Сердце Армы. Стремление скрыться.

19. Необычный врач

Модеста остановила автомобиль у парадного входа дворца герцога Амертсона.

— Вот мы и приехали, госпожа герцогиня, — сказала девушка, покинув машину и помогая выйти герцогине.

— Спасибо, ты очень мне помогла, и мы сделали множество покупок, — улыбнулась Беатриса.

Они поднялись по лестнице и увидели у дверей Олдаму, вышедшую им навстречу. Изобретательница нервничала и была грустна, тщетно пытаясь скрыть растерянность и тревогу.

— Что случилось, Олдама? — спросила Модеста, почувствовав, что произошло что-то плохое.

Олдама попыталась что-то сказать, но от волнения не смогла произнести ни слова, ограничившись лишь жестом отчаяния. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Говори же, Олдама, что произошло? — потребовала встревоженная герцогиня.

Изобретательница глубоко вздохнула.

— Вчера немного приболела Лейла, и, беспокоясь, господин герцог и Глориоза повезли её в больницу, — сказала Олдама, виновато потупив взгляд. — Когда они ушли от врача и направились к автомобилю, на них напали вооружённые люди. Господин герцог решил сам задержать их, а Глориозе приказал взять Лейлу и бежать к машине. Но оказалось, что нападающих было слишком много, и Глориоза очень пострадала, когда спасала Лейлу. Я не знаю, что точно произошло, господин герцог лишь раз связался со мной по телефону. Он был взволнован и говорил не долго, но Лейла, кажется, не пострадала.

— О, Боже! Только этого нам не хватало! — горестно воскликнула герцогиня.

— Как сильно пострадала Глориоза? — спросила Модеста, сама не своя от потрясения.

— Очень сильно, — не стала скрывать правду Олдама. — Её вначале даже сочли мёртвой.

— Где сейчас находятся Глориоза и Лейла? — спросила Беатриса.

— Они в больнице. С ними остался господин герцог, а мне он запретил покидать пределы дворца, — пожаловалась изобретательница, надеясь, что герцогиня отменит распоряжение своего мужа.

Модеста не могла произнести ни слова, ей не верилось, что Глориоза, не имевшая себе равных в бою, могла пострадать так сильно. Что там вообще могло произойти, что простая поездка к врачу кончилась перестрелкой?

— Модеста, мы сейчас же едем в больницу, — решила обеспокоенная герцогиня и направилась к машине.

Командир «Ветзо» машинально последовала за ней, продолжая хранить молчание. Она не видела смысла комментировать произошедшее, а только хотела быстрее добраться к пострадавшей Глориозе.

— Госпожа герцогиня, возьмите меня с собой! — взмолилась Олдама, бросаясь к Беатрисе. — Дворец хорошо защищён и моё присутствие не нужно для его охраны. Кроме того, будет лучше, если машину поведу я. Модеста и так провела три дня в дороге.

— Я согласна с тобой, Олдама, — ответила взволнованная герцогиня, жестом приглашая изобретательницу занять место шофёра.

Командир не стала возражать, а только молча шла к машине. Её мысли сосредоточились на том, что необходимо будет сделать в больнице. Да и по дороге в город стоило сохранять максимальное внимание, раз враги герцога перешли к столь решительному противостоянию.

Они быстро покинули дворец, и только в воротах Олдама, притормозив лишь на миг, подала знак охране. Предупреждённые ранее герцогом, они от ворот резиденции молча сопровождали уехавших ещё двумя автомобилями.

Олдама находилась за рулём, рядом с ней сидела Модеста и молчала: она была потрясена и чувствовала тяжесть на душе. Герцогиня Беатриса, расположившаяся на заднем сиденье, тоже молчала, думая о том, что произошло и в каком состоянии она увидит любимую внучку и Глориозу.

