбежал бы, подобно Блэку — не мог он оставить в Азкабане жену и младшего брата. После побега он долгое время был еще слишком слаб для того, чтобы тренироваться в превращениях, потом их снова посадили, а потом он был ранен...

Всю осень и половину зимы он принимал зелье из мандрагор с головой альрауна, побочным эффектом которого было то, что он постоянно, особенно в ночной тишине, слышал посторонние голоса в голове. Профессор Миллер сказал, что, к сожалению, магическая медицина пока не придумала способа избавить пациента от этой проблемы, так что приходилось терпеть.

Голоса были незнакомые и несли какую-то чушь, наподобие той, что он слышал от здешних птиц-пересмешников, обитающих в саду. Когда они только прибыли сюда с Антонином и Рабастаном, Рудольфус не разобрал в птичьем гомоне ничего, кроме чириканья и щебета, а в один из следующих дней, прогуливаясь в сопровождении Сэма по саду, вдруг услышал насмешливое: "Куда это вы так важно шествуете, герр Рудольфус? Не иначе, на заседание суда, где вас выберут председателем? А сами мантию на левую сторону надели, и в бороде у вас капуста застряла..." (1) Он резко остановился, ощупывая мантию на себе, не будучи уверен, что эти голоса ему не мерещатся. А они продолжали осыпать его насмешками — впрочем, не обидными, а просто глупыми. Но Сэм, шедший рядом, поспешил успокоить его: "С вами все в порядке, герр Рудольфус, это птицы. Они совершенно безобидны, даже забавны, хотя и все время болтают чепуху.".

Зимой его перестали поить зельем — вместо этого профессор каждый день по два часа велел смотреть в какие-то стекла, которые он называл Oculus Coppelius. После того, как при погоне за Поттером Рудольфус попал под то злополучное заклятие, перед глазами у него все время была сплошная темнота. А через стекла он видел — но не реальный мир, а что-то, напоминающее бред помраченного сознания. И эти видения были хуже, чем голоса.

Он видел, как будто со стороны, себя, стоящего на высокой башне и заносящего ногу, чтобы перелезть через перила и спрыгнуть, но каждый раз его двойника будто кто-то оттаскивал — он не видел, кто. Или ему казалось, что он идет по длинному коридору, освещенному синим пламенем свечей, открывает дверь, делает шаг — и зависает над пропастью. А дверь противно скрипела, и почему-то от этого звука у Рудольфуса бежали мурашки по коже.

А иногда перед глазами появлялось лицо Беллы, но не живое, а как будто кукольное, и словно чья-то рука то расплющивала ей нос, то вытягивала уши, глаза Беллы при этом тоже менялись — казалось, мастер, изготавливающий игрушки, никак не мог решить, какие глаза сделать этой кукле — синие или черные, или может быть, зеленые. Всякий раз глаза были не живые, а вроде бы целлулоидные, с неестественно длинными ресницами. Потом кукла с лицом Беллы начинала танцевать под доносящуюся издалека мелодию "Ах, мой милый Августин", исполняемую хрустальными колокольчиками. Движения куклы-Беллы были деревянными, как если бы ее приводил в действие механизм. А временами Белла превращалась в Фелисити Вэнс — девушку, которая когда-то родила сына от Рудольфуса и умерла, а он об этом узнал лишь спустя много лет... Теперь сын был рядом и даже не подозревал, что гость из Британии — его родной отец. Миллеры усыновили Сэма и растили, как своего ребенка.

Хозяева делали все, чтобы скрасить пребывание Рудольфуса в замке. К столу часто подавали его любимую еду, по вечерам Ирэн играла на рояле и пела, а когда из Дурмстранга на зимние каникулы приехала Гретхен — они пели вдвоем с матерью. Двадцать восьмого января отпраздновали день рождения Сэма — ему исполнилось двадцать. Ирэн, по просьбе Рудольфуса и на его деньги, купила Сэму одну редкую и довольно дорогую книгу.

Вообще, Миллеры старались не оставлять своего гостя надолго одного. Правда, профессор чаще всего был занят — днем он преподавал в Дурмстранге, куда отправлялся через камин, а вечером работал в своем кабинете: готовился к лекциям, проверял работы учеников или принимал пациентов. Время от времени его вызывали в больницу для консультации. У Сэма тоже дел хватало — и в аспирантуре, и в суде. Но Ирэн проводила в беседах с Рудольфусом много времени, что приносило радость обоим — женщине хотелось поговорить об Англии, об отце и племяннике, о старых знакомых, а на Рудольфуса ее мягкий голос действовал успокаивающе, что-то в нем было теплое и родное, он будто говорил с сестрой, которой у него никогда не было.

Они согласились, что лучше пока не посвящать Сэма в тайну его происхождения — Ирэн рассказала Рудольфусу, каким робким, запуганным и нервным был Сэм, когда они с мужем взяли мальчика к себе. Как просыпался ночами от кошмаров, как испуганно втягивал голову в плечи, если ему случалось что-то уронить или пролить... Как Фридрих варил для ребенка специальные зелья, чтобы тот мог спокойно спать. И как много времени, терпения, любви им понадобилось, чтобы Сэм наконец перестал бояться приемных родителей. Ирэн опасалась, не повредит ли мальчику, если он узнает правду. Именно поэтому она и не сказала своему отцу, кто настоящие родители Сэма — чтобы Антонин невзначай не проговорился Рудольфусу, с которым она была едва знакома. Рудольфус слушал эти рассказы и задыхался от бессильного гнева, стыда и вины — за все, что пришлось пережить его маленькому сыну. Он решил, что, когда вернется в Англию, то составит завещание в пользу Сэма.

