Кукум

От автора

Альманда с Томасом покоятся рядом на кладбище Катери Текаквита. В надпись на надгробном камне моей прабабушки вкралась ошибка. Кто-то написал «Аманда». Скорее всего, это случилось потому, что все в Маштейяташе звали ее просто Андой. Когда я был помоложе, меня это раздражало. Как можно было ошибиться в имени женщины, умершей в возрасте девяноста семи лет? Но сейчас это вызывает у меня улыбку. Вопрос о ее происхождении так и останется до конца непроясненным.

И вправду – существует несколько версий о предках моей кукум. Есть такие, кто утверждает, будто она родилась в Нитассинане от матери инну. И что ее отец, канадец, вторым браком женился на ирландке, вот это и повлекло за собой ошибку. Все эти байки стоят одна другой. Я выбрал ту, которую в детстве рассказала мне моя мать.

Кладбище расположено в отдалении от деревни, оно тянется вдоль улицы Махикан по склону холма, мягко подымающегося вдоль берегов Пекуаками. От растущих вокруг деревьев его отделяет невысокая металлическая оградка. Окаймляет его низенькая стена, выложенная из камней, с прогалом посредине – это выход на проселочную дорогу. У ворот оставили несколько деревьев и с каждой стороны высадили кедры.

Это кладбище совсем не из тех суровых и красивых, по которым так любят прогуливаться праздношатающиеся, упиваясь приятной атмосферой, располагающей к размышлениям, или бродят туристы, привлеченные церемониальным интересом. Оградка шатается, деревья неважно подстрижены, а лужайки поросли одуванчиками. Среди серых и черных надгробий, расположенных без порядка, стоят воткнутые прямо в песок деревянные кресты – память о женщинах, мужчинах и детях, умерших и погребенных на индейской территории. Таких, как мой двоюродный дедушка Эрнест.

Торжественный покой, царящий в этом священном месте, хорошо соответствует духу народа инну, и здесь чувствуешь себя умиротворенным, как в северном лесу.

Никто не знает, что случилось с малышкой Жюльенной Симеон после того, как ее отвезли в Монреаль. Никто не знает, что у нее была за болезнь. Еще одна тайна. Несколько лет назад ее сестре Жаннетте стало известно, что ее похоронили в общей могиле на кладбище в Канаваке. Жаннетта привезла туда камни с острова Форт Джордж. Там она их зарыла, соорудив маленький мавзолей в память о сестре.

Автор со своей семьей в Маштейяташе.

В моих воспоминаниях Альманда Симеон остается прежде всего очень душевной женщиной. Она часто улыбалась. Глаза ее блестели. Она была любопытной, была счастлива видеть нас – ее правнуков, родившихся в Альме, так далеко от нее.

Во время нашей поездки в Пуэнт-Блё, тогда местечко называлось еще так, кто-то сделал фотографию. Я узнаю на ней себя самого, улыбающегося из-за спин своих брата и кузена.

Мы все, вместе с моей матерью и бабушкой, обступили Альманду. Четыре поколения семьи Симеон смотрят в один объектив. Альманда держится прямо. На дворе весна. На ней длинные резиновые сапоги и та юбка из шершавой ткани, об которую она привычно чиркала спичкой, чтобы раскуривать трубку. Мы стоим у ее маленького домика рядом с железной дорогой. Сзади неподалеку можно различить дом священника – сейчас его давно снесли.

В прилегающей к дому мастерской самый младший сын Альманды – Жерар – в тот день был занят плетением великолепнейшей лодки из лыка, которая произвела на меня неизгладимое впечатление.

На фотографии бросаются в глаза светлые волосы моего младшего брата Николаса и нашего кузена Люка. Белокурость унаследована от Альманды. У моего брата Эрика и у меня самого волосы черные, как у Томаса. Овал лица, чувственные губы – это тоже от инну. Но мне нравится думать, что от нее мне в наследство досталась еще и страсть к книгам, а может быть, и дух авантюризма, который сослужил мне такую хорошую службу в моем журналистском ремесле, и глубокая привязанность к корням, погруженным в гумус и песок.

Многое в общине изменилось с тех пор, как было сделано это фото. В 1985 году название Пуэнт-Блё изменили на Маштейя-таш, что означает «Там, где вершина холма». Раны, оставленные колонизацией, понемногу заживают, но шрамы все равно очень заметны. Ничто, полагаю я, уже не сможет полностью изгладить их. Надо научиться жить с ними, и путь этот долог.

Маленький домик Альманды все еще стоит на том же месте, у подножия холма, рядом с железной дорогой, напротив озера. Проезжая через Маштейяташ, я каждый раз прихожу туда. Его обновили и расширили. Теперь там есть водопровод. Члены семьи все еще живут там.

Моя подруга и редактор Джоанна Гюэй однажды заметила: все то, что я написал, вращается вокруг одного – проблемы идентичности. Я так ее и не решил. Спрашиваю себя почему. Зачем без конца возвращаться к прошлому, к этому наследию?

Наверное, из-за той раны, что была причинена разрывом. Заставляя женщин, вышедших замуж за белого, покидать резервацию, «Закон об индейцах» старался их ассимилировать. Я и мои братья выросли в городе. Мы не выучили язык инну-эймун. Они выбелили наши нравы, но разве может кто-то забыть, кто он на самом деле?

Только не я. Монреаль, 3 февраля 2019