Исполнить обещанное

Глава 51

Нарцисса вышла из кабинета мужа, пряча улыбку и поправляя растрепавшиеся бледно-золотистые волосы. Слава Мерлину, кажется, к Люциусу понемногу возвращается вкус к жизни. С тех пор, как он вернулся из Азкабана — нет, еще раньше, с того дня, когда Темный Лорд впал в неистовый гнев, узнав о потерянной тетради, и чуть не убил Люциуса, — муж все больше и больше напоминал тень самого себя: изжелта-бледный, в мятой мантии, небритый (это он-то, для которого безупречный внешний вид всегда был своего рода idee fix(1). Нередко от него пахло перегаром. И ночевать в супружеской спальне он перестал, устраиваясь на ночь в кабинете, где в баре — Нарцисса знала — всегда стояло несколько бутылок с огденским, арманьяк и бренди.

Сегодня Люциус был абсолютно трезв и чисто выбрит. Он не только снова почувствовал живой интерес к делам, но и не сразу позволил Нарциссе уйти, когда она заглянула в кабинет и, увидев мужа за работой, хотела тихо удалиться. Правда, портрет Абраксаса Малфоя пришлось занавесить спешно трансфигурированной из диванной подушки портьерой, потому что Нарцисса вообще робела перед свекром, и при его жизни, и после смерти — перед его портретом. И особенно после недавнего случая с Силенцио.

Люциус уже давно отвечал на письма своего поверенного дежурной фразой: "Действуйте по своему усмотрению", подписывал присылаемые ему бумаги, не читая, и отворачивался, когда Абраксас с портрета, висевшего на стене в кабинете, грозил сыну тяжелой тростью черного дерева с серебряным набалдашником в виде змеи — той самой, которую сейчас носил Люциус, правда, палочку он в ней уже не прятал. Во время злополучной погони за семью Поттерами фамильная палочка, помнившая еще руку достославного Арманда Малфоя, была уничтожена.

Портрет Абраксаса не ограничивался угрожающими жестами. В один не самый лучший день, проходя мимо мужниного кабинета, Нарцисса услышала зычный голос покойного свекра, который, не стесняясь в выражениях, советовал Люциусу взять себя в руки. Она остановилась и приникла к двери.

— Если у тебя отобрали палочку, это еще не повод себя жалеть и превращаться в тряпку! Ты мужчина или нет? У тебя сын растет, оболтус ты этакий, люби тебя кентавры! В кабинете ночуешь уже целый год — твоя жена поистине святая женщина, если еще не наставила тебе рога. Стыдись! До чего я дожил...

— Отец, вы не могли бы говорить потише? — шипел в ответ Люциус. — И вы до этого не дожили, не забывайте...

— Не смей дерзить отцу, мальчишка! Нет, я не буду молчать! Не могу видеть, во что превращается отпрыск благородного дома Малфоев! Если ты собираешься и дальше опускаться, лучше сожги мой портрет, чтобы мои глаза этого не видели... О, позор на мою седую голову...

— Но что я могу сделать? — огрызнулся Люциус.

— Делай то, для чего палочка не нужна, и то, что у тебя всегда получалось. Или ты, ко всему прочему, еще и разориться хочешь? Вот ты даже биржевые сводки не читаешь, а сейчас, между прочим, благоприятное время для...

— Отец, вы забыли, что у вас в руках газета двадцатилетней давности... — простонал Люциус. — Мерлин, в этом доме даже портреты сошли с ума! Чего вы от меня-то хотите?

Абраксас на портрете действительно был изображен читающим газету — "Financial Times" (2) от 15 октября 1980 года. Но это его не смутило, в ответ на выпад сына он разразился потоком отборной брани, от которой уши Нарциссы покраснели. В ту же минуту дверь распахнулась — она едва успела отскочить к противоположной стене и почти слиться с ней — из кабинета вылетел ее муж, всклокоченный и злой.

