Кукум

* * *

Весной мы заработали кругленькую сумму за шкуры, хотя управляющий и пытался ссылаться на то, что спрос на бобра упал. Я пошла на лесопилку в Робервале, потому что немножко знала тамошнего хозяина Уильяма Жирара – он иногда заходил в Пуэнт-Блё прикупить ремесленных изделий, чтобы потом перепродавать их на Юге.

В округе все звали его Жирнюга Билл, потому что это был необхватный тип, а брюхо спереди висело такое, что отбрасывало гигантскую тень. Дети дразнили его «машк» («медведь»). Но его, по натуре жизнерадостного, это мало беспокоило.

Я застала его в его бюро, в крохотной клетухе в глубине заваленного древесиной двора – каких только видов дерева там не было: доски, балки, брус. Но сложено все было в таком образцовом порядке, что мне это очень понравилось. В ноздри сразу ударил запах свежей сосны, впору было представить, что я в густом лесу. Жирнюга Билл что-то писал, он не сразу поднял голову и заметил, что я стою перед ним.

– Мадам Симеон? Чему обязан честью вашего визита?

Он выпрямился в кресле, и рубашка так натянулась, что мне показалось – пуговицы вот-вот отлетят. Жирнюга Билл улыбнулся. Глаза у него блестели.

– Я хочу построить здесь лачугу, чтобы перезимовать.

Он нахмурился.

– Лачугу или дом?

– Небольшой домик, Билл. Этой зимой моя вторая дочурка пойдет в школу. Нам надо будет остаться в Пуэнт-Блё.

– А что, хорошая мысль, мадам Симеон. Их, малышей-то, надо наставлять.

Он так хлопнул в свои чудовищно громадные ладоши, что я даже вздрогнула. Жирнюга Билл захохотал.

– И как же вы хотите строить?

Я ничего не понимала в досках и деревянной обшивке, а уж того менее – в постройке домов. Как уже часто случалось в моей жизни, я доверилась своей интуиции и жизненному опыту.

– У меня есть триста долларов, Жирнюга Билл. На материал вы откроете мне кредит еще на триста долларов. Итого шестьсот – их мне должно хватить на постройку. Мне не надо вашего лучшего качества. Достаточно маленького крепкого домика.

– Вижу-вижу, – отозвался он важным голосом. – Вам потребуется брус, мадам Симеон. И связку два на четыре, чтобы поставить каркас. А щели опилками забьете. Это сохраняет тепло, и стоит недорого. Так вы неплохо перезимуете.

В отличие от управляющего магазина Гудзонова залива, у Жирнюги Билла глаза были честные, они внушали мне доверие. Это решило дело.

Мне требовалось разрешение совета племени, который должен был предоставить мне в пользование надел земли в резервации. Я растолковала вождю, что не имею средств заплатить за участок земли или за право на него. Иначе я бы к ним не обратилась. Он уверил меня, что ему надо просто обсудить это с членами совета. Он собрал их всех, и они дали согласие, кроме одного старика инну – его настоящее имя было Пол Натипи, но все звали его Тамбуш.

– Они не отсюда, они приходят из Пессамита. Нечего им иметь дела тут, в Пуэнт-Блё, – изрек он.

Вождь стал приводить разные доводы, и остальные члены совета склонялись в мою сторону, но Тамбуш ничего и слышать не хотел.

– Они не имеют права. Пусть строят свой дом в Пессамите.

Не достигнув согласия, совет перенесли на другой день. Это сразило меня наповал. Если мне откажут в просьбе – как мне отправить детей в школу? Зимовать в палатке на берегу озера – о таком и речи быть не могло. Ветер дул слишком сильно, это было невыносимо. И что мне тогда – идти обустраиваться прямо в лесу? Это уж совсем за гранью здравого смысла. Положение казалось мне несправедливым.

Томас пытался урезонить Тамбуша. В конце концов – да, Малек родился в Пессамите, но сам-то он появился на свет здесь, а его сестры и брат всегда жили в общине.

Целых три дня не было новостей. Потом явился вождь. Его длинные седые волосы развевались по плечам и придавали лицу благородный вид.

– Можете строиться, Анда. Тамбуш наконец прислушался к голосу разума. Не надо ему было злиться. Некоторые забывают, что все мы, от Пессамита до Пуэнт-Блё, являемся инну. Ты, Томас, здесь родился, здесь женился и детей будешь обучать тоже здесь. А если Бог так решит, то здесь же и умрешь. Совет дал согласие, вот документ.

Он протянул Томасу клочок бумаги, который тот сразу передал мне. Томас не умел читать, и я очень сомневаюсь, что читать умел и старый вождь. Я по сей день понятия не имею, кто написал тот текст, но сохранила его. Бумага лежит в ящичке у меня в спальне, вся пожелтевшая и ссохшаяся.

На следующей неделе большой грузовик свалил целую кучу древесины на том месте, которое нам выделили – на берегу у озера. Двое мужиков из Роберваля, присланных мне Жирнюгой Биллом, помогли Томасу построить лачугу. Они приходили утром и вкалывали до вечера. Мало-помалу дом обретал вид – весьма диковинный каркас посреди палаточной деревни.

Стройка привлекала множество зевак. Со временем лачуга разрослась, но в начале строительства это был маленький квадратный одноэтажный барак с большой комнатой, которая служила и прихожей, и кухней, и гостиной, – и еще двумя спальнями в глубине. Сквозь щели между досок проникал свет, и никто не мог понять, как можно собираться здесь перезимовать. Томас, как и советовал Жирнюга Билл, законопатил щели опилками и сложил дровяную печь.

Мебели было по минимуму: стол, два прямых стула, дубовая церковная скамейка, которую мне отдал кюре – вот уж кто, кстати сказать, от души радовался, что увидит нашу семью надолго поселившейся в деревне, – а нам она могла послужить для того, чтоб класть на нее одежду.

Не было ни электричества, ни водопровода. Томас поставил у входной двери толстобокий деревянный бочонок и привязал на веревке жестяную кружку. Там должен был храниться наш запас воды. В спальнях мы положили два матраса – я скроила их из плотной ткани, набитой шерстью «муш», так что это было удобные и теплые постели на зиму.