Без вины виноватая

Глава 48 Счастье в моментах

Разбудило Гермиону дыхание, щекочущее щеку. Стоило открыть глаза, как губы Драко оказались на ее губах. Ответила она раньше, чем осознала, что отвечает. Они целовались, и целовались, и целовались, не в силах оторваться друг от друга. Никогда еще поцелуи не оказывали на нее такого действия, внутри все таяло от счастья. Она была так сосредоточена на ласках, которые дарили губы и язык Малфоя, что сначала не замечала веса, придавливающего ее к кровати, рук, то зарывающихся в ее волосы, то оглаживающих плечи и бедра, стискивающих ягодицы. Мозг обработал информацию об этих ощущениях, и тело затрепетало от желания. Гермиона потянулась к завязкам на малфоевских штанах, но тот перехватил ее руки.

— Погоди, — превозмогая себя, Драко отстранился.

— Почему ты… мы ведь уже, — бессвязно залепетала она, вкладывая во взгляд все то, что не получалось сформулировать. В ответном взгляде пылал такой же пожар, Грейнджер расценила это как разрешение и предприняла еще одну попытку развязать чертовы штаны.

— Гермиона, — он опять поймал ее запястья и с видимым усилием сконцентрировался. — В следующий раз мы займемся сексом, когда они, — Малфой указал свободной рукой на их браслеты, — не будут фикцией.

Она почувствовала, что меняется в лице. Наверное, потому Драко и пошел на попятную:

— Хорошо, перегнул. Знаю, звучит тупо. Я тебя не шантажирую или что-то такое. Не психуй, дослушай. Я хотел бы, чтобы это случилось не потому, что тебе требуется выплеснуть эмоции, снять напряжение, изучить свое тело или что-то доказать себе. Мне нужно, чтобы ты желала именно меня.

Гермиона открыла рот и закрыла, осознав: любые слова сейчас будут расценены как попытка склонить к близости. Позиция Малфоя вызывала уважение. И досаду.

— Опять твои заморочки? — картинно вздохнула она, чтобы не показаться уязвленной.

— Не думал, что ты такая жадная до секса.

— Дурак.

Губы Драко расплылись в совершенно развратной улыбке. Гермиона смутилась бы, не будь возбуждена и растеряна.

— Я готов доставить тебе удовольствие любым способом, кроме этого, — он заправил прядку ей за ухо и в это самое ухо прошептал совсем другим тоном: — Не думай, что я такой сильный. Я хочу тебя до пятен перед глазами. Тебе достаточно просто сидеть рядом, чтобы я с ума сходил. Ты продавишь меня на раз-два. Поэтому просто прошу, не надо. Давай подождем.

Нет-нет, это не укол вины. Ну и что, что прямо сейчас она обдумывала несколько вариантов соблазнения Малфоя. Например, не сомневалась, что совместный просмотр взрослого канала на ТВ сорвет чеку. Несносный слизеринец последней фразой переложил ответственность за свой каприз на ее плечи. Возмущения не было, только какая-то ненормальная в данной ситуации щемящая нежность.

Гермиона ответила откровенностью на откровенность.

— Не знаю, чего ты планируешь дожидаться. Я ведь не отрицаю своего влечения. Может быть, все испытываемое мной в совокупности аналогично твоему «люблю», но я не готова употреблять это слово.

— А мне проще сказать «люблю», чем объяснять, что не могу оторвать от тебя глаз, рук, хочу быть с тобой каждую минуту, хочу баловать тебя, хочу твоего внимания, боюсь, что ты снова влипнешь в какую-то смертельно опасную историю, боюсь, что нас разлучат, ревную к твоим дружкам и даже к Северусу, хочу запереться с тобой в пещере и наложить на нее кучу защитных заклинаний.

Поучительная речь про гормоны осталась непроизнесенной, вместо нее прозвучало:

— Пожалуй, твое последнее желание даже сбылось, только пещера у нас со всеми удобствами, а заклинания накладывал не ты, — она кривенько улыбнулась собственной шутке и, обхватив его лицо ладонями, серьезно спросила: — А что, если это пройдет через месяц?

