Кукум

Железные дороги

Я ненавижу поезда. Ненавижу их железные рельсы, которые кромсают пейзаж, локомотивы, которые ревут и воняют.

Когда железную дорогу проложили в Роберваль, он был скромным приходом для фермеров, деревней, где к церкви прижимались всего несколько домиков. Индейцы с белыми мирно жили на берегу Пекуаками. Поезд изменил все.

Вагоны «Квебекской железной дороги» и «Лэйк Сен-Джон Рэйлвэй» связали Роберваль с остальным миром длинной дорогой, прорубленной прямо сквозь лес до самого Квебека. Оттуда пути шли на восток, на запад и на юг. Фермеры, ранее проживавшие в окрестных местах в условиях автаркии, смогли благодаря эшелонам с холодильными установками отправлять урожаи, масло, молоко и сливки в большие южные города. А обратно возвращались вагоны, чьи кишки были все плотней набиты колонистами и лесорубами.

И еще железные дороги привезли к нам породу, доселе невиданную: туристов.

Поезда дали возможность Хоресу Бимеру, американскому бизнесмену с непомерным честолюбием, сколотить состояние. Он проложил железную дорогу из Роберваля, потом приказал построить лесопилку. И наконец – роскошный отель, какого еще никто никогда не видывал на берегах Пекуаками, настоящий замок, как, кстати сказать, люди его и называли, способный разместить сотни приезжих.

В Робервале все считали его сумасшедшим. Однако туристы прибывали целыми вагонами, больше всего из Соединенных Штатов – их влекли красота Нитассинана и величавое Пекуаками.

Чтобы занять их досуг, Бимер развернул самую разную деятельность. Он построил игровые площадки, поля для игры в крокет. Он даже велел отлавливать медведей, которых потом сажал в клетки – это производило особенно сильное впечатление на его клиентуру. Как будто машк был игрушкой. Через несколько лет, когда разбушевавшийся пожар оставил от замка в Робервале одни уголья, Хорес Бимер, говорят, умер от горя и печали. А я всегда считала, что это дух машка отплатил ему его же монетой.

Множество людей приезжало порыбачить в изобиловавших рыбой водах. Они плавали по Пекуаками на пароходах – примерно так же, как в романах Марка Твена плавают по Миссисипи. Рыбачили в озере и впадавших в него реках, думая, что выудят уананише. Дела пошли так хорошо, что Бимер распорядился построить второй отель на другом берегу озера, на островке недалеко от Перибонки. Пароходы осуществляли перевозку между замком и «Айленд Хаусом», напоминавшим очень большую деревянную рыбачью хижину.

Деньги текли рекой. Благодаря железным дорогам процветание, столь долгожданное, наконец наступило по-настоящему, и каждый город пожелал иметь свой собственный вокзал. Через пять лет его открыли в Чикуатими. На следующий год – в Латеррьере, потом наступил черед Сен-Фелисьена. Чтобы проехать туда, железная дорога должна была пройти через Пуэнт-Блё. Разумеется, никто не спросил нашего мнения и, главное, инженерам даже и в голову не пришло подумать о том, как объехать нашу общину.

Однажды в полдень ко мне в дверь постучались двое служащих «Квебек энд Лэйк Сен-Джон Рэйлвэй».

– Поезд пройдет в точности вот здесь, мадам, – сказал тот, кто больше походил на начальника, указывая на густые заросли прямо у меня во дворе. – Ваш дом придется снести.

Мужчина, грозившийся снести с лица земли хижину, построенную мной с таким трудом, был довольно высоким и сухопарым, спина сутулая, а на тонком носу красовались очки. Аккуратно подстриженные черные усики придавали ему сходство с сельским врачом. На нем был шерстяной костюм, а на жилетке висела золотая цепочка с часами.

– Вы хотите снести мой дом?

– Разумеется, мы возместим вам убытки, мадам.

Я вышла на крыльцо, закрыла за собой дверь и посмотрела служащему железнодорожной компании прямо в лицо.

– Нет.

Казалось, он растерялся.

– Как это нет? Все уже решено. Чертеж путей утвержден.

Я скрестила руки на груди. Он посмотрел на меня как-то странно. Я догадалась: такие типы не привыкли получать отказы. Я повернулась к нему спиной и пошла в дом.

На следующий день работники железнодорожной компании снова постучались в мою дверь. Служащий «Квебек энд Лэйк Сен-Джон Рэйлвэй», сунув руку в карман куртки, похлопывал по своим часам.

– Добрый день, мадам.

Я смерила его презрительным взглядом, но он его выдержал.

– Вчера вы меня не поняли, мадам. Я не разрешения вашего пришел спрашивать. Поезд пройдет именно здесь, – сказал он, указав длинной рукой на путь, который собирался проложить буквально в двух шагах от моего жилища. – Ваш дом обогнуть невозможно из-за того холма позади него. Компания получила все разрешения. Вы получите компенсацию.

– А мне наплевать на ваши бумаги. Мы здесь у себя дома. А вы в резервации, и насильно вы меня уехать не заставите.

– Послушайте, мадам. Понимаю, что это все неприятная штука. Но мы сможем построить вам другой дом, совершенно новехонький, чуть-чуть подальше. Позволю себе заметить, он будет лучше того, в котором вы живете сейчас.

Он вынул из кармана часы и принялся вертеть их в руке, золото так и блестело на солнце.

– Нет.

– Вы не можете отказаться. Иначе будет суд.

Он повысил голос и уставился на меня – так смотрят люди, уверенные, что все права на их стороне.

– Это вам не палатка. Если вас не устраивает, обогните ее.

Я опять повернулась спиной и снова захлопнула дверь перед его носом. Он остался на крыльце, вертя часы в потной руке.

Еще через несколько недель железнодорожные пути подошли к Пуэнт-Блё. Рабочие вкалывали с утра до вечера, вырубая деревья и вбивая рельсы в почву оглушительными ударами тяжелых кувалд. В 1917 году железная дорога дошла до Сен-Фелисьена. Она прошла в нескольких метрах от моей двери. Инженеры не отвели в сторону пути.

Когда через Пуэнт-Блё проехал первый поезд, мы решили, что случилось землетрясение. Хижина дрожала точно лист на ветру. Оконные стекла дребезжали, а стены ходили ходуном, как будто вот-вот разлетятся вдребезги. Откуда-то донесся глухой шум, и посуда попадала в шкафах. Дети начали плакать. Все высыпали во двор, онемев от ужаса, и поезд с ревом промчался прямо перед нами. Когда он наконец скрылся из виду и дом перестало трясти, мы так и остались стоять у пустых рельсов.

Мой сынок Антонио бросил на меня испуганный взгляд.

– Мама, что это было?

– Ты о чем?

– О поезде!

– О каком поезде, Антонио?

– Об этом, мама, – отозвался он, показав пальчиком на отъезжавшие вагоны. – Он чуть не разрушил наш дом.

– Нет тут никакого поезда, мой малыш. Пойдем-ка домой.

Меня заставили это терпеть – и целые годы его для меня просто не существовало. И сейчас не существует. Рельсы по-прежнему прямо у моих дверей, но составы здесь почти не проезжают. Похоже, что «Канадская национальная железнодорожная компания» подумывает отказаться от пассажирских поездов на этом участке.

Для меня это мало что меняет. Этого поезда никогда и не было. А наш дом до сих пор там, где Томас построил его собственными руками. Там он и останется.