Рудольфус по-прежнему чувствовал жжение в Метке каждый раз, когда Темный Лорд призывал своих сподвижников. Сама по себе боль не так мучила его, как сознание того, что, возможно, сейчас там идет бой, что его брат и Белла могут быть в опасности. И не было большей радости, чем письма, которые ему читала Ирэн — от брата и изредка от Нарциссы (иногда и Белла прибавляла к письму сестры несколько приветливых слов, правда, с конца октября от жены вестей не было, но Нарцисса писала, что с Беллой все хорошо).

Зрение вернулось к нему в одно прекрасное утро — открыв глаза, он тут же закрыл их от режущего яркого света. Зажмурившись, нашел на тумбочке волшебную палочку и опустил шторы на окнах. Лишь через некоторое время глаза снова привыкли к дневному свету и теперь, когда он сравнивал свои ощущения с тем, что помнил из прежней жизни — ему казалось, что он видит даже лучше, чем раньше. Словно краски стали ярче, а линии четче.

Впервые увидев Сэма своими глазами, он понял, что брат был прав — Самуэль фон Миллер действительно казался копией молодого Бодуэна Лестрейнджа. Странное чувство овладело тогда Рудольфусом — своего отца в этом возрасте он, естественно, не помнил, но возникло отчетливое ощущение дежа вю, или как будто он перенесся в прошлое. "Это, наверное, и называется связью времен..." — подумал он.

В марте профессор Миллер объявил, что его пациент почти совершенно здоров. Теперь нужно было в течение месяца принимать под его наблюдением изобретенное им самим укрепляющее зелье.

Рудольфус тогда много читал и занимался — он соскучился по книгам за время своего бездействия и боялся, что утратил былую форму. Он возобновил свои опыты по анимагии — и у него все получилось. Вообще, вопреки опасениям Рудольфуса, его магические силы даже возросли. А может быть, так благотворно повлиял длительный, хоть и вынужденный отдых.

Когда пришло письмо от брата, в котором Басти сообщил ему о рождении у Беллы ребенка, Рудольфус ни словом не обмолвился хозяевам, но после ужина он против обыкновения сразу, сославшись на усталость и легкую простуду, удалился в свою комнату.

Он до рассвета просидел в кресле перед камином, вспоминая былое. Перед его мысленным взором вставала Белла — не в черной мантии Упивающихся смертью, не в азкабанской робе, а такая, какой она была в прежние годы, и какой ее сейчас мало кто помнил. То школьница в форме с гербом Слизерина, то в белом свадебном платье, гордая, преисполненная торжественностью момента, то нагая, как в их первую брачную ночь — она ничуть не смутилась, когда он, еще не веря в свое сбывшееся счастье, дрожащими, неловкими от волнения руками расстегнув множество пуговиц и крючочков, наконец снял с нее это роскошное платье. Она была так трогательно серьезна, словно прониклась осознанием своего долга, о котором говорил отец Руди, совершавший церемонию. Она отвечала на его поцелуи и ласки и, казалось, тоже была счастлива… Все знакомые считали, что молодые Лестрейнджи — очень красивая пара, желали им долгой жизни и много детей...

Рудольфус с горечью вспоминал, что сразу после свадьбы Белла начала принимать зелье, чтобы не забеременеть. Она говорила, что они оба еще слишком молоды, чтобы заводить детей, ей еще хочется столько всего нового узнать, всему научиться, увидеть мир… Они уехали в свадебное путешествие в Италию, а зимой — на Восток. Да и вообще в первые годы семейной жизни они много где побывали.

Потом Белла в доме его родителей познакомилась с Темным Лордом, о котором много слышала с детства, и который уже тогда был ее кумиром. Рудольфус как раз в то время вступил в организацию. А Белла стала брать у Повелителя уроки боевой магии, легилименции и окклюменции, и вскоре тоже получила Темную Метку. В один из таких уроков все и случилось — и он даже был уверен, что точно знает, в какой день. Жена ничего не сказала ему, и вообще, казалось, ничего не изменилось, однако он чувствовал, что Белла отныне ему не принадлежит. Хотя на самом деле она по-настоящему никогда ему и не принадлежала…

Перестав быть супругами, они, однако, остались друзьями. Во время планирования боевых операций против сил Министерства и Ордена Феникса его всегда ставили в пару с Беллой — они действовали слаженно, как будто понимали друг друга без слов. Не раз они спасали друг другу жизнь. И Темный Лорд ценил Рудольфуса не меньше, чем Беллу. Вообще, особые отношения Беллы с Темным Лордом ничуть не способствовали ее возвышению в организации. С нее, казалось, даже спрос был строже, чем со многих других. Сам Темный Лорд объяснял это тем, что у Беллы и способности выше, чем у большинства, и если она хочет достичь настоящих успехов, то ей нужно выкладываться полностью. И Белла выкладывалась — чтобы заслужить одобрительный взгляд Повелителя. И стала лучшей из лучших.