— В собственном доме покоя нет... — стукнув тростью по полу, он целеустремленно зашагал к лестнице, ведущей в винные погреба. Потом обернулся и, увидев жену, умоляюще произнес:

— Цисси... Прошу тебя, наложи на него Силенцио...

— На кого, Люци? — невозмутимо спросила Нарцисса, не желая признаваться, что подслушивала под дверью.

— На отцовский портрет. Он меня с ума сведет... — Люциус уже отворял дверь кабинета.

— Ты думаешь? А вдруг с ним что-нибудь случится?

— С кем? С портретом? Думаешь, его удар хватит или что-то вроде этого? Ты когда-нибудь слышала о таком?

— Нет, не слышала. Но мало ли...

— Такого не может быть, — авторитетно заявил Люциус. — Он ведь и так уже умер, что еще может случиться? После смерти человеку уже ничто не повредит.

— Хорошо, дорогой, — вздохнула Нарцисса, доставая палочку. — Простите, сэр...

Силенцио было наложено, с тех пор Абраксас молчал, только хмурился и поглаживал набалдашник своей трости. Но на это Люциус уже не обращал внимания. А Нарцисса по-прежнему не знала, что делать. Она вовсе не собиралась изменять Люциусу, как на то намекал Абраксас — старый охальник! Но ей хотелось, чтобы муж снова стал самим собой.

В один из ставших редкими визитов Северуса в Малфой-мэнор — у директора школы так мало свободного времени, — Нарцисса посоветовалась со старым другом насчет состояния Люциуса.

— Это черная меланхолия, Цисси, — покачал головой Снейп, выслушав ее. — Простое успокоительное тут не поможет, эйфорийное я бы ему давать не стал, у него есть побочный эффект — пациент становится несколько развязным, что, особенно в нынешней ситуации, чревато неблагоприятными последствиями... Конечно, есть специальное зелье, но оно несовместимо с алкоголем, а Люциус сейчас... — и Снейп развел руками.

— Остается надеяться, что само пройдет... — пробормотала Нарцисса.

С приходом весны Люциус несколько приободрился — казалось, изменения в природе благотворно сказываются и на нем. А пришедшее два дня назад письмо от родственника и давнего делового партнера из Франции и вовсе привело его в отличное расположение духа. Лотар де Мальфуа писал, что, пользуясь сложившейся ситуацией на маггловских рынках — имелся в виду азиатский финансовый кризис прошлого года — он собирается провернуть одну комбинацию, в случае успеха сулящую принести удвоение вложенного капитала. У самого Лотара не хватало свободных средств, и он предложил Люциусу войти в долю — тот, немного поразмыслив и посоветовавшись с портретом отца, с которого было снято Силенцио, согласился.

Вообще, эта весна, казалось Нарциссе, принесла с собой благоприятные предзнаменования. У ее любимой подруги — Изабеллы, жены Рабастана Лестрейнджа, родился сын, у сестры — дочь... Нарцисса была весьма чадолюбива, и будь судьбе угодно, она с радостью родила бы еще нескольких детей, особенно ей хотелось иметь дочку. Иногда она даже завидовала Молли Уизли... А ей и рождение единственного сына далось тяжело. Но она принимала самое горячее участие, когда у кого-то из близких ей людей рождались дети — как будто возвращалось то счастливое время, когда Драко был маленьким, а они с Люциусом — молодыми и полными надежд.

Может быть, и все остальное как-нибудь устроится, думала Нарцисса, направляясь к покоям в самой удаленной от входа части дома, где разместилась недавно вернувшаяся из Греции Белла с маленькой Дельфи.

Перед возвращением Беллы в Малфой-мэноре не осталось никого из посторонних. Только двадцать человек охраны — но они жили в отдельном флигеле. Все остальные из Ближнего круга, кто раньше жил здесь постоянно, отправились по домам. Под наблюдением Нарциссы несколько эльфов привели в порядок комнаты для Беллы, поклеили новые обои с рисунком в стиле помпадур — мелкие букетики в голубых и розовых тонах, починили и покрыли свежим лаком мебель, побелили потолки, вымыли полы и окна, повесили новые светильники. На стены, окна и двери комнат Нарцисса наложила заглушающие чары — ни к чему, чтобы посторонние знали, что в доме маленький ребенок — мало ли кого к ним занесет...