Автомобиль мчался на максимальной скорости и вскоре остановился у ворот больницы. Покинув его, герцогиня и телохранительницы увидели стоявшую у ограды машину команды «Ветзо» и большое пятно засохшей крови на асфальте. Беатриса едва не оступилась — ей стало плохо при виде такой картины и ноги невольно подкосились. Девушки среагировали мгновенно и поддержали её, подхватив под руки с двух сторон.

Беатриса несколько секунд приходила в себя, а после кивнула, давая понять, что в состоянии идти дальше. Они вошли во двор больницы и направились к одному из зданий. Рабочие кое-где меняли и вставляли в окна новые стёкла, на стенах были видны следы от пуль. Эта картина отнюдь не успокаивала герцогиню и сопровождавших её телохранительниц. Охранники шли чуть позади и с боков, но ничего опасного в этот раз вокруг не обнаруживалось.

Оставив остальную охрану у входных дверей, Беатриса и девушки зашли в один из корпусов и довольно быстро разыскали Самуила Амертсона. Он сидел в коридоре у окна, закрыв лицо руками. Правая рука герцога у плеча была забинтована. Там была рана, полученная в перестрелке, но, вероятно, она не оказалась серьёзной. Чуть дальше по коридору стояло несколько полицейских, охранявших герцога.

— Самуил, что с Глориозой? Где Лейла? — встревоженно спросила герцогиня, подбегая к мужу.

— А, это ты, Беатриса, — устало промолвил герцог, взглянув на жену. — За Лейлу не беспокойся, врачи говорят, что её мы можем забрать домой. У девочки была простуда, и она сильно перепугалась, когда началась перестрелка, но теперь с ней всё нормально. Однако Глориоза уже не жилец на этом свете. Так утверждают врачи, — сказал Самуил и указал на одну из дверей. — Она лежит в этой палате.

Модеста молча сорвалась с места и бросилась в палату Глориозы. Олдама побежала за ней, но командир заперла дверь палаты и не впустила её. Изобретательница решила не настаивать, поняв, что Модеста хочет побыть наедине с Глориозой. Всё-таки она врач, и имеет право оценить состояние своей коллеги.

Олдама и герцогиня хотели навестить Лейлу, но им сказали, что девочка спит и её пока не следует тревожить. Они остались возле герцога, и вскоре к ним подошёл врач.

— Скажите, что с Глориозой? — спросила герцогиня. — У неё есть шанс выжить?

— Нет ни малейшего шанса, госпожа герцогиня, — ответил честно врач. — Мы ничем не можем помочь девушке. Когда её привезли в операционную, у неё уже остановилось сердце. Мы вытащили из Глориозы восемь пуль и зашили полтора десятка крупных ран. Можно сказать, мы вновь её оживили. У неё необыкновенно сильный организм, но потеря огромного количества крови и сердце, в котором застряла пуля, не оставляют ей шансов на жизнь. Мне очень жаль, но она обречена.

— Неужели нельзя пересадить сердце? — спросила Олдама.

— Наша медицина почти всесильна, и мы без проблем бы пересадили ей сердце, но она слишком слаба и не перенесёт операцию. У неё было внутреннее кровоизлияние и нарушено кровообращение. Я и мои коллеги не можем дать вам даже призрачную надежду. Глориоза медленно, но неотвратимо умирает, — с искренним сожалением произнёс врач, но это прозвучало, как приговор. — Она сейчас не сможет вынести дополнительную нагрузку, мы можем её просто убить любым вмешательством, но с другой стороны — её организм тоже не в состоянии справится самостоятельно с такими повреждениями.

Олдама, не находя себе места от волнений, подошла к дверям палаты Глориозы и попросила впустить её. Дверь открылась, и она увидела помрачневшую Модесту. Командир не плакала, и по её лицу было видно, что она усиленно о чём-то думает. Во всяком случае, она выглядела хоть и мрачной, но сосредоточенной.

Обе девушки молча подошли к кровати, на которой в белой больничной рубашке и в бинтах лежала неподвижно Глориоза. Её длинные волосы, отмытые чьей-то заботливой рукой от крови и высушенные, были расчёсаны и уложены на подушку, но несколько прядей свисали с кровати и почти касались пола.

