Сердце Армы. Стремление скрыться.

— Он сам просил, чтобы я никому и никогда не говорила о нашем родстве.

— Почему? — удивилась изобретательница.

— Догадаться не сложно, учитывая его сферу деятельности, — проговорила Модеста и, как бы ища подтверждения своим догадкам, бросила взгляд на индианку.

Та подняла голову и утвердительно кивнула:

— Да, он хотел таким образом защитить меня и маму. На его жизненном пути нашлось слишком много людей, которым он нарушил планы. Он ведь не только защищал, но и искал тех, кто был виновен. Отказывал тем, кто богатством прикрывал неблаговидные дела, и защищал простых людей. Да, на него многие имели зуб, вот только поквитаться не удавалось. Поэтому он запретил маме и мне упоминать о нём, и вообще говорить о нашей семейной жизни. Если бы все знали, что у него есть жена и дочь, наша существование бы превратилась в сплошное преследование. Или пришлось бы прятаться ото всех в каком-нибудь захолустье. Вам бы понравилась такая жизнь? Поэтому отец и скрывался, не заводя друзей, чтобы не дать врагам шанса нанести удар по нему, испортив жизнь его близким людям. Он не хотел поставить под удар нас, потому и запрещал говорить о нём. И это у него получилось — мы никогда и ни от кого не слышали угроз.

— И ты решила пойти по его пути, — с пониманием произнесла Олдама.

— Так и не дождавшись вестей от отца, три года назад я сама решила по силе возможностей помогать людям, как это делал он. Где-то в глубине души я наивно надеялась, что однажды встречусь на этом пути с ним, если буду приходить на помощь тем, кто нуждается в ней. Но людская молва молчала, а после я стала слышать уже о своих поступках, которые приписывали Воину, которого я так и не смогла найти. Отец был не очень высокий, а потому мой рост не привлекал особого внимания и не вызывал удивления. Одежда, такая же, какую носил он, помогала мне выдавать себя за Воина. Правда, я всегда носила маску и прятала свои косы, стараясь, как можно меньше попадаться людям на глаза, и все поддались на этот обман, стали принимать меня за Воина. Вначале я действовала осторожно, заманивая преступников в ловушки и хитростью заставляя их обнаруживаться перед полицией. Но потом стала участвовать в перестрелках, в одиночку выслеживать и наказывать воров, научилась держать в страхе несколько банд, пресекая их деятельность. Я помогала беднякам, которые не могли заплатить за защиту профессионалам и не всегда успевали дождаться помощи от властей. Многих хулиганов просто никто не мог призвать к порядку, а они, обнаглев, вроде бы и не причиняли серьёзного ущерба, но при этом портили жизнь простых людей. Вот таких я наказывала сама, и все по-прежнему верили, что это дело рук Воина. Я не стремилась опровергнуть это, желая сохранить среди людей память о своём отце. Вот только его дела и тайну теперь приписывают мне. Были ситуации, когда я чуть не попалась. Пришлось затаиться на время, а потом появилась идея по поводу МКСА.

— И ты за всё это время не была ранена? — недоверчиво спросила Модеста, осторожно просканировав организм индианки. В итоге сильных повреждений не обнаружилось.

— Я получила несколько лёгких ранений, но, в общем, судьба берегла меня, — ответила Глориоза. — Да и уроки отца не прошли даром.

— Вы счастливее меня, — печально произнесла Олдама, тихонько вздохнув. — У вас есть родные вам люди, а я в два года осталась сиротой и воспитывалась в детском приюте, а после — в интернате. Когда мне исполнилось десять лет, учительница физики и химии обнаружила у меня способности к этим предметам. Но какое-то чутье подсказало мне, что не следует всем показывать свои таланты, и я стала развивать их тайно. В интернате имелась отличная лаборатория, и я вечерами и в выходные дни, когда не было учителей, приходила туда и проделывала различные, порой весьма опасные опыты. Я целыми днями в свободное время пропадала в библиотеке, изучая любые книги и материалы по технике, химии, физике, медицине и многое другое. Не было, наверное, какого-либо направления в науке или технике, которым бы я не интересовалась, но больше всего меня привлекали точные науки. Я самостоятельно изучила столько, сколько можно было бы узнать, закончив с десяток институтов. С такими познаниями к четырнадцати годам у меня развился незаурядный талант изобретателя, но всё это пришлось тщательно скрывать от окружавших меня людей. В пятнадцать лет я окончила интернат, и все учителя восхищались моими глубокими познаниями, хотя они даже и не догадывались, что я знаю и умею в сто раз больше, чем они думают. В интернате у меня не было подруг: все считали меня замкнутой и избегали моего общества, а потому я чувствовала себя одинокой. Мне оказались не интересны темы, которыми увлекались мои сверстницы — в большинстве своём они лелеяли мечты о роскошной жизни, лёгкой и стремительной карьере, тщеславно стараясь выделиться на фоне подруг и полагая, что всё это без усилий упадёт им в руки, когда они покинут стены интерната. Среди учителей тоже не нашлось никого, кто проявил бы ко мне чисто человеческий интерес, поговорил бы со мной. Все только восхищались моими знаниями — и не больше. Я привыкла жить в одиночестве, меня никто не понимал и не хотел понимать, и потому мне понравилось заниматься самообразованием. Оно ещё помогло бы самой проложить себе дорогу в жизни, так как надеяться мне было не на кого, и ждать откуда-либо помощи тоже не приходилось. Постепенно учение полностью захватило меня, и я даже начала побаиваться своей тяги к нему, мои знания стали пугать меня, а изобретения, сделанные втайне, не только удивляли и восхищали, но иногда и ужасали их автора. Но останавливаться было уже поздно: я поняла, что уже не могу не изобретать. Это походило на сумасшествие, и я с трудом старалась держать под контролем свои знания, чтобы не натворить чего-нибудь ужасного. И рядом не оказалось никого, кто смог бы остановить меня, вздумай я перейти черту. Я всегда была одна.

