Без вины виноватая

Гермиона автоматически проследила глазами за траекторией движения блокнота, а затем испуганно посмотрела на Драко. Неужели он способен на такие меры? Как он собирался реализовать задуманное? Ведь они все еще магически бессильны. Хотя… наверное, магия начала оживать, ведь в прошлый визит Голдштейна они даже не заметили, что кто-то заглянул в их головы.

— Да, мисс, силы возвращаются, пять дней назад вы вообще не чувствовали магических потоков. Что до вопроса «как?», ваш… друг перебирал в голове кухонный инвентарь, пригодный для того, чтобы выбить из меня воспоминания или жизнь. И этим замечанием я не нарушаю запрет, ибо с вами он готов быть откровенным.

Гермиона была уверена, что Малфой не пошел бы дальше размышлений, уж она-то знала, чего ему стоило… Грейнджер мотнула головой, чтобы отогнать память о зале, пропитанном темной магией.

— Вы так легко проникаете в голову?

Стало совсем неловко, что во все, что произошло между нею и Драко, посвящен третий.

— Простите старика, девочка, не имел цели копаться в личном, но должен был убедиться, что…

— ...тебя не изнасиловали, — отсек Малфой.

— Именно, — с достоинством ответил Голдштейн.

Значит, он видел, что они с Драко сделали с Пайком и Теодором, видел… логово Волдеморта и понимал, что она единственная, кто может туда попасть. Гермиона почувствовала зарождение панической атаки, но та просто… не случилась, растворилась на старте.

— Вы… — она с ошеломлением посмотрела на гостя, ведь даже Северус так не умел, он облегчал ее состояние, но не пресекал приступ до его начала.

— Мистер Снейп — талантливый и отлично обученный менталист, я такой от природы.

— Чертово помешательство на кулинарии! Вот откуда… Это ваша работа! — в голосе Драко смешались обвинение, злость и что-то еще, похожее на неверие на грани восхищения.

— О, не драматизируйте, мой дорогой! Я не Мерлин и не бог. Вам следовало переключиться с вины, которая вас уничтожала, на что-то созидательное. Вы отличный зельевар, Драко, вам нравится подбирать, соединять, смешивать, чтобы получить определенный результат. Я всего лишь расширил горизонты. Гермиона, — как легко он перешел на их имена, — не особенно любит готовить, у вас талант, о котором вы никогда не узнали бы. Никто не в накладе.

— Вы можете снять, отменить... черт, убрать это наваждение?! — спросил Малфой сквозь зубы.

— Интерес ваш собственный. Я чуть притушу степень увлеченности, чтобы вы не зацикливались. Не забрасывайте то, что приносит удовольствие.

Драко пробубнил что-то вроде «сам разберусь, что мне делать», а потом все-таки вспомнил про вежливость и скупо кивнул с дежурным «спасибо».

Значило ли все это, что и она стала жертвой ментального колдовства? Гермиона не решалась задать вопрос, стыдясь своего почти бессмысленного существования в последние дни.

— Иногда нужно отдыхать, милая, — нежно улыбнулся ей визитер. В этой улыбке что-то настораживало. А может, дело было вовсе не в улыбке, а в том, что человек, сидящий напротив, знал много лишнего. Сейчас Голдштейн больше напоминал Дамблдора, чем Слизнорта, а к Дамблдору Гермиона испытывала меньше доверия, чем к Волдеморту.

— Просто для информации: о существовании тайных апартаментов Томми я знаю очень много лет.

Грейнджер не понравился его взгляд в сторону свалки свитков и книг за креслом. Пожелай их гость отобрать это добро, им нечего будет противопоставить.

— Не стану отнекиваться, мне интересно. Всегда хотел узнать, смог ли Риддл закончить наше исследование, хоть почти уверен, что нет. Конечно, я могу воспользоваться палочкой, обездвижить вас, а потом подправить память, — не меняя благостного тона, сообщил он, — но делать этого не стану, как и прикасаться к его вещам без разрешения. Даже торопить не буду. Не заставляйте себя исследовать этот хлам, пока не почувствуете, что хотите этого. Если решите, что готовы показать, дайте знать.