— Модеста, мы ничем не можем ей помочь. Она обречена, — сказала Олдама, сдерживая слезы и укладывая свисавшие пряди волос индианки на кровать, но они вновь и вновь соскальзывали вниз.

— Нет, она должна жить. Глориоза всё равно, что сестра нам, и я не хочу, чтобы она умерла, — тихо ответила Модеста, протестующе качнув головой.

— Я тоже не хочу её смерти, но врачи говорят, что она безнадёжна.

— Да, Олдама, я осмотрела Глориозу, и с точки зрения современной медицины она действительно уже не жилец, — сказала командир. — Но у меня есть шанс вернуть её к жизни.

— Я не верю в это, — покачав головой, ответила Олдама. — Хотела бы верить, но не верю.

В палату вошёл врач.

— Пожалуйста, покиньте палату. Я должен сделать перевязку, — сказал он.

— Я останусь, — заявила Модеста и добавила: — Не пытайтесь меня выгнать.

Вид у неё был решительный, чуть настороженный, и врач не захотел возражать.

— Ну, как хотите, — ответил он и стал снимать повязки с плеча Глориозы.

Олдама и Модеста увидели ужасные раны, которые зашили врачи. Изобретательница, скрипнув зубами, отвела взгляд в сторону, а ярко-синие глаза командира вспыхнули яростью, она со злостью посмотрела на врача, и тот, заметив её взгляд, замер.

— Почему вы так плохо её лечите? Неужели нельзя было зашить раны поаккуратнее? Где были ваши глаза, когда вы это портачили! — негодующе воскликнула Модеста, не скрывая своей враждебности к врачу.

— Успокойтесь, мы делаем всё возможное, чтобы спасти её. Но, увы, она скоро умрёт, ей не хватит сил выжить и залечить раны, у неё пробито сердце, она не приходит в сознание и ни разу не пошевелилась, — оправдывался растерявшийся врач, перечисляя все повреждения и проблемы, думая, что Модеста не в курсе дела.

— А если она всё же выживет? — с вызовом спросила Модеста.

— Это невозможно в её теперешнем состоянии, — покачал головой врач. — Но всё же мы пытаемся ей помочь.

— И при этом думаете, что гуманнее было бы дать ей спокойно умереть? Нет, вы её лишь губите! Убирайтесь вон! — прошипела в ярости Модеста, при этом сохраняя почти полную неподвижность и только взглядом указав на дверь. — Я справлюсь сама с перевязкой.

Она выдохнула, и слегка прикрыла глаза, стараясь полностью успокоиться. Врач попробовал возражать, но Модеста, не глядя, направила на него своё оружие в качестве последнего аргумента, и тому пришлось уйти, хоть он и понимал, что она не станет стрелять. Девушка выглядела уже сосредоточенной и даже слегка отстранённой, а значит, явно не собиралась производить стрельбу, просто молча привела последний аргумент, как бы уговаривая прекратить препирательство и дать ей спокойно подумать.

— Прошу тебя, не делай глупостей. Держи себя в руках, — попросила Олдама, помогая ей завершить перевязку. — Я понимаю, ты в отчаянии, но не следует пугать врачей.

— Я вполне владею собой и тем более отдаю себе отчёт в своих поступках. Но сейчас время дорого, — ответила Модеста, внешне её волнение проявлялось лишь в выражении глаз. А ещё там был страх — вдруг она опоздала и её помощь уже не подействует?

В палату вошли встревоженные герцог и герцогиня. Было понятно, что врач нажаловался им на самоуправство телохранительницы.

— Модеста, не надо мешать врачам, они хотят помочь Глориозе, — сказал Самуил Амертсон. — Я сказал, что у тебя есть медицинское образование, и врач успокоился немного. Но всё же они стараются, делают всё, что в их силах.

— И, тем не менее, подписали ей уже смертный приговор? — безжалостно спросила Модеста, демонстрируя угрюмую сдержанность.