Бухтарминские кладоискатели

Да, ребята, там настоящий клад, по сравнению с которым золото — ничто. Драгоценный металл — это фикция, условный материал, на самом деле имеющий ценность не бóльшую, чем бумажные купюры. А тут сокровища, хранящие тайны веков, дающие ответы на многие вопросы и истории, и нашей жизни.

— Здорово, интересно ты, Станислав, всё это рассказываешь, — похвалил Роман, — хоть книгу пиши.

— Ну что ты, какая книга! Я не писатель, я работник рудника, хотя история меня всегда интересовала. Это же куда увлекательнее выдуманных детективов. Жизнь вообще интереснее любой выдумки. Знаете, ребята, что мне ещё показалось интересным? Оказывается, у великого немецкогого поэта Гёте имелась коллекция зыряновских минералов и руд, и она до сих пор хранится в Веймарском музее поэта. А передал ему их работавший врачом в Барнауле Фридрих Геблер. Этот Геблер — интереснейший человек. С отличным образованием доктора медицины, в 1808 году приехал из Германии в Россию — можно сказать, на заработки. Устроился врачом на Колывано-Воскресенских заводах в далёком Барнауле. Алтай, местная природа, служба — всё здесь понравилось молодому Геблеру. Он показал себя отличным специалистом и так прижился, что остался здесь жить и работать до конца жизни. Женился на местной уроженке, и так увлёкся научными изысканиями, что вскоре стал известен всему научному миру как исследователь Алтая и энтомолог — специалист по жукам. В 1828 году он был утверждён инспектором медицины и фармакологии всего горного округа, и это было очень кстати, так как, объезжая подведомственные предприятия, он знакомился со многими уголками Алтая, и, конечно, это помогало ему изучать полюбившийся край.

Ребята, как зачарованные, слушали Станислава, а тот, видя это, предложил:

— Оставайтесь у меня ночевать — расскажу про Геблера более подробно.

— И откуда вы всё это берёте? — не выдержал Роман.

— Источники есть, жаль только, что на немецком языке и до сих пор не переведены. Книги Карла Ледебура, статьи того же Геблера. Интересная открывается картина, когда читаешь. Между прочим, история наших краёв.

— Вы знаете немецкий?

— В том-то и беда, что нет. Кое-как переводил с помощью словаря. Много и неясного осталось. А история такая.

Рассказ о барнаульском докторе, ставшем известным учёным

8 августа 1826 года на Нижней пристани в Усть-Каменогорске, куда на специальных судах привозили зыряновскую руду, царило оживление. Здесь собралась компания знатных людей, и прибыли они сюда с сугубо деловыми целями. Вовсе не вельможи, хотя один из них — Пётр Козьмич Фролов — был облечён большой властью: он занимал пост главного начальника Колывано-Воскресенских заводов и одновременно был Томским губернатором. Такое необычное совмещение доверено ему было царской властью за особо плодотворную хозяйственную деятельность на ниве горно-металлургической промышлености. Пётр Козьмич Фролов был яркой личностью, имевшей не только большие заслуги по развитию горнорудного производства, но, будучи высокообразованным человеком, уделял много сил развитию культуры края. Его интересовала история края, этнография, а собранные им предметы старины, вместе с коллекцией Геблера, стали основой организованного им музея. В Барнауле он основал горно-заводское училище, бумажную фабрику, библиотеку, метеостанцию. Местный поэт, перефразируя слова царя, выразился о Фролове так: «Там, где Фролов, закон не нужен. И не был край при нём сконфужен». Фролов отличался тем, что проводил неожиданные проверки на страх мздоимцам и казнокрадам, посему ими была сложена поговорка: «Не боюсь ни огня, ни меча, боюсь Петра Козьмича». По словам Ледебура, «он своим образованием и любовью к искусству дал жизни и вкусам барнаульцев совершенно иное направление». Имелись в виду прогрессивные нововведения в разных сферах жизни.

Кроме Фролова здесь были Павел Григорьевич Ярославцев — шихтмейстер, знатный барнаульский механик, служащий Колывано-Воскресенских заводов, имевший большие заслуги по конструированию и строительству сложных гидротехнических сооружений на рудниках и фабриках; Геблер, главный врач тех же заводов, к тому времени выполнявший и инспекторские функции заводских и рудничных госпиталей.

Это была деловая, плановая поездка по рассмотрению состояния дел на подведомственных предприятиях, и она же одновременно и инспекторская. Загруженный многими заботами, Пётр Козьмич мог позволить себе некоторую поблажку и короткий отдых на природе во время неспешного плавания по Иртышу, ведь тот же путь до Зыряновского рудника они могли проделать в два раза быстрее сухопутным путём по дороге.

— Господа! — обратился Фролов к собравшимся. — В нашем распоряжении четыре лодки. В каждой лодке размещаются по два пассажира. Мои коллеги знакомы с этим видом транспорта, а я поясню для нашего дорогого гостя господина Ледебура. Как вы знаете, он приехал из Петербурга путешествовать по Алтаю и изучать нашу флору. Карл Фёдорович, — обернулся он к высокому человеку явно нерусского вида, в высоких сапогах и походном сюртуке, — вы, наверное, читали про индейские пирóги, выдолбленные из цельного дерева? Так вот, мы поплывём на таких же больших лодках-пирогах из тополя, в каждой из которых размещаются целых восемь человек: два пассажира, пять гребцов с шестами и один кормчий.

— Где же нашлись такие великолепные деревья, что оказалось возможным сделать такие гигантские лодки? — спросил Ледебур, действительно удивлённый не только мастерством плотников, но и величиной тополей.

