Вторые войны пустыни

— Да,— сказал Лито.— Я — тот, кто бежал из Шулоха.

— Когда я услышал ... — начал Проповедник. И повторил: Ты не сможешь этого сделать!

— Я это делаю. Что будет, если тебя еще раз ослепят!

— Ты думаешь, я этого страшусь? — спросил Проповедник.— Разве ты не видишь чудесного поводыря, которого они ко мне приставили?

— Вижу,— Лито опять повернулся лицом к Тарику.— Ты что, не слышишь меня, Ассан? — сказал Лито.— Но ты — мой демон,— и Лито ощутил, как возрастает напряжение между ним и его отцом. Вокруг них велась игра теней, проекции неосознанных обликов. И Лито ощущал воспоминания своего отца — нечто вроде пророчества в прошлое, отбиравшего видения из устойчивой реальности этого момента.

Тарик почувствовал это, эту битву видений. Он скользнул на несколько шагов вниз по склону.

Вскоре Лито ощутил запах озона в своих ноздрях, разоблачительный запах защитного поля. Верный приказам, данный ему Отверженными, юный Тарик пытается убить обоих этих опасных Атридесов разом, не ведая об ужасах, которые это обрушит.

— Нет,— шепнул Проповедник.

Но Лито знал, что сигнал истинен. Он чуял озон, но воздух вокруг них не позвякивал. Тарик использовал в пустыне псевдополе — оружие, разработанное исключительно для Арракиса. Эффект Холцмана призовет червя, в то же время приводя его в неистовство, ничто не остановит такого червя — ни вода, ни присутствие песчаной форели... Ничто. Да, поводырь установил устройство на склоне дюны и теперь выбирался бочком из опасной зоны.

Лито вспрыгнул на вершину дюны, услышал протестующий вопль отца, но мощнейший импульс усиленных мускулов Лито ракетой швырнул вперед его тело. Одна взметнувшаяся рука ухватила Тарика за шею, через стилсьют, другая обвилась вокруг поясницы обреченного юноши. Раздался один короткий щелчок — шея сломалась. Лито кувырнулся, подняв свое тело, словно отменно сбалансированный инструмент, и нырнул прямо туда, где в песке было спрятано псевдополе. Его пальцы нашли приспособление, он извлек его из песка и по широкой дуге швырнул далеко к югу.

Вскоре из того места, куда упало псевдо-поле, донесся шипяще-молотящий грохот. Потом он смолк, и вновь наступила тишина.

Лито поглядел на вершину дюны, где стоял его отец, все еще непокорный, но уже побежденный. Да, это Пол Муад Диб там — слепой, гневный, близкий к отчаянию из-за последствий его бегства от того видения, которое принял Лито. Пол мог бы поразмыслить теперь над словами из Долгого Коана Зензуни: «При одном из актов прозрения будущего Муад Диб ввел элемент роста и развития в самое предвидение, через которое он видел человеческое существование. Через это он тратил несомненность. Стремясь к абсолютности упорядоченного прозрения, он умножил беспорядок.

Одним прыжком вернувшись на вершину дюны, Лито сказал:

— Теперь я твой поводырь.

— Никогда!

— Вернешься ли назад в Шулох? Даже если они и хорошо тебя примут, когда ты вернешься без Тарака, то куда теперь делся Шулох. Видят ли его твои глаза?

Тогда Пол повернулся к сыну, устремив на него безглазые глазницы:

— Ты действительно знаешь тот мир, который здесь создал?

Лито уловил особый смысл в вопросе. Видение, которое, как они оба знали, запущено здесь в ужасающее движение, требовало, чтобы акт создания произошел в установленной точке времени. В тот миг все чуткое мироздание разместится в линейной перспективе времени, обладающего характеристиками упорядоченной прогрессии. Они вошли, когда могли бы вскочить в движущийся транспорт — и сойти могли точно так же.

Против этого у Лито были в руках поводья из многих нитей, уравновешенные его собственным, видениями. Он был зрячим в мире слепых. Только он мог разгромить упорядоченные логические основания, потому что его отец больше не держал поводья. С точки зрения Лито, он изменил прошлое. А мысль, даже и невообразимая еще, из отдаленнейшего будущего могла повлиять на него в этот момент.

