Кукум

Священная гора

Через две недели тяжелая белая пелена накрыла Перибонку. Снег сгладил все неровности почвы и выбелил ее лицо одним цветом.

В Сен-Приме зимы всегда боялись. Жители запирались в хижинах до самой весны, питаясь запасами, купленными в лавках в пору урожаев. Зима была испытанием, которое поневоле приходилось переживать.

У племени инну это было не более чем этапом в годовом цикле. Мороз кусает плоть и замораживает речки. Снег затрудняет переходы. В то же время для охотников он союзник, ведь теперь им легче следить за добычей: животные вдруг становятся такими уязвимыми.

Я вступила в свою первую зиму на Перибонке со смешанными чувствами страха и возбуждения. Малек подарил мне пару легких снегоступов, превосходно подогнанных к моему весу – он сам смастерил их из еловой древесины и оплел лыком. Этот подарок очень растрогал меня. Хотя старейшина со мной был сдержаннее, чем его сыновья, языковый барьер не мешал нам симпатизировать друг другу.

Малек был первым, кто стал называться Симеоном. До этого семья носила имя Атук. Но священникам не нравились слова, которых они не понимали, и они заставили всех инну взять себе французские фамилии. Так клан Атук превратился в семью Симеон. Малек родился в Пессамите, на Северном побережье. Как-то раз, когда мы остались с ним наедине, он рассказал мне, как попал на Перибонку.

Эта история восходит к тем временам, когда земледельцы еще не расселились по берегам Пекуаками. Белых там только и было что служащие в пунктах торговли мехами – первым таким был ларек в Тадусаке, а уж потом «Компания Гудзонова залива» открыла много других.

В те времена, когда Малеку едва стукнуло восемнадцать, случился страшный голод.

– Животные избегали нас. Дети дошли до того, что слизывали смолу из-под еловой коры, и многие из них поумирали от голода. Это было время великого страдания.

– А старики? Они как объясняли такое бедствие?

– Даже они ничего не могли понять, – ответил он мне. – Никто никогда не видел ничего подобного. Должно быть, мы не проявили должного почтения к Высшему Существу. Кто-нибудь вызвал его ярость, а расплачиваться пришлось всем.

Свое повествование Малек перемежал безмолвными паузами, с каждой из них словно еще глубже погружаясь в глубину своих воспоминаний. Затянувшись из трубки, он выпустил длинный клуб дыма. Потом снова принялся рассказывать.

– Видя, что все умирают с голоду, я решился уйти из Пессамита. Я поднялся по реке к северу. Но мне едва удавалось убить столько дичи, чтобы просто выжить. Оголодавший, изможденный, я все шел и шел, один в густом безмолвном лесу, и пока я продвигался вперед, вся природа словно замыкалась в себе, как существо, которое сворачивается в клубок, чтобы его не достал мороз. Деревья будто вдруг усохли, а их стволы, ставшие твердыми как камни, почти не брал топор.

Когда ударили первые морозы, я уже миновал озеро Плетипи. С этих мест реки текут на северо-запад. Я добрался до границ Нитассинана и собирался вступить на земли, где жили племена кри. Впервые в жизни я оказывался чужаком.

Когда наступила настоящая зима, я добрался до конца леса и конца того мира, который хорошо знал. Предо мной насколько хватало взгляда простиралась заснеженная долина Великого Севера. Посреди этой пустыни я поставил свою палатку. Умри я здесь – никто даже не узнал бы об этом. А случись мне выжить – стало быть, так решило Высшее Существо. Чувствуя, что путь мой окончен и силы на пределе, я всецело положился на него.

Мне едва хватало древесины – только чтобы обогреться и немного поесть. Иногда неистовствовавшие снежные бури заставляли меня укрываться в палатке по многу дней. Я был наедине с бураном и, вслушиваясь в яростный вой ветров, молился о своем спасении и сохранности пожитков.

Постепенно стирались и время, и пространство. По мере того как меня покидали силы, постепенно немели и все мои чувства. Я был готов смириться со своей судьбой.

Однажды утром, таким морозным, что снег покрылся тонкой зернистой пеленой мерзлоты, почва под ногами вдруг раскололась. Глухой рев все приближался, становясь все громче и ближе, и мою палатку носило как листок на ветру. Я схватил ружье и выскочил. Сияющий свет ослепил меня, и тут мало-помалу я различил – передо мной, заходя за самый горизонт, простирался лес, он словно сдвинулся и пошел.

Дедушка мой рассказывал мне про Атука, властелина Северной долины. Но никогда еще мне не приходилось видеть ни такого громадного стада, ни вообще столько живых существ вместе. Атук проносился мимо меня в облике полярного холода арктической зимы. Звери лесные жались друг к другу, и я видел, как они пробегают мимо меня. Один старый самец встал в стороне. Я прицелился и выстрелил из карабина. Атук остался лежать, пока толпа его собратьев убегала все дальше и дальше. Я вознес ему благодарность за то, что он выбрал этот путь, чтобы я мог выжить. Теперь мне хватит мяса, чтобы дотянуть до весны. Атук спас мне жизнь.