— А что ты делала после того, как покинула интернат? — спросила Глориоза, сочувственно и понимающе глядя на Олдаму.

— В первую очередь я немного изменила свою внешность: подстригла свои длинные волосы, похудела на пять килограмм и стала одеваться по-иному. Мне было всего лишь пятнадцать лет, но так как это сейчас считается уже совершеннолетием, меня приняли на одну маленькую должность в небольшой фирме. Попутно я экстерном закончила один институт и ещё несколько курсов, но только ради дипломов. Однако вскоре я поняла, что мне грозит контракт с ужасными условиями, где мне не дадут развиваться дальше. Любые мои разработки должны принадлежать только этой фирме и точка. Рекомендации для другой работы мне не давали, а начинать всё сначала пришлось бы на тот момент с ещё худших условий. Да и карьеру там сделать было невозможно. Меня это не устраивало. Мои знания требовали реализации, и я начала по мере своих сил и возможностей спасать природу. Мне нравилось всё живое, потому я и сама не заметила, как стала вставлять палки в колёса тем, кто уничтожал окружающую среду ради своих благ и наживы. Люди прозвали меня Мстителем, а венок из цветов и листьев стал моей визитной карточкой, оставляемой на местах диверсий.

Что-то быстро подсчитав в уме и обдумав, Модеста произнесла:

— Нет, это невозможно. Как же мог тринадцать дней назад произойти взрыв на складе, который, как считает Рубен, был взорван по приказу Мстителя? В то время мы летели с планеты Анквилен на Землю и тебя, Олдама, не было даже в пределах Солнечной системы. Да и до этого мы уже много дней не разлучались.

— Те люди, устроившие взрыв, были наняты мной через подставных лиц, и эта диверсия произошла по моему желанию и в точно запланированное время. Мне ведь тоже хотелось устроить хоть какое-нибудь алиби для себя. Но вообще-то я никому не доверяю и чаще всего пользуюсь вот этим, — Олдама сняла с руки серебряный браслет с искусственными изумрудами и показала его подругам. — Это украшение сделано мной и представляет собой миниатюрный передатчик. Стоит нажать на один из изумрудов — и где-то взорвётся заранее заложенная бомба, которая отреагирует на посланный мною сигнал. По нему могут сработать мои устройства в любом месте Земного шара, если, конечно, я буду находиться в этот момент на Земле. Кроме того, я нашла множество способов уничтожать вредные сооружения, не причиняя при этом никакого вреда природе. Но теперь у меня есть вы и мы вместе выполняем задания Агентства, а потому я больше не занимаюсь диверсиями, хотя продолжу следить за тем, чтобы природе не наносили вред. Надеюсь, Воин не сочтёт это большим преступлением?

Олдама надела на руку браслет и скрыла его под манжетом блузки.

— Я не вправе судить тебя, Олдама. Твои цели благородны, — ответила Глориоза.

— Не все так считают, — не без огорчения призналась изобретательница. — Вы же видели, что сообщает пресса? Те, планам которых я помешала, объявили меня террористкой. Стоит им узнать мою личность — и тут даже МКСА не спасёт. Ведь для них нажива самое главное в жизни. А я не могу смотреть, как исчезают животные и растения, потеснённые амбициями человечества. Многих форм жизни уже не вернуть, разве что отправиться за ними в прошлое.

Последнюю фразу она произнесла с горьким сожалением. Девушка действительно переживала за участь природы, а особенно на Земле.

— Но ведь твои познания могут многим помочь, — утешила её Модеста. — Ты так много знаешь.

Олдама утвердительно кивнула:

— Знаю. Но все знания можно использовать и во вред. Да и огласка мне тоже не нужна. Свои изобретения и открытия я могу отдавать человечеству вполне анонимно. Я славы и признания не ищу. А вот иметь шанс заполучить тех, кто захочет помыкать мной и использовать в своих целях, достаточно велик. Вы так не думаете?

— По-моему, ты достаточно разумна, чтобы не угрожать человечеству несвоевременным апокалипсисом, — заметила индианка.

— Надеюсь, что да. Вот только ничего и никому доказывать не хочу. Как и не желаю быть посаженной под замок в какой-нибудь лаборатории, во избежание, так сказать, несчастного случая от моей деятельности. А это значит, что, как и за Модестой, присматривать за мной всё-таки будут, где бы я ни находилась.

— Да, на такой талант найдётся много желающих его поэксплуатировать, — согласилась Глориоза. — Но я верю, что ты не способна применять свои знания во зло.

— А меня вы тоже считаете безобидной? — осведомилась Модеста.

Глориоза и Олдама посмотрели на неё, но по синим глазам командира нельзя было понять, шутит она или говорит серьёзно. Они уже заметили, что она обычно всегда смотрит спокойно, почти скептически, но из-под этой напускной вуали просматривается нечто невероятно светлое и доброе, прячущееся в глубине. Глаза Модесты притягивали и светились, хоть теперь подруги и знали, что она не так безобидна, как кажется. Да, в ней скрывалась опасная сущность и она признавала, что её взгляд был опасен, но, подавлять им кого-бы то ни было, она считала недостойным, хоть и могла это делать. Девушка с детства училась контролировать себя и потому люди не шарахались от её взора, а наоборот, тянулись к ней. Модеста была обаятельна от природы, не стараясь даже нравится.