Путинократия. Человек власти и его система

ВСПОМИНАЯ 2006-Й

Праздничное настроение оказалось испорченным еще до того, как потекла первая слеза. «Слава Богу, что этому чокнутому Саакашвили дали по шапке и запретили его жужку в России», — не стесняется в выражениях один мой знакомый, когда в свой день рождения я напрасно пытался найти грузинское вино. «Каких-то два года назад ты сам с удовольствием покупал грузинское вино», — возразил я. После этой фразы улыбка сошла с лица моего гостя, он посмотрел на меня с ужасом, словно я собирался наброситься на него. «Тогда грузины не были так нахальны и не угрожали нам, русским», — ответил он таким тоном, будто с минуты на минуту действительно ожидает их нападения. «Как небольшая Грузия может представлять для России серьезную угрозу?» — интересуюсь я, но он не слушает и переходит в контрнаступление: «Уже достаточно и того, что Грузия хочет нам навязать ваш западный образ жизни». К разговору присоединяется его сосед, который еще пять лет назад был демократом: «Демократия не для нас. Даже в царстве животных есть только три вида, которые живут по-демократически». Никто из сидящих за столом на это не возразил.

«Прошу вас, не надо говорить о политике, это все-таки мой день рождения», — взмолился я. Не помогло. Мне пришлось выслушать также, что виновные в убийстве девятилетней таджикской девочки вполне справедливо понесли наказание только за хулиганство, поскольку причастность их именно к убийству не была доказана, а либеральные СМИ делали из мухи слона, чтобы вызвать антирусские настроения. Справедливым моим гостям виделось и другое решение московского суда, принятое пару дней назад в отношении 21-летней преступницы: осужденную по той же статье — за хулиганство — приговорили к длительному сроку тюремного заключения. Молодой женщине предстоит провести три с половиной года в тюрьме за то, что она открыто — на гигантском плакате, вывешенном из окна гостиницы «Россия», прямо напротив Кремля, — требовала отставки президента Путина. Оказывается, приговор противнице Путина еще слишком мягок, ведь она угрожала поджечь гостиницу специально заготовленной для этого пиротехникой. «Только не говори, что у вас такого нет! Инакомыслящих у вас тоже преследуют!» — не унимались разгоряченные гости.

Май 2006 г., Москва. Когда речь заходит о загранице и Западе, страсти так накаляются, что бывшие друзья становятся заклятыми врагами. «Проблема России вовсе не в Грузии, и на Западе все совсем не так однозначно! — стараюсь я воззвать к голосу разума. — Но за всю свою жизнь в Германии мне никогда не приходилось ни давать взятки, ни стоять целый день в очереди, чтобы получить загранпаспорт или пройти техосмотр». Здесь один из моих оппонентов покачал головой: «Да я сам видел, как у вас в Германии избивали негра, а полицейские просто наблюдали за этим».

Критика Запада отступает на второй план перед проблемами в своем отечестве — невероятными историями, которые приходится слышать слишком уж часто. Например, о молодой и красивой девушке, шепотом признающейся с телеэкрана: «Следователи пообещали, что, если я пересплю с ними, мне ничего не будет. А если откажусь, меня посадят». В офис этой московской бизнес-леди — очевидно, по «заявке» конкурента — внезапно явился наряд милиции и устроил ничего не подозревавшим работникам перекрестный допрос. «Самое обидное, что ты полностью бесправен. Всегда. Везде. Для чиновников ты всего лишь подопытный кролик. Я только одного хочу: вон отсюда!» — плачет девушка.

Но для России вместо бесправия народа, произвола чиновников и коррупции сегодня главная тема — угроза извне, враждебное окружение. Как тут не вспомнить шекспировского «Генриха IV»: «Обманутые души / Направь на ссору с иностранцами». Как отметил Йозеф Йоффе в газете «Цайт»[482], угнетение внутри страны проходит на фоне развлечений и приключений по ту сторону своей границы. Собственно говоря, российское общество ищет и находит национальную идентичность уже не в какой-либо идее или социальном проекте, а в противопоставлении себя иностранцам. Правда, такой подход охотно применяли и Советы, но только как дополнение к промывке мозгов идеями коммунизма. В 1994 году Борис Ельцин ввел войска в Чечню в надежде, что небольшая победоносная война отвлечет внимание от внутренних проблем. После повторного избрания Ельцина через два года четко нарисовался призрак коммунистической опасности и стала реальной возможность гражданской войны. Путин, впрочем, тоже в 2000 г. пришел к власти как защитник Родины от чеченских террористов. Переизбрание Путина четыре года спустя было ознаменовано делом «ЮКОСа» и войной с олигархами.

По теории психологии власти Макса Вебера, Владимир Путин относится к харизматическим лидерам. Но харизма его зиждется не столько на личных качествах, сколько на его образе, созданном в СМИ, — как воплощения чаяний и стремлений россиян, их надежды на то, что по окончании ельцинской эпохи беспорядка и слабости наступает возрождение сильной России. На Западе образ политика часто тоже более важен, чем его реальные качества и деятельность, но в демократуре Путина этот принцип возведен в такую степень, что реальным делам практически повсеместно предпочитаются картинки красивого образа. Информационный нимб Путина является не столько причиной, сколько злым роком его «успехов». Во времена кризисов народ полагается на харизматических лидеров: общество проецирует свои ожидания и стремления на единственного вождя и не реагирует на рациональную критику. Поэтому, по Веберу, харизматическое лидерство чем дальше, тем более неустойчиво и для укрепления своей власти требует все более радикальных мер. Ведь как только исчезают все угрозы, импозантный харизматический лидер сразу превращается в жалкого и часто законченного параноика[483].