Когда Нарцисса увидела маленькую племянницу, ее сердце растаяло. Казалось немыслимым, что это создание — такое крошечное, такое хрупкое и нежное — произошло от самого могущественного темного мага всех времен и народов.

Белла оказалась прекрасной матерью — чему Нарцисса вовсе не была удивлена. Она почти не допускала к своей девочке домовых эльфов, не спала ночами, если малышка плакала — ходила по комнате, укачивая ее на руках. И конечно, никогда не накладывала на нее Силенцио, как поступают иные нерадивые матери — дитя может хоть слезами изойти в беззвучном крике, а мать спит и ничего не слышит.

Сестры снова стали так же близки, как в юности. Нарцисса с радостью помогала Белле и давала ей советы, исходя из своего собственного опыта.

Кроме Беллы и Дельфини, в мэноре появилась еще одна обитательница — Юфимия Роули (3), целительница, которая жила вместе с Беллой за границей, наблюдала ее во время беременности и принимала роды. Сейчас она варила зелья для Беллы и для Дельфи, и ежедневно применяла к Белле какие-то сложные медицинские чары — та медленно восстанавливалась после рождения дочки.

Когда-то мадам Роули принимала роды и у Нарциссы, будучи еще простой акушеркой, а не известной целительницей. Юфимия уверяла, что насмотревшись на страдания женщин, она еще в молодости приняла решение никогда не выходить замуж, и — не дай Мерлин! — не иметь детей. Нарциссе с Беллой это было непонятно, но они не спорили со строгой дамой.

Правда, молока у Беллы было мало, Дельфи приходилось прикармливать козьим, смешанным с молоком единорога — отчего девочка нередко капризничала и не могла заснуть, порой до самого рассвета. Белла в такие ночи тоже не смыкала глаз, а потом едва не падала от усталости. Похоже, без кормилицы было не обойтись, и сестры обсуждали, кому можно доверить Дельфи, но единственной подходящей по всем статьям казалась Изабелла.

И еще одно беспокоило Нарциссу — скоро должен был вернуться в Англию законный муж Беллы — Руди. Она сама рассказала его брату, что Белла ждет ребенка, и разрешила написать об этом Руди. Скрывать это обстоятельство было бы нехорошо, нечестно по отношению к нему. К тому же Руди в любом случае все узнал бы, раньше или позже. Теперь он возвращается — как-то они встретятся с Беллой?

Рудольфус так и остался для Нарциссы загадкой. Если бы ее попросили охарактеризовать его одним словом, она, не задумываясь, ответила бы: "Верный". Верный однажды сделанному выбору, однажды данной клятве. Его преданность Темному Лорду ни у кого не вызывала сомнений, а его верность Белле — не в физическом, конечно, смысле, еще не хватало Руди уподобиться монаху! — тоже была чем-то естественным, само собой разумеющимся. Он никогда не предпринял бы ничего против своей жены, и всегда готов был ее поддержать. Несмотря на всю двусмысленность положения и далеко не легкий характер Беллы, порой так и напрашивавшейся на хорошую трепку, Руди не то что ни разу не ударил жену — и вовсе не потому, что был магически слабее, — но и ни словом не упрекнул.

"Просто рыцарь какой-то... Паладин из древних легенд", — думала о нем Нарцисса. Причем Рудольфус был не из тех, кто постоянно докучает предмету своей любви признаниями и домогательствами, и не из тех, кто, будучи несчастлив, злится на весь свет. Спокойная сила и уверенность исходила от его широкоплечей фигуры, а глаза были удивительно чуткими и понимающими.

"С ним спокойно, — призналась Белла сестре когда-то давно, — с ним не надо думать, что сказать, не надо беспокоиться, как ты выглядишь, и как он воспримет то или это... Не надо притворяться, что тебе весело, когда тебе плохо."