Крепость в Лихолесье

Гэдж стиснул зубы. Окончание рассказа он так и не написал. Не смог.

Негромко всплескивала вода в реке. Андуин дремал — широкий, величавый; противоположный, западный берег лежал на расстоянии полумили: где-то там, за темной полосой спускающихся к воде деревьев располагался скрытый от посторонних глаз негостеприимный Лориэн. Над каймой мелкого речного песка пышно и густо клубились раскидистые кусты ивы, полоскали в темной воде растрепанные плети гибких ветвей. Тёплые речные сумерки были напитаны покоем и умиротворением, лишь где-то неподалеку хрипло и отрывисто покрикивала какая-то склочная цапля.

— История стара как мир… Слишком уж серьезное и трудное испытание взвалил ты на плечи этого бедняги, друг мой. — Гэндальф, разглаживая на коленях завернувшийся уголок бумажного листа, невозмутимо попыхивал трубкой. Весь день волшебник пропадал не то в лесу, не то на окраине болот, и Гэдж уже не надеялся увидеть его нынешним вечером — но Гэндальф неожиданно сам вышел из леса к этому облюбованному Гэджем затончику на берегу реки, где, на исходе дня улизнув из Росгобела, орк без затей устроился с удочками. — Ну и чем же, интересно, дело закончилось?

— А по-твоему — чем? — спросил Гэдж.

— Даже представить боюсь… Кажется, самое время появиться на сцене бравому воину Анориэлю с хитроумным планом спасения и накостылять злобному Колдуну по черепушке.

Гэдж досадливо покраснел.

— При чем тут Анориэль? Да и смерть Колдуна Проклятие все равно не остановит.

— Тогда что?

— А ничего, — буркнул Гэдж. — Храбрый Воин и Прекрасная Дева сбежали из обреченного города, поселились в уединенной хижине на берегу тихого живописного пруда и прожили всю долгую жизнь мирно и счастливо. И умерли в один день.

— И никогда не вспоминали о том, что в оставленном ими зачумленном городе погибли тысячи ни в чем не повинных людей?

— Нет, — сказал Гэдж сквозь зубы. — А зачем?

— Да уж, действительно, незачем, — пробормотал маг. — Только настроение себе портить.

Орк неопределенно махнул рукой.

— А что, по-твоему, еще могло бы произойти? Храбрый Воин и Прекрасная Дева, держась за руки, должны были взойти на жертвенный камень? Воин вонзил бы Деве в сердце острый клинок, а потом, рыдая над её телом, перерезал бы себе горло, ибо дальше прозябать в этом унылом мире ему было бы ни к чему? А вокруг стояла бы вселенская скорбь и горестный плач… И взошло бы солнце… И все хворые разом выздоровели бы, увечные — исцелились, убогие — воодушевились, сирые — очистились… А затем парочку с почестями похоронили бы в одной могиле, и ласковый дождик лил бы над ними свои слезы, и налетал бы с моря свежий ветерок, и густо цвели бы на могиле незабудки или что там еще цветет, и порхали бабочки, ну и происходила бы всякая прочая жизнеутверждающая лабуда… Так, да? — Гэдж язвительно хмыкнул. — Разве по-настоящему на такое кто-нибудь решился бы, Гэндальф? Пожертвовал бы жизнью самого близкого и любимого человека ради того, чтобы спасти пару тысяч совершенно незнакомых и посторонних людей?

— Это всего лишь сказка, Гэдж, — помолчав, сказал маг. — А сказки призваны вдохновлять на подвиги.

— Ну да, конечно. А если я не хочу, чтобы это была «всего лишь сказка»?

— Ого, — пробормотал волшебник. — Ты меня пугаешь.

— Это чем же? Дурацкими идеями?

— Тем, что пытаешься задавать вопросы, на которые однозначного ответа не существует. — Он внимательно посмотрел на орка.

— Угу, — пробормотал Гэдж. — И лучше бы мне не заниматься ерундой, а потратить время на что-нибудь дельное и полезное. На мечах бы научиться сражаться, что ли. Или хотя бы ножи метать…

Гэндальф покачал головой.