За несколько месяцев до мартовских выборов 2008 г. в России уже были проложены и отлажены каналы угрозы. Под девизом «Каждому — свой образ врага» прокремлевские СМИ и политики представляли в угрожающем виде Запад вкупе с Грузией и Украиной, либеральную оппозицию и гомосексуалистов, предупреждая также и о фашистской опасности. Власть напоминала тогда поджигателя, который прокричал «Пожар!» и поскорее удрал, чтобы не пострадать при его тушении. Последствия такого пожара — то есть дестабилизации в России — оказались разрушительными и для Запада. Агрессивная внешняя политика, прежде всего в отношении слабых Грузии и Молдовы, и сегодня может стать причиной локальной войны.

В Москве все чаще высказываются мысли о «холодной войне». В своем обращении к нации в мае 2006-го Путин упрекнул Соединенные Штаты Америки, прямо не называя эту страну: «Братец Волк знает, кого он ест. Он ест, не слушая и не прислушиваясь»[484]. Имея в виду начало новой гонки вооружений, президент подчеркнул, что России нужно быть бдительной и сильной. Однако бряцание оружием служит в основном для домашнего употребления: вне поля зрения телекамер новая московская элита вполне ориентирована на Запад. Об этом красноречиво свидетельствует то, что у многих высокопоставленных политиков и аппаратчиков есть вторые дома в Швейцарии, Франции или Англии, их дети учатся в западных вузах, и на счетах в западных банках они держат значительную часть как собственных средств, так и средств своих предприятий. Для «АО "Кремль"», то есть с точки зрения экономических интересов высокопоставленных государственных деятелей, хорошие отношения с Западом являются предпосылкой получения роскошных дивидендов. В экономическом смысле Россия сильно зависит от ЕС. По сути, Кремль, хотя и грозит перекрыть поставку энергоносителей, сам зависит от валютных поступлений за них и на долгие годы не имеет альтернативы существующим трубопроводам.

Владимир Путин и его петербургские спутники слишком рациональны, чтобы не поддаваться таким убедительным аргументам. Так что самым эффективным сдерживающим фактором тоталитаризма в демократуре Путина служит, скорее всего, забота об уважении Запада и торговых связях с ним. Радикальные меры, наподобие публичной ревизии незадекларированного имущества, которую рекомендует Западу депутат Думы Владимир Рыжков, довольно рискованны, но представляют собой важный резерв дополнительного дохода. Западу нужно употребить все свое влияние, пока не поздно: как рациональный политик, Путин далек от того, чтобы становиться воинственным деспотом. Однако не исключено, что после возможной смены власти в Москве верх возьмут сторонники жесткой линии, которых не испугаешь эскалацией напряженности. Русский «диссидент» XIX в. Александр Герцен опасался прихода к власти в будущем «Чингисхана с телеграфом» — традиционного деспота, у которого в распоряжении будет огромная мощь современного крупного государства.

Опасения Герцена пока еще не сбылись, но уже наблюдаются многие предпосылки их осуществления. Государственная власть на данный момент в России монополизирована, принцип разделения властей фактически отменен, в парламенте, судопроизводстве и СМИ все больше доминирует унификация. Оппозицию зажимают, гражданские права ущемляют, вместо правового государства — безраздельная власть бюрократии. Таким образом, Россия удовлетворяет всем существенным признакам сформированной авторитарной (не тоталитарной) диктатуры, даже если и наряжается в современные одежды, как демократура: она зиждется в большей степени на подкупе, чем на преследовании противников, искусно использует страхи и раболепие пережитков советского общества, напоминая нечто среднее между мирами Оруэлла и Гексли, где действует «Большой брат» и «прекрасное новое потребительство», а личность подавлена — в одних случаях при помощи манипуляции и контроля, в других — при помощи подкупа. Это приводит к тому, что нет нужды запрещать критические книги — благодаря манипуляции сознанием через СМИ большинство народа просто не видит необходимости их читать. Путинократия гораздо точнее имитирует демократию, чем ее имитировал советский строй. Известно, что в ней применяются те же приемы, что и в западных СМИ, в которых представление реальных взаимосвязей часто приносится в жертву коротким, врезающимся в память слоганам — как в случае с освещением планов Путина по борьбе с экстремизмом почти в то же время, когда самого главного экстремиста награждали орденом в Кремле.

«Мой народ преследуют, и никто на Западе об этом не пишет», — жаловался Гарри Каспаров, когда спецслужбы совместно с милицией перед приездом Ангелы Меркель в Томск в апреле 2006 г. преследовали и запугивали его сторонников во избежание акций протеста. Российская оппозиция и западные СМИ живут в разных мирах: Каспаров с гордостью поведал, что вопреки значительному давлению он вывел на улицу пятьдесят демонстрантов. В то время как западные СМИ молчали, он говорил о цензуре.

В путинократии есть примечательный парадокс: с одной стороны, ее основным механизмом является то, что элита по своему природному свойству и месту размещения счетов стремится на Запад, но, с другой стороны, осуждение и отмежевание от Запада служит ей путеводной звездой и жизненным эликсиром. Все равно, пострадал ли кто-нибудь от милицейских побоев, возмутился ли вездесущей коррупцией или цензурой в СМИ, — любой, кто в путинской России пытается критиковать, не будет услышан, да и на Западе дела обстоят точно так же — лишь на языке пропаганды все хорошо. Такая «аргументация» является частью доктрины и разумна настолько, насколько разумен отказ врача в помощи больному на том основании, что и другие больные страдают не менее серьезными заболеваниями. Постоянное сравнение с другими странами, нелепая уверенность в том, что повсюду в мире царят произвол, коррупция и угнетение божественным наместником — на сегодня это важнейшие идеологические столпы системы.