Склеивая осколки

— Леди...

И привлёк её к себе так естественно, что Гермиона прекратила анализировать творящийся вокруг кавардак, внешне равнодушного Драко, ходы Сколопендры и просто ощутила человеческое тепло. Давнего друга. И удивительное чувство защищённости.

— То, что он на тебя не смотрит, не значит, что не видит, — Гарри верно угадывал нужное направление. — Не отвечай, но чем же ты его так достала, что он всеми силами старается доказать обратное?

Наблюдательность — ценное качество, и оно пришлось очень кстати.

Гермиона отшвырнула колебания. Конечно, можно быть бесстрашной, но нельзя не понимать, чем рискуешь, бросая вызов Малфою.

— Главное, чтобы мы видели его, — сказала она, поправляя задетые ею очки Гарри.

Его костюм из арсенала игроков сборной Ирландии по квиддичу не оставлял сомнений. Кого конкретно — Гермиона предпочла не ломать голову.

— Знаешь... Я тут подумал... А зачем столько сложностей? Ловушки и так далее? Ну, с памятью понятно, всё завязано на чём-то тёмном, потому что боится разоблачения... А к чему такие потуги с Малфоем? Почему бы Сколопендре банально не подчинить его... нас, в общем, всех, кто способен выдать её, и развлекаться на полную?

— Тебе надо больше читать, Гарри. Держать одно сознание под контролем непросто, а ты говоришь о десятках людей! Кроме того, это грозит Азкабаном. Не самое приятное времяпровождение, не считаешь? Учитывая, что чужие эмоции надо где-то хранить, ведь вне живого они гибнут, я подозреваю, что Сколопендра носит их в себе и вынуждена подавлять. Не питается же она ими, не дементор...

— И поставлять ему еду, как заключённых, она не может. Не вяжется с фактами. Всё равно мне не ясно, почему пришлось травить Аббот, которую лишили... Ну, чего-то лишили. И зачем понадобилась записка для Малфоя, когда есть более простой способ решить проблемы, разве нет?

Гарри сбился с ритма, наступил на что-то круглое и, услышав хруст, опустил взгляд. Как и Гермиона. Они столкнулись лбами, и в унисон:

— Прости.

Неловкость исчезла так же быстро, как и появилась. Гермиона увлечённо продолжала, будто испытывала потребность выговориться:

— Давай так... Забудем пока про Азкабан. Использовать непростительное на жертве, например, на мне — значит смешать наши сознания и позволить на мгновения завладеть своим, родным, украденным чувством. Возможно, вернуть. Но точно — ощутить его. И этим раскрыть себя. Так, наверно, никакой Обливиэйт не спасёт... А напасть на подчинённое сознание, на того же Малфоя — это направить оружие против себя. Сколопендра не этого хочет! Вообще, я предполагаю, что ритуал этот требует чистоты сознания жертвы — нетронутости, незапятнанности собой — и эмоций, эмоций, эмоций. Они делают магов слабее, даже самых сильных из нас.

Гермиона ласково взглянула на Гарри, потому что тот искусственно улыбнулся Джинни и Хагриду — самой странной паре, не считая Макгонагалл и Флитвика.

— Иногда мне кажется, я раньше свихнусь, чем разгадаю эту тайну, — невесело закончила Гермиона.

— Тогда, может, Аббот что-то почувствовала, когда Сколопендра попыталась её подчинить? Поэтому и решила отравить, пока та не догадалась, в чём дело?

Но Гермиона лишь прошептала:

— Я не знаю, — так тихо и слабо, словно боялась постоянного «не знаю».

— Тогда ловим её на Малфоя, и загадки останутся в прошлом. Эмоции же можно вернуть?

Гарри смело озвучил то, о чём не решались спросить остальные. О чём и саму себя спрашивать не хотелось!

Сказать снова три изношенных слова у Гермионы сил не нашлось. Как и уверенности. Но надежда позволила кивнуть.

И посмотреть на Малфоя.

Он вернулся другим, заперев эмоции на замок. Лишённый настоящей маски, предпочёл носить свою прежнюю. Но ничто так не ранит, как равнодушие. Ничто!.. А он улыбался Нотту, рассматривая его необычную трость; шепнул что-то Дафне, отчего она зарделась и немного надула губы; показал неприличный жест Монтегю. Малфой будто забыл о Гермионе...

