Кукум

Надлом

Прошло много лет, и прошлое видится мне теперь в серо-белых тонах гризайля. Принудив нас оставаться в Пуэнт-Блё, они хотели сделать нас такими же, как они сами. Мы же, неимущие кочевники, могли быть только теми, кто мы и есть, – лицами без всякого гражданства.

Забрав наши земли, они нацелились забрать и то единственное, что еще у нас оставалось, – наших детей.

Однажды утром на горизонте появились четыре гидросамолета. Они совершили круг над Пуэнт-Блё, качая в небе крыльями. Потом спикировали и приводнились прямо на Пекуаками, в точности напротив нашего дома. Пилоты направили свои машины, урчавшие и приплясывавшие на воде, к берегу. В этот самый момент по дороге на Роберваль въехали на грузовиках полицейские Канадской королевской жандармерии, а впереди них – федеральные чиновники в большой дорожной карете, черной как ворон, и припарковали ее рядом с самолетами.

Оттуда вышел офицер и приказал всем собраться.

– Меня зовут сержант Леру. Мы здесь для того, чтобы забрать детей в пансион. Канада обеспечит им достойное образование.

Люди толпились вокруг офицера и сопровождавшего его приходского кюре, отца Жодуэна. У сержанта был зычный голос. Его слова звучали как гром небесный.

– Все дети от шести до пятнадцати лет пойдут в школу. Соберите их как полагается, самолеты улетают через час.

Полицейские принялись рыскать по деревне, заходя в каждый дом. Кое-кто из родителей отказывался отдавать полиции своих детей. Иногда слышалась ругань. Зловеще поблескивало оружие жандармов. Настал миг, когда один чиновник возвысил голос. Это был человек сложения скорее хрупкого, в каштановом костюме, явно ему тесноватом. На лице круглые очки в металлической оправе, а в лязгнувшем голосе слышался такой холод, что от него леденела кровь.

– У вас нет средств, чтобы дать им образование и прокормить их в соответствии с их правами. Только взгляните на них! Ваши дети не умеют ни читать, ни писать. Они истощены. Выглядят как настоящие дикари. В пансионе их надлежащим образом накормят и разместят. Они научатся писать и читать. Этим займутся священники. Так будет лучше для них.

– Вы не имеете права отбирать у нас наших детей, – сказал полицейскому Антонио.

– Если вы откажетесь, их у вас заберет армия, – отрезал чиновник. – Даже не пытайтесь тягаться с правительством. У вас нет выбора. Индейцы должны научиться читать так же, как это делают все остальные канадцы. Ведь это так просто, а? Даже дикарям пришла пора стать современными людьми.

Бесстрастным голосом чиновник объяснил, что дети должны будут провести учебный год в пансионе. Что их там хорошо воспитают и что это удача для родителей – ведь их отпрыски получат хорошее образование. Но многие запротестовали. Полицейские начали нервничать и положили руку на оружие.

Тут слово взял человек в сутане, до этого стоявший спокойно. Он настаивал на том, что детьми займется церковь.

– Не захотите же вы противоречить воле Господа и предоброй святой Анны, надеюсь, – медоточиво произнес он.

Святая Анна – наша покровительница. Я вдруг почувствовала, что колеблюсь с решением.

Полицейские на лодках доставили детей к самолетам. Некоторые, не умевшие плавать, расплакались, потому что боялись упасть. Каноэ вернулись на берег пустыми, а самолеты взяли разбег. Взревели моторы, и металлические птицы взмыли в бескрайнее небо. С набитым брюхом они набрали высоту, а потом повернули на запад, унося моих внуков и всех остальных детей. Нас на берегу пронзило общее чувство стыда – ни у кого не хватило духу противостоять воле Оттавы и Рима. Самолеты исчезли, облака поглотили их.

Мы ничего не знали о пункте их назначения – Форте Джордж. Священник объяснил нам, что это остров на землях племени кри, на границе кри и инуитов, в конце Великой Реки. Люди инну знали этот бурный поток, впадавший в море Севера, но ни один из нас не доходил до тех мест, расположенных в сотнях километров от Пуэнт-Блё.

На следующий день воцарилась зловещая тишина. Только представьте себе деревню, в которой нет детей.

Медленно протекал месяц за месяцем на берегу Пекуаками. Зима выдалась еще более хмурая и тоскливая, чем обычно. У нас не было никаких новостей о малышах. Вопреки увещеваниям священника, многие родители винили себя в том, что отпустили детей. Но сожалеть об этом было слишком поздно. Томас по-прежнему охотился в окрестностях Пуэнт-Блё, несмотря на то что дичь попадалась все реже. Все земли были распаханы, и теперь приходилось преодолевать приличные расстояния, чтобы добраться до леса. Я же в свою очередь старалась найти забвение в ремесленничестве.

В июне самолеты вернулись, и все высыпали на берег. Дети были коротко подстрижены, одеты как одевались белые, а в их взглядах как будто что-то умерло. Или, может быть, что-то умерло в нас.

Я тоже вслед за всеми вышла на берег, бродя и отыскивая своих среди усталых лиц. Когда я увидела, что старшая дочь Антонио Жаннетта – так отец назвал ее в честь своей любимой сестренки, – идет к нам одна, сердце мое сжалось. А где же Жюльенна?

– А где твоя сестренка, Жаннетта?

– Не знаю.

Ее голос дрожал. Антонио бросил на меня тревожный взгляд. Священник, который привез детей, подошел к нам.

– Зимой ребенок захворал. Ее состояние становилось хуже и пришлось срочно перевезти ее в госпиталь в Монреале. К несчастью, доктора не смогли спасти ее. Мы много молились о ней.

Жюльенна Симеон в окружении своих кузин Катрин Базиль и Марты Волан в пансионе в Форте Джордж.

Жена Антонио рухнула на колени и испустила вопль, словно расколовший небо. Мой сын недоверчиво уставился на священника. Никому не пришло в голову известить семью.

– У нее было что-то с сердцем, – продолжал тот.

– Никогда у моей внучки не было проблем с сердцем, – перебила его я.

– Я не доктор, мадам Симеон. Она начала жаловаться на плохое самочувствие. У нас не было выбора – только отправить ее в госпиталь. Потому что у нас там лишь скромный диспансер, в Форте Джордж.

Мою невестку трясло как осиновый листок. Я крепко обняла ее и прижала к себе. Антонио так же крепко обнял Жаннетту, так мы остались на берегу и плакали все вместе.

В тот вечер, лежа в нашей постели, я всем телом приникла к Томасу. Впервые прикосновение моей кожи к его коже не смогло ни унять боль у меня внизу живота, ни вновь зажечь искру жаркой страсти

Мы так никогда и не узнали, что же на самом деле случилось, пришлось ли нашей малышке страдать от боли и что за сердечный недуг у нее открылся. Да впрямь ли она была больна? Никто в семье не мучился такой болезнью.

Позднее, когда поползли ужасные слухи о таких пансионах, я много думала о том, что же на самом деле произошло с Жюльен-ной, но так и не нашла ответов.