— Вам что-то известно… — раз он был в ее голове, можно говорить прямо, — обо мне?

— Томми делился планами эксперимента.

— Он так вам доверял?

Это казалось абсурдом, параноик Волдеморт не доверял даже себе!

— Я помог ему освоить легилименцию, насколько это возможно для волшебника, который невероятно талантлив во всех разделах ментальной магии, кроме этого, я тот, кто надоумил Риддла извлечь из собственной памяти информацию о вас, но я связан магической клятвой и не могу никому ни о чем рассказать даже сейчас, когда его уже нет в живых.

Это не отличалось от ситуации Северуса. Ему пришлось практически вернуться с того света из-за клятвы.

— Даже мне?

— Подожди, Грейнджер. Ты не понимаешь, с кем откровенничаешь! Если он знает о… тебе, значит, один из приближенных Темного Лорда! — глаза Драко лихорадочно блестели и излучали больше жизни, чем за последние дни. — Стоп! Я знаю, кто вы! — он отшатнулся от Мориса и снова обвиняюще указал на него пальцем. — Вы носите фамилию матери! Волшебницей с даром проникать в сознание была Куинни Голдштейн(15) из американской ветви Голдштейнов. Ее считают сильнейшим из известных истории легилиментов, и она вышла замуж за магла. Понимаешь, Грейнджер, почему полукровка взял фамилию матери?

Драко судорожно вдохнул и сделал шаг в ее сторону. Гермиона не чувствовала опасности от Мориса, недоверие к нему — да, но не опасность, хотя опираться на ощущения рядом с сильным легилиментом, наверное, не стоило.

— Не то чтобы я стыдился своего отца, но по молодости старался не афишировать происхождение, это правда, — мягко ответил он, ничуть не впечатлившись прочувствованной тирадой Малфоя. — Теории изучал всякие, и теорию про превосходство чистой крови тоже. Вот только опровергал ее самим своим существованием. Я не страдаю ложной скромностью и осознаю свою уникальность, как и то, что согласно догме о наследовании магии, не должен быть таким. И вопрос этого несоответствия занимал меня столько, сколько себя помню. Оказалось, такой вопрос занимал не только меня. Том тоже пытался понять, как «презренный магл» (это его мнение, не мое) смог дать жизнь «сильнейшему в мире волшебнику» (и это тоже цитата), — в голосе Голдштейна проскользнула легкая ирония, не сарказм, похоже, воспоминания о Волдеморте вызывали у него ностальгию.

— Мы с ним прошли длинный путь, — Морис одарил ее задумчивым взглядом удивительных голубых глаз. — От друзей по переписке до соратников, а затем… поверьте, я больше прочих желаю уничтожить наследие Риддла.

— А наследие Риддла — это ты, — бросил Драко назад, уже совершенно не пытаясь скрыть, что заслоняет ее от гостя собой.

— Если бы я хотел причинить вред вашей… невесте, — слово показалось Гермионе приторным и чужеродным, — или вам, сделал бы это раньше.

— Это было бы слишком очевидно, Уотсон знает, что вы нас навещали.

— Все можно было обставить как несчастный случай с древним портключом. Но я не желаю вам обоим зла — напротив.

Морис мог оставить их в эмоциональном раздрае, но приложил некоторые усилия, чтобы они пришли в себя, следовательно Малфой был не прав.

— Я не думаю, что мистер Голдштейн причинит нам вред, — Гермиона успокаивающе тронула Драко за запястье. Его защита была приятна, но следовало сосредоточиться на другом, на более важном, на подозрении, возникшем, когда гость упомянул близость с Волдемортом.

— Вы участвовали в опытах на маглах? — она даже не пыталась скрыть омерзение в голосе.