Сейчас все было наоборот: чем больше она смотрела на Драко, тем больше хотелось смотреть, чем теснее прижималась к нему, тем сложнее становилось отстраниться, но... если это изменится? Ведь может же измениться?

— Я не знаю, что будет через месяц. Может, Уотсон уйдет со своего поста, меня отыщут и запрут в Азкабане, может, тебе надоест опекать неудачника, и ты найдешь новое применение своей жажде помогать. Я могу часами убеждать тебя, что мои чувства не каприз избалованного мальчика, приводить в пример родителей, которые вместе прошли через такое, что нам и не снилось, и не отказались друг от друга — вместе, Грейнджер, какие бы разногласия у них ни возникали, пока смерть отца не разлучила, — могу клясться, что привязан до сих пор ко всем, к кому успел привязаться: к людям, существам, животным. И поверь, это проклятие, когда… когда многие уже умерли. Но все мои слова уйдут в никуда, если ты так боишься будущего, что не готова поверить в настоящее.

Наверное, эта речь могла прозвучать пафосно, но то, как яростно и пылко Малфой ее произнес… Вышло так искренне, что Гермиона поцеловала его. Просто поцеловала, и он ответил.

Его рот переместился ниже — на шею, плечи, ключицы. Гермиона не пыталась сопротивляться, когда лямки сарафана оказались на локтях, а грудь — доступной ошалелым глазам, рукам и губам. Подумаешь — грудь. Касания были приятны, она практически отключилась, растворившись в ощущениях, и не пыталась осмыслить и систематизировать новый опыт. Ласковые пальцы и жадный рот на груди разожгли приугасшее пламя. Драко и сам распалился, и Грейнджер не сомневалась, что способна заставить его перейти черту. Вот только нельзя было так поступить, нельзя было снова подвести его, предать доверие, которое только начало возрождаться. Гермиона выгнулась, желая большего, Малфой чутко отреагировал на потребности ее тела: пальцы оказались в ее трусиках и заиграли уже разученную мелодию, один из них экспериментально скользнул во влажное отверстие, неглубоко, не более, чем на фалангу, и задвигался в такт с остальными, в то время как рот Драко резко втянул ее сосок. И это совершенно неожиданно стало финальным аккордом — острым стаккато удовольствия.

Драко чувственно ее поцеловал и... куда-то исчез. Грейнджер просекла это с опозданием, словно перемотала картинку назад в омнинокле. Не сбежал же он? Не мог сбежать после того, как они были так откровенны друг с другом. Она ведь пошла навстречу его желаниям.

Когда Малфой вернулся, левитируя перед собой поднос, на котором стояли тарелка с круассанами и пиала с шоколадом, Гермиона успела в конец себя извести. От подноса шел пар. На мгновение возник легкий интерес: использовал он магию или микроволновку. С губ слетел глупый вопрос:

— Ты куда делся?

— Должен же я был позаботиться о себе, — он подмигнул, и до Гермионы с задержкой (опять!) дошло, что имелось в виду, но намек не вызвал смущения. Почти не вызвал, — и о тебе, — он подбородком указал на поднос.

Круассаны и шоколад прихотью мозга сассоциировались с Голдштейном, в голове что-то щелкнуло, и всплыл составленный перед сном план. Грейнджер тут же отыскала на прикроватной тумбочке Сквозное зеркало и вызвала Уотсона, совсем не задумываясь о времени, — если они отрубились на несколько часов вечером здесь, то в Лондоне уже стояла глубокая ночь. Аврор все еще бодрствовал, хоть и выглядел очень уставшим.

— Что-то случилось? — напрягся он.

— Нет, просто я кое-что придумала!

Уотсон поощрил ее движением головы, и Гермиона воодушевленно спросила:

— В последнее время в аврорат присылают воспоминания анонимно, так?

Исполняющий обязанности начальника кивнул и перехватил зеркальце поудобнее, отчего его лицо на той стороне зашаталось. Гермионин вестибулярный аппарат счел это крайне неприятным.

— И эти воспоминания считаются уликами, так?