Прошло много дней, и вот ветер стал не таким пронизывающим, а кругом немного потеплело. Я решил идти, прежде чем снег станет слишком рыхлым для моих снегоступов. Нашел свое каноэ там, где его оставил, и разбил палатку рядом с рекой. Теперь оставалось дожидаться оттепели.

Когда льды унесло течением, я, вместо того чтобы снова спускаться к Пессамиту, двинулся вдоль берегов небольшой речушки, которая текла на запад. Перейдя озеро, я увидел вдали глыбу, какую раньше не мог даже вообразить. Среди отдаленных, одиноко стоявших гор прямо в небеса упирался гранитный исполин. Я дошел до него и стал карабкаться по нему вверх. Чем выше я поднимался, тем меньше становилось растительности. Вскоре я уже шел по голым камням, которым все равно – что ветер, что мороз или солнце. С затылка стекал пот, а кожу лица я обморозил. Несмотря на боль, с каждым шагом, приближавшим меня к вершине, в моей душе росло умиротворение. Я больше не страдал от усталости, от голода, от колючих ветров. В этой голой каменной горе таилась какая-то магия, и она проникала в того, кто имел дерзость приблизиться к ней.

Взойдя на вершину, я увидел весь Нитассинан лежащим у моих ног. Один между небом и землей, я смотрел туда, откуда явился и куда пойду теперь. Когда я наконец разбил палатку, уже наступила ночь. Я лег и растянулся на ложе, слушая, как свистит ветер на вершине священной горы. Утром я поразмыслил над своими планами. Несколько рек берут исток в горах Отиш. Другие текут на запад и в края, где живут кри и инуиты. А есть такие, что спускаются к югу, к землям инну.

Я выбрал маленькую речушку, чьи прозрачные воды спускались на северо-запад. Вскоре я снова греб по водам среди густого леса, следуя по пути, который змеился меж величественных горных пиков.

Когда погода стала теплей, в изобилии появилась и дичь, и мне уже не нужно было торопиться. На берегах большого озера я встретил старика с женой, они зимовали в этих местах. Это были первые люди, которых я увидел с прошлой осени. И они тоже весьма удивились, увидев охотника, пришедшего с Севера. Мужчина спросил меня, откуда я явился.

– Я иду из Пессамита, но давно оставил родные земли. И скажу вам честно – даже не представляю, где я сейчас.

Старик несколько мгновений благодушно изучал меня.

– И там, наверху, ты перезимовал?

– Да. Я видел долину и громадное стадо карибу. И еще голые вершины гор.

– Повезло тебе, что ты не остался там… Совсем один в таких краях, да еще в твои годы… Не очень-то осмотрительно. Зима не знает жалости.

Его старуха наблюдала за нами издалека. Старый охотник, видя, как я осунулся и исхудал, проникся ко мне состраданием.

– Я тут вчера убил лесного карибу. Нынешней весной их много в здешних лесах. Это удача. Поешь с нами.

Я поблагодарил его за гостеприимство.

Вечер выдался необычно мягкий, и мы поужинали под открытым небом, усевшись вокруг костра, как летом. Женщина смазала мне посиневшие обмороженные места медвежьим жиром, как в далекие прежние времена делала и моя кукум. Мои хозяева показались мне сдержанными и даже скрытными. Мужчина объяснил мне, что сейчас мы на озере Перибонка, и что река, которая привела меня сюда, носит то же имя.

– Она спускается до самого Пекуаками, – сказал он мне. – Это там, где летом стоят ильнуаши.

– Я слышал от стариков об озере племени инну на крайней границе Нитассинана.

– Судя по его размеру, думаю, это и было озеро Пекуаками.

Женщина, которая до этого только молчала, теперь взглянула мне прямо в глаза и улыбнулась.

– Когда увидишь Пекуаками, поймешь все сам.

На следующий день я проснулся с рассветом. Старик уже отправился в лес проверять силки. Я поблагодарил его жену. Она помахала мне рукой и снова принялась за работу.

Я погрузил свои пожитки, не представляя, что меня ждет дальше. Впереди расстилалось озеро без конца и без края. И на востоке, и на западе заливы уходили глубоко в лес. Старик показал мне, в каких местах лучше обогнуть непроходимые стремнины, и я снова отправился в путь.

Уже прошел год, как я оставил свою деревню. Я узнал, что такое голод и усталость. Путешествие к границам Нитассинана довело меня до этой реки, чье течение теперь несло меня дальше.

Две недели спустя за излучиной реки, за поворотом к песчаным отмелям, появилось озеро. Я добрался до конца пути.

Примерно в одном и том же возрасте и Малек, и я открыли для себя новый мир. И Томас, и все остальные так и прожили, подымаясь и спускаясь по водам Перибонки. Но в жизнь старейшины, так же как и в мою, она вторглась неожиданно – и на каждом из нас оставила свой след.

Жизнь Малека висела на волоске – и вот он, вдохновленный почти мистической верой, выбрал следование своему пути, убежденный, что эта вера направит его. Атук показал ему путь.

А меня… меня побудил бросить все взгляд мужчины – и я, как и Малек, тоже выбрала свой путь сама.

Мне кажется, что именно поэтому Малек всегда испытывал ко мне что-то вроде тихой нежности. Мы вышли из противоположных миров, но к Перибонке нас привело одно и то же желание свободы.