Без вины виноватая

Глава 28 Удар под дых

— Я была очень аккуратна, ничего не тронула, удалила только воспоминание о браслете!

Малфой не требовал оправданий, Малфой «благословил» ее на Обливиэйт, однако с тех пор, как Панси Паркинсон, все еще слегка дезориентированная после корректировки памяти, медленно ушла в сторону теплиц, Гермиона оправдывалась, оправдывалась и оправдывалась.

Чужая палочка, которая и раньше была неудобной в обращении, сейчас ощущалась в руке чем-то вроде живого, извивающегося флоббер-червя. Грейнджер убрала ее в карман, но и там она неприятно касалась тела. Чуть-чуть отпустило только тогда, когда палочка оказалась в недрах бисерной сумочки.

— Спасибо. Мог бы, сделал сам, но ты же знаешь, что меня секут…

— Глупостей не говори! Я не упрекаю тебя.

Да и оправдывается она скорее перед собой.

— Нет, но…

— Я сама во всем виновата! Если бы не забыла про браслет...

— Ты в очередной раз спасла меня, — он нагнал ее, схватил за руку и резко остановил. Быстро семенящая Гермиона едва удержала равновесие.

— Это не я. Снейп позавчера после ужина попросил задержаться, дал наклейку и объяснил, как действовать в случае… В таком вот случае.

— Не знал, что в тебе спит такой актерский талант! — перешел Малфой в режим «подхалимаж».

— Прекрати! Мы оба знаем, это было разыграно бездарно. И такой прокол с браслетом! — Гермиона вырвала руку и припустила к замку. Ей хотелось побыстрее оказаться в библиотеке, заняться общественно-полезным делом, погрузиться в работу. Желательно в сложную, чтобы получилось выбросить из головы все-все-все мысли.

— Ты в считанные секунды ликвидировала последствия, — напомнил Драко, когда они стали подниматься по лестнице.

— Заклинанием, которое поклялась себе никогда больше не применять!

— Теперь ты знаешь больше о рисках и действуешь еще осторожнее.

Поддержка была приятна, хоть и раздражала. Гермионе хотелось винить себя, поэтому она старалась не допускать слова Малфоя до сознания. Не рухнуть в пучину самообвинения помог не он.

— Гермиона! — донеслось сверху. Голос был знакомым, да что там — родным, но теперь на месте привычного тепла возникло отвращение.

— Пойдем через левое крыло, — потянул ее за рукав Драко.

— Иди, куда шел, Малфой, — выплюнул Рон. — Гермиона останется здесь.

Да что они возомнили! Ей стоило немалого труда убедить себя, что дело в темной магии, которая все еще воздействует на Рональда Уизли, и возмутительном собственничестве Драко Малфоя.

— Гермиона останется здесь только потому, что хочет с тобой поговорить, — отчеканила она, незаметно сжала малфоевский локоть и шепнула «Иди». Малфой неуверенно перекатился с пятки на носок и выразительно посмотрел на нее.

— Я справлюсь, — Гермиона полоснула его сердитым взглядом.

Слово «Зеркальце» Грейнджер скорее прочитала по губам, чем услышала, и нетерпеливо кивнула, положив руку на сумочку.

— Уже спелась и с этим змеенышем?

— Рональд! — осадила она друга и осмотрелась в поисках уединенного места.

Рон перехватил их на боковой узкой лестнице. Не то чтобы поблизости были люди — кажется, все, кроме них с Драко, работали во дворе и на прилегающей территории, — но стоять каланчой в проходе было неуютно. Грейнджер дернула плечом, побуждая идти следом. Они поднялись на один пролет, остановившись возле прямоугольной ниши с небольшим карманом, где раньше размещалось несколько комплектов доспехов. Гермиона поискала глазами Малфоя, видно его не было, как и не было слышно удаляющихся шагов. Защитник выискался! Развлекать его внутреннего сплетника вероятной ссорой с Роном она не собиралась, поэтому, переборов нежелание касаться палочки, набросила Муффлиато, а затем, на всякий случай, Каве инимикум. Палочка скользнула назад в сумку, а Гермиона, подбоченясь, обернулась и сурово посмотрела на друга. Рон стоял напротив нее, нахмурившись и скрестив руки на груди. Наконец у нее выдалась возможность хорошо разглядеть его, вот только… то, каким она его видела, пугало — словно сквозь призму чужого (или нового?) восприятия. Знакомое до последней мимической морщинки лицо казалось глуповатым, глаза — злыми, сам он стал как будто более грузным и рыхлым. Грейнджер помнила об отворотном заклинании, понимала, что так оно и действует, но знать и принимать — разные вещи. Как быть, как жить дальше, если в ответ на каждое движение очень важного для нее человека, на каждое сказанное им слово где-то за ребрами вспыхивает раздражение? Станет ли легче, если выплеснуть обиду?