Только его рукой.

Пол понимал это, потому что не мог больше видеть, как Лито способен управлять поводьями, мог только распознать человеческие последствия, которые принял для себя Лито. И он подумал: «Вот перемена, о которой я молился. Почему я ее страшусь? Потому что это — Золотая Тропа!»

— Я здесь, чтобы придать целесообразность эволюции, и, следовательно, придать целесообразность нашим жизням,— сказал Лито.

— Ты желаешь прожить все эти тысячи лет, изменяясь так, как теперь?

Лито понял, что отец говорит не о физических изменениях. Физические последствия понимали они оба: Лито будет приспосабливаться и приспосабливаться, кожа не его собственная будет приспосабливаться и приспосабливаться. Эволюционное взаимопроникновение переплавит обе части, они сольются, преображенные в единое, возникнет новое целое. Когда состоится метаморфоза — если состоится — возникнет мыслящее создание ужасающих размеров, и мир станет поклоняться ему.

Нет ... Пол имел в виду перемены внутренние, мысли и решения, которые будут влиять на жизнь поклоняющихся.

— Те, кто думают, что ты мертв,— сказал Лито,— знаешь, какие они приписывают тебе последние слова?

— Конечно.

— «Сейчас я делаю то, что вся жизнь должна сделать во имя службы жизни». Ты никогда этого не говорил, но жрец, думавший, будто ты никогда не сможешь вернуться и обозвать его лжецом, вложил эти слова в твои уста.

— Я бы не назвал его лжецом,— Проповедник глубоко вздохнул.— Это хорошие последние слова.

— Останешься ли ты здесь, или вернешься в свою хижину у водоема в Шулоха? — спросил Лито.

— Теперь это твой мир,—ответил Пол.

Это признание поражения как ножом резануло Лито. Пол постарался управлять последними нитями личного видения — выбор, за много лет до того сделанный им в сьетче Табр. Ради этого он принял свою роль инструмента мщения Отверженных, оставшихся от Джакуруту. Они осквернили его, но он предпочел скорей принять это, чем тот взгляд на мир, который выбрал Лито.

Печаль Лито была так велика, что он несколько минут не мог говорить. Справившись наконец со своим голосом, Лито сказал:

— Итак, ты заманил Алию, смутил ее и обрек на бездействие и на неверные решения. А теперь она знает, кто ты.

— Знает... Да, она знает.

Голос Пола звучал по-стариковски и полнился скрытым протестом. Но запас сопротивления в нем еще оставался. Он сказал:

— Я отберу у тебя это видение, если сумею.

— Тысячи мирных лет,— ответил Лито.— Вот что я им дам.

— Спячка! Застой!

— Конечно. И те формы насилия, которые я разрешу. Это будет урок, который человечество никогда не забудет.

— Плюю я на твой урок! — сказал Пол.— Думаешь, мне не виделось сходного с тем, что выбрал ты?

— Ты видел это,— согласился Лито.

— И разве твое видение сколько-то лучше моего?

— Ни на гран лучше. Хуже, может быть.

— Тогда что я могу, кроме как не сопротивляться тебе? — вопросил Пол.

— Убить меня, может быть?

— Я не настолько наивен. Я знаю, чему дан ход. Я знаю о разрушенных кванатах и о брожении.

— А теперь Ассан Тарик никогда не вернется в Шулох. Ты должен пойти туда вместе со мной или не ходить вообще, потому что теперь это мое видение.

— Я выбираю не возвращаться.

«До чего же старо звучит его голос»,— подумал Лито, и эта мысль причинила ему терзающую боль. Он сказал:

— Со мной — ястребиное кольцо Атридесов, спрятанное в моей диш-даше. Хочешь, чтобы я тебе его вернул?

— Если б я только умер,— прошептал Пол.— Я действительно хотел умереть, отправившись той ночью в пустыню, но знал, что не могу покинуть этот мир. Я должен был вернуться и ...

