Кукум

Тротуары

Роберваль, расположенный всего в шести километрах от нас, не прекращал развиваться. В первый раз я попала туда с дяденькой и тетенькой, и тогда это была всего лишь крупная деревня – несколько торговых лавок, ютившихся на проселочной дороге по берегу Пекуаками.

Благополучие превратило ее в процветающий город с прекрасными асфальтированными проспектами, манящими витринами магазинов. Там были рестораны, кинотеатры, пожарные службы и полицейские, а в Сен-Жан-Батисте каждое лето по улицам шествовал духовой оркестр. Построили несколько школ и две церкви, а по вечерам можно было свободно посещать бары. В них рабочие с заводов и строек тратили заработанное ими жалованье.

Были среди них и такие, кто, привлеченный красотой девушек инну, останавливался в Пуэнт-Блё, приехав на автомобиле с запасом бутылок спиртного. Девчонки, сбитые с толку и польщенные оказанным вниманием, давали себя соблазнить. В культуре народа инну женщинам позволено встречаться с мужчинами до замужества. Это помогает им выбрать достойного спутника жизни, ведь жить в лесу – это требует многого, и надо хорошо понимать друг друга.

На наших дорогах без тротуаров нередки были случаи, когда авто с ревом проносится впритык к толпе прохожих и преспокойно едет дальше, оставив за собой сальный гогот и вопли сидевших в ней пассажиров.

Одним июньским утром родители нашли своего восьмилетнего малыша во рву, с переломанными костями, с лицом в запекшейся крови. Они не обнаружили никаких следов торможения. Трагическая гибель ребенка вызвала ужас в общине.

В следующую субботу церковь была переполнена людьми. Священник в длинной проповеди говорил о хрупкости жизни и призывал людей сохранять веру в Творца. Мы помолились добрейшей святой Анне.

Еще через две недели, в ночное время, автомобиль насмерть сбил двенадцатилетнюю девчушку, переходившую дорогу. Водитель объяснял, что она сама выскочила и он, мол, не успел вовремя остановить свой скоростной автомобиль. Голова ребенка вдребезги разбилась о ветровое стекло, а удар отшвырнул ее тело в грязь. Свидетели настаивали, что машина мчалась на огромной скорости, но тот, кто сидел за рулем – это был управляющий лесопилкой, – всячески отпирался. Еще через четыре дня мы снова столпились в маленькой церкви. У всех было тяжело на сердце.

Немного позднее другой молодой человек стал новой жертвой еще одного лихача. На заднем сиденье машины нашли бутылку виски. Но водитель доказывал, что ребенок внезапно появился перед ним и избежать столкновения было невозможно. Владельца машины окружила толпа жителей. Гнев нарастал. Послышались сирены полиции и скорой медпомощи. Ребенку помочь уже ничем было нельзя, и полицейский утихомирил толпу. Я была на той улице. Несчастный случай произошел почти у моего дома, когда я возвращалась с озера – вечерами я любила посидеть на бережку возле костра.

От шофера так и несло спиртным. В Робервале полицейский, задержавший пьяного водителя, выводит его на прямую линию, чтобы проверить степень опьянения. В Пуэнт-Блё дороги не заасфальтированы – и полосу, соответственно, наносить некуда.

Я пришла в местный совет общины[11], представилась и потребовала, чтобы он вмешался вплоть до подачи петиции правительству. Члены совета и их глава одобрительно покивали, но кто станет их слушать? Меня понесло, и они посоветовали мне вести себя поспокойнее. Из-за стольких невинных жертв я была вне себя от ярости.

Следующим летом лихачи-водители убили еще шестерых молодых людей. Каждый раз все происходило по одному и тому же сценарию. Какая-то апатия овладела обитателями Пуэнт-Блё. Что мы могли с этим поделать?

Пока Томас работал в охотничьем хозяйстве, я попросила Клемана отвезти меня на вокзал Канадской национальной железной дороги, пришедшей на смену «Квебек энд Лэйк Сен-Джон Рэйлвэй». За эти годы Роберваль очень изменился. Я увидела настоящий город на месте бывшего церковного прихода. Улицы, широкие и чистые, были заасфальтированы и окружены тротуарами, на которых процветала всевозможная торговля и висели цветные рекламные плакаты, привлекавшие клиентов.

В тот день ветер дул с севера и волновал воды Пекуаками. Но городской шум, смесь рева моторов и криков прохожих перекрывал гул озерного прибоя.