Необходимость высказаться распирала со вчерашнего утра, но почему-то начала Гермиона не с того, с чего собиралась:

— Рон, Северус, несмотря на свою тотальную занятость, взялся тебе помогать, а ты…

— Так и знал! Ты меня бросила из-за сальноволосого урода!

Да что же это такое!

— Для того чтобы тебя бросить, мне нужно было хотя бы начать встречаться с тобой. Не помню, чтобы мы обсуждали этот вопрос.

— Так значит, все-таки Снейп!

Желание тут же опровергнуть эту бредовую идею столкнулось с желанием уязвить побольнее, а затем вспомнилось, что Северус просил разыграть на публике нечто вроде… доверительных отношений или нежной дружбы. Неужели даже одному из самых близких друзей нельзя рассказать правду? И какая она, эта правда?

Пауза затянулась, и Рон воспринял ее молчание как ответ. Он стиснул кулаки и зарычал, возвышаясь над ней мрачной массивной громадой. На мгновение стало страшно, но она напомнила себе, что это Рон, просто Рон.

— Что ж… — протянул он. — Мама говорила, что ты пойдешь на все, чтобы тебя заметили.

Несмотря на гудящее вокруг них Муффлиато, пощечина вышла звонкой, руку обожгло как огнем.

— Во-первых, между мной и Снейпом ничего нет, кроме взаимной благодарности, во-вторых, даже если бы и было, никаких прав…

— Взаимной благодарности!

— Да! Я спасла ему жизнь…

— И даже не обмолвилась об этом, пока жила у нас нахлебницей!

Нахлебницей…

— Я верну все до последнего сикля…

— У папика своего возьмешь?

Рон скривился, яркий след от ладони на щеке делал его лицо еще более неприятным. Желание влепить вторую пощечину столкнулось с гадливостью. Гермиона просто не могла заставить себя прикоснуться к нему.

— Это не ты! Это говорит темная магия, с которой ты борешься.

— Он тебе рассказал?! Целитель не имеет права разглашать личную информацию.

Рассказал… Знал бы Рон о ее роли в «постановке диагноза».

— Он и не целитель. Имей уважение к человеку, который тянет на себе колоссальный объем работы и все равно находит время заниматься твоим восстановлением.

— Какая забота о двуличном змее!

— Рон! Он помогает мне с… родителями, он нашел мне пристанище, когда вы, между прочим, отказали от дома!

— А с чего бы это тебе жить с нами, если ты прилюдно объявила, что никем мне не приходишься?

Вспомнился патронус, отправленный в сердцах.

— Мы с тобой не выясняли отношений…

— Потому что тебе нужно было время! — взревел он.

— Да, — согласилась Гермиона примирительно, как к прыжку с обрыва готовясь к тому, что следовало объяснить: — Тогда я еще не понимала, что со мной творится. Раньше меня тянуло к тебе, а после битвы… после битвы как отрезало. Мне стали неприятны твои прикосновения, даже просто твое присутствие рядом. Я думала, это из-за пережитого, а оказалось... — она посмотрела на Рона в упор, ища в его взгляде понимание, его черты исказились не то злобой, не то болью, Гермиона зажмурилась и выдала скороговоркой: — На меня наложили отворот.

Она открыла глаза, ожидая сочувствия, но обнаружила, как по лицу друга расплывается облегчение. Это выражение делало его еще более дурацким. Гермиона яростно замотала головой, отгоняя «чужую» оценку.