— Эти лодки выдолблены из стволов деревьев, растущих на берегах Бухтармы близ Зыряновского рудника. Лодки, в которых мы поедем, далеко не самые большие. Хорошие мастера могут делать лодки длиной в пятнадцать аршин. Называются они обнабоенными, то есть обделанными по бортам досками, и такие лодки свободно перевозят тарантасы даже через реку Обь. Чтобы лодка была пошире, при изготовлении борта её распирают подпорками, пока дерево сырое. Работа непростая, и стоимость такой лодки немалая: до семидесяти рублей. За эти деньги можно купить три лошади. Надеюсь, что тент над головами предохранит вас от солнца или дождя, и желаю всем счастливого плавания.

Ледебур не остался в долгу, в ответ сказав не только явный комплимент, но и искренне удивился:

— О-о, это великолепно! Вас можно поздравить, господин Фролов, с тем, что у вас есть такие искусные мастера и что в ваших краях растут такие замечательные деревья! В Европе мы ничего подобного не видели.

— А к вам, Фёдор Васильевич, — обратился Фролов к Геблеру, — у меня особая просьба. Препровождаю вам и вашим заботам господина Ледебура. Вы его знаете лучше меня — прошу любить и жаловать. В лодках на сиденьях как раз можно расположиться двум человекам, так что вдоволь наговоритесь о своём любимом царстве богини Флоры.

— Очень рад, Пётр Козьмич! — искренне отвечал Геблер. — Без всякого сомнения, мы найдём общий язык с господином Ледебуром.

И это была абсолютная правда. Они были знакомы: любитель-естествоиспытатель и путешествующий по Алтайским горам профессор ботаники из Дерптского университета. Для обоих это была редкая возможность так тесно общаться и говорить на родном для них немецком языке. На русском Геблер говорил свободно, хотя и с акцентом, а Ледебур его не знал.

Плавание оказалось необычайно приятным. Вначале молчаливые, а потом распевшись, дюжие молодцы, раздетые до пояса, толкали лодку шестами, всё время держась мели вдоль берега. Когда же позволяли местность и берег, гребцы становились бурлаками и тянули лодку на канате. Почти сразу за Пригонной сопкой близ окраины Усть-Каменогорска кончалась степь, и Иртыш входил в скалистые берега. Каменные стены стискивали реку, береговые утёсы, один другого выше, стояли по обе стороны Иртыша. Эта величественная картина реки с нависающими гранитными кручами была знакома большинству плывущих, Ледебур же с жадностью вглядывался в открывшуюся панораму, на глаз описывая геологическое строение берегов. По рассказам, об эти береговые скалы, называемые быками, разбилось немало сплавщиков. Иртыш, зажатый горами, течёт быстро и особенно стремителен там, где река, меняя направление, огибает выступающие скалы. Лучше всех знал Иртыш сам начальник Колывано-Воскресенских заводов, он же и организовавший здесь судоходное движение, и помнивший все названия быков, мелей, островов и опасных мест. Наибольшей известностью пользовалась отвесная скала чёрного цвета, получившая название Петух или Петушиный Гребень, наиболее же опасным местом считались Семибратские скалы, где имелось очень быстрое и сильное течение. Если лодка попадала в струю этого течения, то её несло от одной скалы до другой, и вырваться из-под власти его было невозможно. Ещё большей мрачной известностью пользовалась протока между берегом и островом уже вблизи Усть-Бухтарминска, получившая за узость прохода название Собачья нора.

— Самая коварная эта сучья нора, — комментировал Пётр Козьмич, — почему и прозвали её так. Сколько плауков, карбасов с рудой на ней разбилось! Но вы, господа, не тревожтесь, такое случается при плавании вниз. Зазевался кормовой — вот и тащит карбас или плот куда не надо.

По вечерам путники с комфортом устраивались на берегу, жгли костёр, ужинали, ночевали в специально устроенных палатках. На всём пути лишь в одном месте стояла изба, где сплавщики руды могли остановиться, переждать непогоду или переночевать. И разговоры, рассказы без конца. Фролов рассказывал, как, будучи совсем молодым, исследовал фарватер Иртыша на предмет сплава по нему зыряновской руды. Выигрыш в затратах на перевозку водным путём по сравнению с гужевым транспортом оказался огромным. Он же сконструировал суда, называемые карбасами, и вот уже 20 лет на них возят руду, преодолевая расстояние в 150 вёрст вниз по реке до Усть-Каменогорска за один, в худшем случае — за два дня. Ярославцев делился планами устройства водоотлива на Зыряновском руднике, являвшегося главной проблемой у заводского начальства.

— Уже заканчивается строительство шестивёрстного водоподводящего канала на реке Берёзовке, — хвалился он, — вода будет крутить трёхсаженные водоналивные колёса. Теперь думаем, как передать энергию колёс к шахтным насосам.

— Вы там поторопитесь, — вмешался Пётр Козьмич, — шахта ждать не будет, ей работать надо, а вода подпирает, людям уже по колено.

— Пётр Козьмич, вы же знаете, что даже в Европе подобные задачи решать не умеют, — отвечал Ярославцев. — Зело неудобно передать энергию на гору.

— А что нам до Европы, вот наш Ползунов опередил и Англию со своей огненной машиной. Что же нам, так и держать сотню лошадей на откачке воды?

— Будет, Пётр Козьмич, будет готово к следующему вашему приезду.

Ледебур рассказывал об экспедиции этого года по Алтаю, делился планами на продолжение путешествия.

— Надо добраться до Белухи, этого алтайского Монблана, называемого Катунскими Столбами, и наконец разгадать тайну самой высокой и загадочной горы Алтая, — говорил он своим слушателям, самым внимательным из которых был Геблер. — Интересно побывать и на горячих ключах, о которых рассказывают бывалые люди.