Кукум

Одна на свете

Мороз даже и не думал ослабевать, и если наших съестных припасов хватало, чтобы дожить до весны, то шкур требовалось больше. Томас с Даниэлем вдвоем совершили еще два похода к озеру Онистаган. Каждый раз вид мужа, уходящего от меня, разбивал мне сердце. Напрасно я старалась сдерживаться – ничего не получалось.

– Подожди же немножко, – всегда уговаривал он, стоило мне снова начать упрашивать взять меня с собой. – Это очень тяжко. А вот следующей зимой пойдем вместе, с нашей скоростью.

Он был прав, да только ненавистно мне было жить в разлуке с ним. Так же мне была ненавистна мысль, которой следовало большинство женщин, – что я должна всегда держаться позади него. Быть может, потому что я выросла с печальным чувством, что мои настоящие родители меня бросили. Множество сирот живет с таким вот ощущением глубокой пустоты в душе.

Мои дядя с тетей, не имевшие своих детей, приютили меня, сочтя это своим долгом. Я была взята на воспитание из чувства христианского милосердия людьми очень благочестивыми. И они всячески постарались, чтобы я ни в чем не нуждалась. И пусть даже рано или поздно они полюбили меня, я никогда не чувствовала, что окружена той нежностью, какая успокаивает страхи ребенка.

Появление Томаса все изменило. Я сразу ощутила, что важна для него. И сразу же сама полюбила его с той же силой. Это была любовь безрассудная, неистовая, я понимаю это годы спустя. И не жалею, что послушалась голоса своего сердца.

Я была молодой женщиной, торопившейся жить, но Томас прекрасно знал: чтобы не растеряться в непроходимом лесу, нужно многое знать и уметь. Оставаясь в лагере, я могла поучиться у Малека, как до меня учились у него его дети. К порядку и обычаям нужно было относиться с почтением.

Малек ходил расставлять силки. И я сопровождала его каждый день. В лесу он никогда не разговаривал. Это был тот мир, где для него не оставалось уже никаких тайн, пусть даже он в этом не признавался мне.

«Тут никогда не знаешь, чего ждать, Анда. Я каждый день учусь».

Это я, я училась жить рядом с ним. Его манере расставлять силки, сперва понаблюдав за тем, в какую сторону ветер клонит ближайшие ветви, или терпению в ожидании благоприятного момента дня, чтобы выйти, воспользовавшись более благосклонной погодой. Училась каждой мелочи, ибо все они имеют большое значение.

И Кристина проявляла такое же терпение, обучая меня другим задачам повседневной жизни в лесу, против которых порой бунтовал мой нетерпеливый характер. Дубить шкуры – работа долгая и нудная, и я часто опускала руки, уверенная, что мы никогда не доведем ее до конца. Кристина умела успокаивать меня.

– Иди-ка завари нам чайку, Анда, а я пока закончу с этим куском, – говаривала она голосом нежным, как снежок, мягко падавший в безветренный день. – Выпить крепкого чаю пойдет нам только на пользу.

Я шла ставить воду для кипячения, насыпала заварку. Мы устраивали передышку и садились у огня. А потом снова брались за дело. Научиться стойкости – это долгий путь. Выходит, что они все очень любили меня – а ведь я была уже довольно взрослой, – раз тратили столько времени, чтобы меня воспитать. И доказывали это делом. Что толку с того, что я умела читать, писать и считать лучше их всех – там, у них, я все равно была полной неумехой.

Проходили дни, а потом недели, года – и я знала и умела все больше и больше. Кристина обожала мастерить предметы быта из бересты. Часто мы занимались этим вместе. Собирать ее надо было весной или осенью, когда березовый сок поднимается или опускается. Чем дерево старше, тем толще его кора.

Для будущего плетения корзин Кристина предпочитала выбирать стволы толстые, зрелые, с густой берестой. Потом мы клали березовую кору под гнет, чтобы ее разгладить. Серый верхний слой надо было с нее удалять, аккуратно соскребая ножом. Добившись нужной нам формы, мы сшивали края еловыми корнями, а потом смазывали получившуюся емкость еловой смолой, чтобы убедиться, что в корзинке нет дырок. И еще добавляли украшения – декоративные мотивы, выщипывая их на бересте.

В результате получались легкие и прочные изделия. Я и сейчас еще плету из бересты и продаю сделанное в сувенирную лавку. Туристы такое обожают. Для них это изящные безделушки, сувениры, привезенные из поездок. Но для меня это способ сохранять прошлое живым. Когда я плету из лыка, я так и вижу снова нас с Кристиной сидящими у огня, который горит и не гаснет, и мы молча работаем. Когда я дублю шкуры, то делаю все так, как она меня научила. Я повторяю все движения ее рук, и пока я буду так делать, она, Малек и все остальные все еще будут здесь, со мной.