Самым впечатляющим по размерам было строение, высившееся в веренице домов, между полями и бескрайней синевой небес. Там, рядом с монастырем, монахини-урсулинки основали огромный санаторий с кирпичным фасадом длиной более двухсот метров. Здание состояло из двух одинаковых крыльев, расположенных под углом друг к другу.

Пятиэтажное здание с каменными входами, двухъярусными балконами и множеством окон с витражами, говорят, могло принимать более четырехсот пациентов, большинство из которых страдали туберкулезом. Сестры-урсулинки выбрали Роберваль из-за чистоты воздуха у Пекуаками, и теперь здесь находились жертвы большой эпидемии туберкулеза со всего региона.

Старый вокзал было просто не узнать. Бывшее строение со стрельчатыми окошками с 1888 года выросло раза в три. Теперь это было длинное здание с покатой крышей. Повсюду сновали служащие. У входа стояла оставленная кем-то повозка, к дощатой стене кто-то прислонил два велосипеда. Внутри, за окошком в раме из железных прутьев, сидел служащий. Он поднял глаза. Я инстинктивно погладила массивный крест, висевший у меня на шее, чтобы скрыть неловкость.

– Я хотела бы купить билет до Квебека.

Парню было около тридцати, лицо круглое, голова лысая. На нем была белая рубашка со стоячим воротничком и черная куртка. Галстук того же цвета, казалось, сжимал ему шею. Он смотрел на меня в упор, поджав губы. Неужели я выглядела так странно с длинными седеющими волосами, заправленными под берет?

– Один билет до Квебека, – повторила я.

Служащий Канадской национальной железной дороги поморгал, чуть-чуть покашлял, словно хотел прочистить горло, и протянул мне клочок бумаги.

– Поезд прибудет из Сен-Фелисьена через два часа.

Я взяла билет и вышла. Села на скамейку лицом к рельсам, чиркнула спичкой об юбку и затянулась дымом из трубки. Я сорвалась в путь совершенно безрассудно, ведомая яростью и желанием растормошить безразличие, овладевшее общиной. Пуэнт-Блё жил в ожидании, что произойдет нечто неожиданное. Но жизнь утекала, как вода в песок, тогда как вокруг нас все ускоренно развивалось.

Прибытие поезда заставило меня очнуться от дремоты. Рельсы скрипели под тяжестью стального чудовища. Локомотив изрыгал облака копоти, загрязнявшие небо. Я подняла мешок и поднялась внутрь. Вагон был практически пуст. Я села у окна. Поезд сразу же тронулся. Взревели паровые турбины. Скоро мы помчались между озером и полями. Вдали вырисовывалась полоска деревьев.

Остановки были в каждой деревне. Вагон понемногу наполнялся пассажирами. Проехали Дебьен, и вот путь резко повернул вправо и поезд поехал в южном направлении. Впереди показались очертания гор.

Прислонившись к окну щекой, я смотрела, как за окном проплывают знакомые пейзажи. Рельсы проложили по старинным тропинкам инну. Обширные участки леса были вырублены, и вид этой территории, превращенной в бесплодную саванну, терзал мое сердце. Куда подевались все животные? Или их тоже загнали в резервации?

Опустошенная и потрясенная, я задремала. Уже стемнело, когда меня разбудил скрип тормозов. Теперь мы тихо-тихо ехали прямо по пригороду, здесь, должно быть, проживали сотни человек. Слева я смогла различить огни порта Квебек, а впереди виднелся вокзал.

Я никогда не видела ничего подобного. Цилиндрическими башнями с островерхими шапочками из потускневшей меди здание напоминало средневековый замок, каким его описывали книги, – те самые, что я когда-то читала в палатке своим детям. Вдали виднелся скалистый мыс, на вершине которого плясали городские огни. Поезд въехал внутрь величественного крытого помещения, и мы оказались в огромной галерее, где он остановился.

«Конечная станция. Все на выход!» – выкрикнул служащий в кепке и двубортном костюме с золотыми форменными пуговицами.

Все пассажиры разом поднялись и принялись собирать вещи. Я терпеливо дожидалась, пока вагоны опустеют. Взяла мешок и тоже вышла.

Холлом вокзала служил монументальный зал, где сводчатый черепичный потолок, казалось, поддерживали высокие кирпичные стены. Мраморный пол украшали прекрасные мозаики. Я рухнула без сил на деревянную скамейку. Поела немножко вяленого мяса и стала ждать рассвета.