— Возродить легенду,— сказал Лито.— Понимаю. А шакалы Джакуруту ждали тебя в ту ночь, и ты знал, что они будут ждать. Им нужны были твои видения! Ты знал это.

— Я отказывался. Я не сообщил им ни одного видения.

— Но они осквернили тебя. Они закармливали тебя эссенцией спайса и потчевали женщинами и грезами. И у тебя были видения.

— Иногда,— как же хитро звучал его голос.

— Так ты возьмешь назад свое ястребиное кольцо? — спросил Лито. Пол внезапно опустился на песок — темная клякса в темном свете: — Нет!

«Значит, он понимает бесполезность той тропы»,— подумал Лито. Это приоткрывало многое, но недостаточно. Соперничество видений переместилось из нежной плоскости выборов к массивному откидыванию альтернатив. Пол знал, что не может победить, но он еще надеялся обратить в ничто то единственное видение, за которое цеплялся Лито.

Вскоре Пол сказал:

— Да, я был осквернен Джакуруту. Но ты осквернил сам себя.

— Правда,— признал Лито.— Я же твой сын.

— И ты хороший Свободный?

— Да.

— Дозволишь ли ты слепцу окончательно уйти в пустыню? Дозволишь ли мне обрести мир на моих собственных условиях? — Он похлопал рукой по песку.

— Нет, я тебе этого не дозволю,— Ответил Лито.— Но ты имеешь право броситься на свой нож, если будешь настаивать?

— И ты получишь мое тело?

— Да.

— Нет!

«Значит, и эту тропу он знает»,— подумал Лито. Если б сын Муад Диба поместил тело отца в святую раку: это послужило бы чем-то вроде цемента для видения Лито.

— Ты никогда им не рассказывал, да, отец? — спросил Лито.

— Я им никогда не рассказывал.

— Но я им рассказал,— сказал Лито.— Рассказал Муризу. Кразилек, Тайфунный Бой.

Плечи Пола поникли.

— Ты не сможешь,— прошептал он.— Ты не сможешь.

— Я теперь творение пустыни, отец,— ответил Лито.— Говорил бы ты так с бурей Кориолис?

— Ты считаешь меня трусом за отказ от той тропы,— сиплым и дрожащим голосом проговорил Пол.— О, я хорошо тебя понимаю, сын. Авгуры и прорицатели всегда были пыткой для самих себя. Но я никогда не терялся в возможных будущих, потому что то, о котором ты говоришь непроизносимо!

— Твой Джихад будет летним пикником на Келадане, если сравнить с этим,— согласился Лито.— А теперь, я отведу тебя к Гурни Хэллеку.

— Гурни! Он служит Сестрам через мою мать.

И теперь Лито понял, какова область видения отца.

— Нет, отец, Гурни больше никому не служит. Я знаю место, где его найти, и могу отвести тебя туда. Настало время сотворить новую легенду.

— Вижу, мне от тебя не отделаться. Дай мне коснуться тебя, поскольку ты мой сын.

Лито подал правую руку навстречу шарящим палыкам, ощутил их силу, ответил ей равной, и не шелохнулся, как Пол ни тянул туда и сюда.

— Даже отравленный нож не причинит мне вреда,— сказал Лито.— Во мне теперь другой химический состав.

Слезы выступили на незрячих глазах, Пол разжал свою хватку, уронил руку.

— Если бы я выбрал твою тропу, я бы стал бикуросом шайтана. Кем станешь ты?

— Некоторое время и меня будут называть посланником шайтана,— ответил Лито.— Затем начнут удивляться, и наконец, поймут. Ты не предугадал всего, отец. Твои руки вершили и добро, и зло.

— Но зло распознается лишь после события!

— Таков путь многих великих зол. Ты проник только в часть моего видения. У тебя было недостаточно силы?

— Ты знаешь, я не мог в нем оставаться. Я никогда не мог сделать зло, о котором еще до совершения его известно, что это зло. Я не Джакуруту,— оя поднялся на ноги.— Ты что, думаешь, я один из тех, кто в одиночку смеется по ночам?