— Так. После проверки на подлинность.

— Я правильно понимаю, что подлинность воспоминаний подтверждает мистер Голдштейн?

— Правильно, — губа Уотсона поползла вверх, но это было не важно. Ему придется принять ее всерьез.

— Прекрасно, — резюмировала Грейнджер. — Если мистер Голдштейн поможет извлечь только важные фрагменты — ответы Пайка без антуража и наших вопросов, я отдам вам воспоминания о его последних минутах. Инкогнито. Вышлите их себе из общественной совятни. И стоит, наверное, отправить дубль в «Пророк», чтобы полностью повторить сценарий получения предыдущих посылок. Пайк называл фамилии жертв и заказчиков, и среди них засветился член Визенгамота. Это информационная бомба, которая отвлечет общественность от Северуса, это поможет следствию, но что еще важнее: Пайк выдал одного из своих подельников — Джимми Пикса, и вы смело можете допросить его с Веритасерумом, поскольку Пайк мертв.

Гермиона смутилась из-за радости, прозвучавшей в голосе. Она понадеялась, Уотсон поймет, что радость относится не к факту смерти, а к тому, что обет перестал мешать расследованию.

— Вы уверены, что Пайк мертв? Подвергать опасности...

— Уверена.

Перед внутренним взором возникло обезображенное лицо с заострившимися чертами, ручейки крови из носа и рта, подтеки из глаз, неестественный прогиб поясницы, громкий выдох с хлопком. Вот теперь ею овладели здоровые эмоции. Гермиону пробила крупная дрожь. Цепкий взгляд опытного аврора отметил ее реакцию.

— И уверены, что готовы пережить тот вечер еще раз?

— Абсолютно.

Чем быстрее разберутся в этом, тем быстрее Снейп выйдет на свободу. Но червячком зашевелились сомнения в ответе на другой вопрос. Она дала его без запинки, но ее утверждение подразумевало безусловное доверие словам портрета Волдеморта. А что, если их выбросило не из-за Пайка? Что, если он остался там живым? Она уже ошибалась, и даже не раз. Разве не была Гермиона уверена, что в Визжащей хижине лежит труп профессора Снейпа? Разве сомневалась, что Пайк мертв, когда увидела его почти утонувшего в клубящейся жути? Не станет ли она косвенной причиной смерти Пикса? Не погибнет ли из-за нее уже третий человек?

— Я направлю к вам мистера Голдштейна с портативным Думосбором, — сообщил Уотсон и отключился.

Только теперь Гермиона вспомнила про парящий поднос. Она бездумно схватила с него круассан и надкусила, не чувствуя вкуса и температуры.

— А если Пайк жив? — выпалила то, что жгло язык гораздо сильнее горячего теста, и подняла на Драко встревоженный взгляд.

Тот методично заправлял шоколадом свой исходящий паром круассан, удерживая на лице нейтральное выражение.

— Мы не смогли бы покинуть зал без человеческой жертвы, — напомнил он.

— Но вдруг Волдеморт соврал!

— Да прекрати! Мы оба знаем: Пайк умер. Оба знаем — почему. Не пытайся уменьшить мою вину.

— Я не пытаюсь, — дело и вправду было вовсе не в вине Драко, но раз уж тот заговорил, она сочла нужным напомнить: — Ты слушал Северуса? Он сказал, что возможно, это произошло не… из-за нас.

— Тебе так нравится самообманываться?

— Да при чем здесь...

— Гермиона, мы его заставили говорить, и это — факт, допрос привел к его смерти, это — тоже факт.

— Но вдруг…

— Хорошо, пускай причина смерти то, что кто-то отправил в аврорат его воспоминания. С такой правдой тебе станет легче жить? Ты ведь знаешь, что у нас было намерение выжать из него максимум информации и убить. Прости, — тут же добавил Драко, испугавшись ее выражения лица. Гермиона тряхнула волосами, отгоняя заполонившие голову картинки. Намерение у них было, да. И, положа руку на сердце, Грейнджер признавала: доведись ей попасть в эту ситуацию еще раз, поступила бы точно так же.