— В этом несовершенном мире и без того слишком много крови, боли и бессмысленных войн. А написать мудрую, добрую и нужную книгу — куда более достойное и великое деяние, нежели сровнять с землей тысячу городов и истребить тьму людей. Слово в умелых руках — мощное оружие, Гэдж, уметь обращаться с которым дано далеко не каждому.

Несколько минут оба молчали. Где-то в камышах время от времени деликатно рыгала лягушка, на мелководье гонял мальков бойкий юркий ёрш. Пахло речной травой. Алая вечерняя заря неторопливо утекала за Туманные горы, над рекой все плотнее сгущались сумерки, и поплавок из гусиного пера замер на воде в неподвижности; на нем сидела крупная красная стрекоза. Оживленного клёва, кажется, сегодня ждать уже не приходилось. Гэдж покосился в ведерко, в котором плескалось с полдюжины пойманных рыбешек: улов был не ахти какой, но лисицу и енота, пожалуй, мог бы вполне порадовать.

— Какой пронзительный сегодня закат, правда? — Гэндальф, окутанный табачным туманом, вздохнул умиротворенно, глубоко и мечтательно. В пальцах его то разгорался, то гас трепещущий огонек — крохотный и голубоватый, как ручной светлячок; волшебник рассеянно подкидывал его на ладони. — Как тебе нравится Росгобел? — поинтересовался он небрежно.

Гэдж пожал плечами.

— Смотря с чем сравнивать… Почему ты спрашиваешь?

— Потому что не сегодня-завтра мне придется уйти и оставить тебя здесь на попечение Радагаста.

— Куда уйти? — спросил орк мрачно.

— Эм. Видишь ли…

— К… лесным эльфам?

Волшебник быстро взглянул на него.

— Значит, ты все слышал?

— Ну… слышал, — пробормотал орк. — Так уж получилось. Я не подслушивал, просто… — он замялся.

— Просто у кого-то оказались слишком длинные уши, — проворчал Гэндальф.

Гэдж молчал. Поднял из воды одну из удочек, снял с крючка останки несчастного размокшего червячка и бросил их в воду. Спросил так тихо и через силу, что сам едва услыхал собственный голос:

— Неужели… в этом действительно есть такая уж необходимость? Идти в этот… Замок?

Волшебник рассеянно перекатывал между ладоней гладкий черный камешек речной гальки.

— Ну, как тебе объяснить… Я думаю — есть.

— Ты думаешь! Саруман вот, например, так не думает.

— Ты невероятно проницателен, дружище, — сухо заметил волшебник, — если знаешь, как думает и как не думает Саруман. Я вот, к сожалению, такой осведомленностью похвастаться не могу… хотя очень хотел бы. И потом, если ты действительно слышал всё, о чем мы вчера говорили, то должен был и сам понять существо дела. Я просто хочу узнать, что там происходит, в этой проклятой Крепости… Ты же, кажется, видел Болота, а? Хочешь, чтобы эта дрянь расползлась по всему Средиземью?

Гэдж, не глядя на волшебника, яростно встряхнул деревянную плошку с опарышами.

— Тебе, конечно, больше всех надо… Ты все равно не в силах этому помешать.

— Я вижу, что на Средиземье надвигается опасность, Гэдж… и хочу если уж не предотвратить её, то, по крайней мере, выяснить, с какой стороны ждать угрозы.

— А другие, значит, её, эту опасность, не видят?

— Ну… Будем считать, что так.

— Просто им известно, что есть такой старый пень Гэндальф, который сделает за них самую опасную работу, пока они будут уютненько отсиживаться в сторонке, — злобно проворчал орк.

— Это рассуждения пятилетнего малыша, — спокойно заметил волшебник. — Я уж думал, что мне не придется разъяснять тебе, что у каждого из моих собратьев есть своё, особое предназначение в этом мире, и каждый из нас волен сам определять для себя пути решения насущных задач.

— Ну, пусть так, — мрачно сказал Гэдж. — А эта тварь… что явилась ночью…

— Шмыр? Он — провожатый.

— Не понимаю, как ты можешь ему доверять.

— Хм! А почему бы мне ему и не доверять?

