От Цезаря до Августа

Дальнейшие конфискации и налоги

Однако, когда великий писатель пал под кинжалами триумвиров в Формиях, только несколько граждан тайно оплакивали его. Находясь в центре этой страшной бури, каждый думал о собственном и налоги спасении, не заботясь о тонущем соседе. Чувство страха еще более увеличивало чувство опасности; распространяли самые тревожные слухи — три тирана хотят все разграбить. Октавиан, достигнувший власти с быстротой, не имеющей примера в истории Рима, превратился для народа в отвратительное жестокое чудовище. Можно было покориться диктатуре Антония, уже давно доказавшего свои способности, или диктатуре вельможи, каким был Лепид, но какое право управлять Римом имел этот юноша двадцати одного года, сын ростовщика, ибо в ненависти, какую он вызывал, его деда путали с его отцом? Скоро на улицах Рима появились надписи, оскорбительные для его предков и для него самого.[608] О нем рассказывали самые ужасные истории: утверждали, что он, сидя за столом в пьяном виде, диктовал приговоры;[609] что он противился прекращению убийств, чего хотели два других триумвира;[610] что он заносил в списки несчастных осужденных, у которых он хотел похитить их великолепные греческие вазы.[611] Это, несомненно, было преувеличением, но многие люди верили этому, и потому большое число лиц, которые не были осуждены и имели состояние или громкое имя, бежали и бросали Италию, как, например, Ливий Друз, Фавонийи другие. Если к тому времени они уцелели, то разве жестокости, свидетелями которых они были, не заставляли их бояться того, что за ними последуют другие, еще более ужасные? Их страх имел под собой основания, ибо триумвиры, не будучи в состоянии удовлетворить солдат, были вынуждены следовать за беглецами, увлеченные сами силой вещей, которая во время революций так часто приводит к результатам, значительно превосходящим намерения тех, кому позднее приписывали славу или позор быть их виновниками. Когда триумвиры принялись продавать дома, земли и недвижимость осужденных, они скоро поняли, что конфискации не принесли им столько денег, сколько нужно было для ведения войны, и что рыночная цена этой неизмеряемой добычи почти равна нулю. Может быть, многие из проскрибированных были менее богаты, чем принято было считать, может быть, также, пользуясь паникой, им удалось спрятать свои капиталы, доверив их преданным клиентам или передав весталкам.[612] Много денег, без сомнения, было расхищено рабами, вольноотпущенниками, убийцами, и поэтому очень немногие были в состоянии купить пущенные в продажу имущества. Впрочем, никто вообще и не осмеливался покупать имущества осужденных; страшились преследований, ненависти народа, противодействия офицеров, вмешивавшихся, чтобы захватить себе все лучшее и устранить опасных конкурентов.