— Нет, — замахал на нее руками Морис. — Этим Томми уже занимался без меня, я только ликвидировал последствия. Пожалуй, стоит вернуться к началу. У нас с Риддлом были похожие ситуации в целом, но совсем разные в частности. Он о своих родителях знал только то, что отец был маглом, а мать — почти сквибом, я же рос в полноценной семье с гениальной матерью и талантливым отцом. Отец обладал некоторыми особенностями, которых у не-мага быть не должно, но совершенно точно не являлся сквибом, я изучил своих предков по его линии до пятого колена и не нашел ни единого волшебника. Пересек полмира для этого! Однако Якоб Ковальски(16) видел магических зверей, более того, оказался единственным во всем Нью-Йорке не-магом, у которого остались воспоминания о нашем мире после волшебного дождя двадцать шестого года, — Голдштейн так увлекся, что Гермиона не посмела прерывать его монолог вопросом, зачем он все это рассказывает. — Первой нашей теорией стало воздействие на маглов плотного общения с магами, но Тому удалось установить, что мать пробыла рядом с его отцом не более полугода. Далее подумали про употребление зелий, но и этот путь вел в никуда.

Спрашивать, как это определили, Грейнджер не решилась.

— Не знаю, кто навел его на эту мысль, но однажды он явился с навязчивой идеей забраться в родословные отцов не до пятого, а до двадцать пятого колена, чтоб обнаружить дальнего предка-мага. На тот момент из нас двоих основы генетики изучал только я, поэтому облеку его изыски в приличную форму. Итак, предположим, какой-то не особо разборчивый в связях волшебник переспал с маглой, у маглы родился ребенок — не волшебник, но с рецессивным магическим геном, этот рецессивный ген передавался из поколения в поколение, ни разу не проявившись, пока… ну… будем честны, мы так и не выяснили наверняка, что именно «пока». Хотя, может, сам Риддл и выяснил. Вы живое подтверждение.

— А каким образом вы… как вы действовали?

— Сложнее всего было убедить Тома обратиться за помощью к не-магам. Но, когда он превозмог свои предубеждения, магловский подход к генетике его очаровал. Думаю, у него уже тогда возникла идея... но не стану утверждать. Я не видел его мыслей, только отдельные фрагменты, окклюментом он был отличным. Ладно, упустим подробности, я и так занимаю слишком много вашего внимания, — то есть это было сжатым повествованием? Гермиона подавила ухмылку, а Драко все-таки фыркнул. — Мы вышли на группу ученых, которые занимались не совсем этичными экспериментами, и взяли одну из них в оборот.

— Маглы? Не этичные…

— Евгеника и генная инженерия. Кроме основного (скрытого) направления, они занимались репродуктивными проблемами, изучением хромосомных и генных аномалий, генетическим моделированием, опытами по искусственному оплодотворению. В семидесятых интерес к репродуктологии возрос, человечество стояло на пороге воссоздания жизни в пробирке. Пары, потерявшие веру в то, что смогут стать родителями, получили шанс или… как минимум возможность узнать о причине бесплодия.

— Мама и отец! — ахнула Гермиона.

Голдштейн то ли кивнул, то ли ей привиделось. Но от линии повествования ее замечание его не отвело.

— Нам тоже нужно было найти причину, понять кое-что о себе. Легкий Конфундус (поскольку требовался полноценный разум) и немного внушения — и ничего лишнего нам объяснять не пришлось. По легенде мы с Томом обладали схожими сверхспособностями (вот тут унять любопытство ученого оказалось сложно), и нам хотелось узнать, почему так вышло. Мы предоставили генетический материал: и наш, и отцовский (еще удивитесь тому, что Том вскрыл могилу!). На исследования ушли годы, делалось много ложных шагов, но в конце концов генетик нашла ген, который был рецессивным у отцов и доминантным у нас обоих. После этого у нас возникла догадка, что двое родителей с таким набором генов могут дать жизнь волшебнику, которого мы станем считать маглорожденным. Какие еще опыты проводил Том с помощью «ручного» ученого, не имею понятия. Я уже почти не следил за ним, сосредоточился на другом. Честно говоря, меня напугали идеи выведения определенных свойств у людей, и я стал обивать пороги магических ведомств, чтобы нам позволили взять подобные начинания под контроль.