Исполнить обещанное

— Угощайтесь! — предложил вернувшийся Антонин и налил всем по рюмке чего-то красного и прозрачного. — Это водка, на клюкве настоянная... Сейчас еще пироги будут. Кузька, с чем у нас сегодня пироги?

— С капустой, барин, и с рыбой.

— Молодец! — он потрепал домового по лохматой голове и, подняв свою рюмку, повернулся к братьям. — За Темного Лорда!

Проголодавшиеся хозяин и гости выпили и приступили к закускам. Потом пили за здоровье каждого из сотрапезников, за их близких, и за тех, кого уже нет на этом свете… Кузька тем временем подал пироги — только что из печи, они источали соблазнительный аромат и таяли во рту.

Появился большой кот — серый полосатый, с торчащим вверх черным хвостом, с умными, как будто человеческими, изумрудными глазами. Высокомерно взглянув на гостей, он фыркнул и, поточив когти о ковер, запрыгнул на скамью и уселся рядом с Антонином.

— Семен Семеныч... — Долохов погладил кота по спинке, взял со стола тарелку, положил на нее рыбы и поставил перед котом. Тот одобрительно мурлыкнул и принялся за еду. — Это казанский кот (2), они вроде ваших книззлов, а живут даже дольше их, — пояснил хозяин. — Умный зверь и ласковый... Моя жена его с собой взяла, когда мы уезжали из России. Пережил и Наталью, и Марка с Анатолем... — Антонин вздохнул и почесал кота за ушами. — И меня, надо думать, переживет...

— Брось, Тони... — захмелевший Рабастан положил руку на плечо Антонину. — Ты еще не стар, мы же не магглы... Семьдесят три — это не возраст.

— Знаю, — Антонин снова наполнил рюмки — на этот раз анисовой водкой — и встряхнул головой. — Ну да ладно, может, и поживем еще...

Долохов откинулся на спинку скамьи. Короткое резкое движение волшебной палочки — и в его руках появилась гитара. Он задумчиво перебирал струны, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Мелодия была странной, дикой, было в ней что-то очень древнее и очень свободное, будто слышался топот коней и лихой разбойничий посвист. Синие глаза Антонина молодо блестели. Он усмехнулся, оскалив белые и крепкие — на зависть многим молодым — зубы, и запел по-русски:

— Как на грозный Терек да на высокий берег,

Выгнали казаки сорок тысяч лошадей.

И покрылось поле, и покрылся берег

Сотнями порубаных, постреляных людей.

Эх, любо, братцы, любо, любо, братцы, жить!

С нашим атаманом не приходится тужить...

И, прервав пение, по-английски пояснил:

— Как будто про нашего Лорда песня сложена... И про нас. Жаль, вы не понимаете по-русски... Когда я узнал, что Каркаров нас продал и его выпустили, я... Вот верите ли, у меня душа наизнанку вывернулась, едва я понял, что мы с ним никогда уже не посидим и не споем вместе, как бывало раньше...

Он невесело засмеялся и продолжал петь. Голос у Антонина был очень хорош — глубокий баритон с бархатистыми нотками.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге столовой возникла статная женщина в темно-вишневом пеньюаре, уже не молодая, но красивая. Она тихо подошла к Антонину и встала за его спиной. Он отложил гитару и повернулся к ней.

— Мы разбудили тебя? Прости...

Женщина покачала головой. Ее угольно-черные волосы, в которых уже кое-где мелькали серебряные нити седины, были распущены по плечам, яркие алые губы поджаты, словно в недовольной гримасе. Но потом она подняла на Антонина большие черные глаза — в них застыла тревога. Он притянул ее к себе и усадил рядом.

— Тони, милый, — низким грудным голосом с акцентом произнесла она, — с тобой все хорошо?

— Конечно, — Антонин слегка обнял ее за плечи. — Вот, познакомьтесь...

Он представил друг другу женщину и своих гостей. Братья о ней раньше уже слышали, и даже, как сейчас оба смутно припоминали, видели ее — но давно. Это была Эсмеральда Лавуазен, подруга Долохова, французская цыганка, колдунья и довольно известная в Лондоне певица. Впрочем, пела она только в дорогих ресторанах. Сейчас ей было сорок пять, а их связь с Антонином началась еще до того, как его посадили в Азкабан — то есть, лет двадцать назад. Она не была верна любовнику во время его отсутствия — образ жизни дамы полусвета этого не позволял. Да Антонин и не ждал от нее верности.

Они еще долго сидели за столом, Антонин снова играл на гитаре и пел — на этот раз песню собственного сочинения.

По траве густой да некошеной,

На заре утром туманным

Я пойду гостем непрошенным,

Нежеланным.

Тишину, в мире звенящую,

Наберу молча в ладони,

Я ведь тут по-настоящему

Посторонний.

Не прожить жизнь без отчаянья,

Не пройти тихо по краю…

Этот миг вспомню нечаянно -

Умирая… (3)

Пронзительная грусть мелодии, странно звучащие слова чем-то задевали даже братьев. А у Эсмеральды, немного выучившей русский за время знакомства с Антонином, глаза наполнились слезами.

Ближе к утру Долохову пришла мысль, что неплохо было бы позвать кое-кого из подруг Эсмеральды. Рабастан с твердостью, удивившей его самого, отказался и начал прощаться.

Уже уходя, он на пороге столкнулся с полной блондинкой, которая, когда Басти посторонился, чтобы пропустить ее, скользнула по нему взглядом очень светлых, чуть навыкате, глаз и многообещающе улыбнулась уголками капризно изогнутых губ. Ее роскошный бюст не могла скрыть даже мантия. Рабастан усмехнулся и подмигнул брату.

Он аппарировал домой, где его ждала записка от тестя, который просил его сегодня днем встретиться с ним в банке Гринготтс.

Примечания:

(1) Кидделл, Сефалопос — мастера волшебных палочек с Поттермор.

(2) Кот казанский — персонаж русского фольклора.

(3) Стихи принадлежат замечательному автору Gavry