— Ну так в чем проблема? — захлопал ресницами он. — Финита — и готово? Если мудреный сглаз, то обратимся к маме. Несколько минут, и мы снова вместе.

Рон двинулся к ней, и Гермиона автоматически отступила назад.

— Нет, Рональд, ты не понимаешь. Не простой отворот. Его обнаружили… — упоминать Снейпа, тем более в связке с Люциусом, не стоило, — с помощью вот этого артефакта, — она нащупала камень на шее и показала другу, продолжающему теснить ее к дальнему углу ниши. — Отворот запечатала смерть. Не знаю чья, не знаю, кто его наложил. Женщина. Может, Лаванда, случайно, — быстро добавила, чтобы не вызвать новую волну злости, — или Беллатрикс. Не важно. Важно только то, что оно сопоставимо по силе с чарами, которые охраняли Гарри до совершеннолетия. И необратимо.

Рон остановился, огорошенный информацией. Вовремя, потому что Грейнджер уже нащупала спиной стену, а расстояния между ними почти не осталось. Запах Рона, такой родной и знакомый, смешанный с запахом еды, которую он недавно ел, раздражал рецепторы. Гермиона поражалась силе омерзения, которое заворочалось внутри от навязанной близости, и с трудом сдерживала желание достать палочку.

— Или всю эту сказочку придумал твой Снейп, чтобы прибрать тебя к рукам, — Рон неожиданно хлопнул ладонью по стене возле ее лица, а затем поставил вторую руку с другой стороны и стал медленно наклоняться.

— Рон. Ты слышал меня. Отворот запечатала смерть! Снейп жив, и он никого не убивал. Мы вместе видели, в каком состоянии он находился…

— А может, Малфой? Будешь мне рассказывать, что и этот уродец чист на руку? — капли слюны, вырывающиеся изо рта Рона вместе со словами, попадали Гермионе на лицо. Ее замутило.

— Заклинание накладывала женщина! — попыталась докричаться до друга она, изо всех сил стараясь отвлечься от физического дискомфорта. Продолжать разговор было бессмысленно. Когда Рональд Уизли включал упрямого барана, он прекращал слышать собеседника.

— Ты уверена, или тебе наплели твои змеи? А ты еще просила не подавать в Аврорат на белобрысого недоноска. Завтра же…

Страх за Драко задвинул все остальные чувства на задний план, здравомыслие оказалось задвинуто вместе с чувствами. Гермиона сжала кулак и со всей силы ударила Рона в середину груди, заставив отпрянуть.

— Если ты сделаешь это, можешь забыть о нашей дружбе! — прошипела она, глядя на него снизу вверх.

Веснушчатое лицо пошло красными пятнами.

— То есть это хорек? Он что-то сделал! Дал тебе любовное зелье или еще какую-то гадость…

Рон навалился на нее, вцепился в плечи и стал трясти. Запах английского завтрака смешался с запахом пота, и это было невыносимо чуять насколько близко. Не то чтобы он был сейчас сколько-нибудь похож на человека, способного усваивать информацию, но даже если бы Гермиона хотела рассказать про договор, отрезающий возможность навредить ей, то не смогла бы. Она и дышать-то старалась через раз.

— Отодвинься! Мне противно, — она позволила брезгливости отразиться на лице.

Массивное тело еще сильнее вжало ее в стену, лопатки отозвались болью. Гермиона попыталась вывернуться, чтобы дотянуться до палочки, но Рон предвидел маневр и, перехватив оба ее запястья одной рукой, резко отвел в сторону. Костяшки пальцев ударились о камень, мышцы заныли, из глаз хлынули слезы, и в довершение кошмара влажные губы впились в ее рот. Она завертела головой, но Рон поймал ее подбородок и надавил на челюсть. Его губы обмусоливали ее губы и щеки, Гермиона чувствовала, как слюна застывает на коже, и умирала от отвращения. Может ли человека стошнить в поцелуй? Этот очень четко оформившийся вопрос разделил восприятие надвое. Она одновременно оставалась участницей гадского действа и наблюдала всё со стороны — дурнота и жжение в спине и ниже были как ощущениями, так и отстраненной констатацией «мне больно и мерзко».