— Разве ты не видишь… — орк запнулся, не договорив.

— Не вижу чего? — улыбаясь, спросил волшебник.

— Да того! — буркнул Гэдж. Он и рад был бы промолчать, но Гэндальф, накручивая на палец кончик бороды, искоса поглядывал на него, ждал ответа. — Он… урод, меченый лихом, мерзкая и подлая тварь, вот что!

— Мерзкая тварь? Гэдж! Мне стыдно за тебя… — Волшебник неприметно посмеивался в усы. — Уж не ты ли с пеной у рта доказывал всем и каждому избитую истину, что не стоит судить ближнего по внешнему облику, каким бы странным и причудливым он, этот облик, тебе ни казался?

— Да я не его уродство имею в виду, — пробормотал орк. — Он… внутри мерзкий, с какой-то непонятной гнильцой, понимаешь? Как яблоко с червоточиной. Смотрит так, точно ненавидит весь мир… Заведет тебя прямо в логово к вражине…

— С чего ты взял?

— С того. Может, он служит Этому… ну, тому, который заправляет в Крепости.

Волшебник устало вздохнул.

— Ты видел, как он искалечен и изуродован, Гэдж? Ты стал бы служить тому, кто сделал с тобой такое? Если ему удалось сбежать из Дол Гулдура…

— Да с чего ты так уверен, что он оттуда сбежал? Может, его отпустили… как лазутчика, а? Шариться тут по окрестностям, разнюхивать обстановку… Ты об этом не думал?

Волшебник пристально посмотрел на орка. Его ясные серые глаза были непроницаемы, но Гэдж внезапно понял: да, Гэндальф думал и об этом, и еще, вероятно, о многом другом, — но решение, принятое им, оставалось непоколебимым. Серый маг вовсе не намерен был ни рисоваться, ни жертвовать собой, ни идти бездумно на риск — его твердый, исполненный спокойной уверенности взгляд говорил: он действительно убежден, что поступает единственно правильно и верно, в соответствии со своим долгом и велениями совести, и порушить это крепкое убеждение какому-то там глупому мальчишке никак не под силу. Чуть помедлив, Гэндальф негромко спросил:

— Значит, по-твоему, мне не следует доверять Шмыру, Гэдж?

— Еще как не следует! — прохрипел орк.

— Что ж… тем не менее выбора у меня нет. Мне все равно придется рискнуть. Другой возможности проникнуть в Дол Гулдур в ближайшее время может и не представиться.

— Угу. А если, того… ну, что-нибудь пойдет не по плану? Вас заметят на границе? Или этот… Шмыр тебя предаст? Заведет прямиком в лапы стражи? И ты попадешь в плен?

— Может статься и так.

— Но ведь тебя убьют!

— И что? — помолчав, спросил Гэндальф. — Мир от этого не перевернётся.

«Для меня — перевернётся», — хотел сказать Гэдж, но отчего-то не сказал. Не сумел — сжалось горло.

— Не переживай, Гэдж, — мягко произнёс волшебник, видимо, истолковав его молчание по-своему. — Радагаст так или иначе даст Саруману знать о том, где тебя искать, так что надолго в Росгобеле ты в любом случае не задержишься.

— При чем тут… это! — с раздражением проворчал орк. — Я вообще-то о тебе сейчас говорю… — Он все еще был занят насаживанием на крючок извивающегося белесого червячка и радовался, что может не поворачивать к волшебнику головы. — И когда ты думаешь отправляться в путь?

— Через пару дней. Как только Шмыр проведает тропу через болота и убедится, что по ней можно пройти.

— А когда рассчитываешь вернуться?

— Ну, уж этого я наверняка сказать не могу… Может, через неделю, может, через пару месяцев. Дело это тонкое и непредсказуемое, сам разумей, и потому достаточно неопределённое.

— И, пока ты станешь два месяца дразнить смертушку, забарывать зло и преодолевать опасности во мрачном вражеском логове, я буду торчать пугалом в огороде Радагаста и поливать огурцы.

— А ты можешь предложить что-то иное? Не обижайся, но, если уж говорить начистоту, то все это…