Так всё напрасно? Продолжение их разговора не вышло? Она металась между правильным и ложным. Между «верю» и «не верю». Металась и не сдавалась.

Музыканты перестали играть, и Гарри отпустил её. Однако Гермиона успела заметить, что Малфой, как бы невзначай, повернулся в их сторону и в первый раз за вечер посмотрел прямо на неё.

Наконец-то посмотрел, чтобы прикрыть рот рукой и...

Театрально зевнуть, похлопывая надменные губы.

Малфой не забыл. Не забыл. Но...

Ему скучно?

Это что, персональное приглашение к действию? А где стандартный поклон перед дуэлью? Где злорадная усмешка? Где, блин, несколько минут сладкой злости, стоило Гермионе войти?!

Где сердце Малфоя?

Пока есть только характер: отвратительный и любимый.

Уязвлённая душа жаждала борьбы.

Будет ему развлечение!

А Драко остался собой доволен. Рука Грейнджер стиснула платье. Отпустила, но стиснула же!.. Как и он — внутренних демонов. Всей своей ревнивой задницей чувствуя, с кем виляет этой частью тела Грейнджер. Хотя с подобным успехом она могла бы тискаться с каменным рыцарем или колонной — эффект тот же. Поттер — уже избитый сюжет. И какого?.. Он даже не парень — придурок-муж, потому что осоловело наблюдает за сестричкой рыжего увальня, и на лбу пора прибивать табличку: «Выходи за меня». Какой болван!

Грейнджер не помешает включить мозги.

Может, ему самому нужно потанцевать с Поттером, чтобы до этой дурочки дошло, какова на вкус такая ревность? Она смешна. Пусть и неприятна.

Гермиона стояла рядом с друзьями, пока те оживлённо обсуждали Паркинсон, Сколопендру, Ханну, даже Полумну и приманку-Малфоя. Пропускала слова мимо ушей и ждала новых аккордов: модная группа «Дикие сестрички» устраивалась на сцене. Макгонагалл вняла-таки совету Джинни.

— Ты вообще понимаешь, что делаешь? — у самого уха спросила Гермиону Сандра и поправила её повязку, придавая вопросу конкретный смысл.

И, не дождавшись ответа, наблюдая, как Грейнджер стремительно удаляется, заключила:

— Конечно, нет.

Потому что та шла в строго определённом направлении — к Малфою. Пренебрегая всем и вся, двигалась по воображаемой прямой с намерением, понятным без всякой легилименции:

Танец мира и согласия.

Хотя таким его можно назвать с огромной натяжкой. Большой зал — не Тайная комната, а Гермиона собралась пробудить не того змея.

Малфой её порвёт. Не буквально, но порвёт. Их отношениям конец, если перегнуть палку, а кое-кто, несомненно, решил это сделать. Без спроса. Сандра знала цену такой самонадеянности. Знала и уже жалела Гермиону. Молила передумать. А ещё лучше — объявить себя сумасшедшей.

Но...

Шаг. Ещё шаг. И ещё...

Всего минута до катастрофы.

Сандра косится на Малфоя с опаской: он следит за Грейнджер и не уходит. По-видимому, пытается сказать «нет», пока не поздно. Ловит её сумасбродство, подпитываясь им. Предчувствует вызов. Но всё равно упирается в своё «нет», как последний...

И тут... есть бог на свете.

То есть Нотт.

Который, сунув Малфою свою трость, тоже делает шаг...

К Грейнджер.

Он перехватывает её за секунду до взрыва. Чуть склоняется, что-то говорит, берёт за руку...

«Молодец», — выдыхает Сандра.

И подлец!

«Грёбаный-грёбаный Нотт!» — Драко вспыхивает как солома. Какого дьявола он влез в их игру?!

Грейнджер нужен другой слизеринец. Другой!.. Пусть она не голая, пусть у них не свидание у озера, но такая наглость в её духе. И переводить стрелки на всяких безродных лохов, ставить гордячку на место, колоть и жалить — забота Малфоя! Не Нотта. Какие танцы?!

«А чего ты ждал, приперевшись на бал? Лекций?» — и самому смешно.

Но Нотт — вор. Нотт — гад. И последняя сволочь!

Особенно когда пялится на Грейнджер и исходит слюной. В малфоевской вселенной Нотт может касаться чужого только с высочайшего разрешения.

Которого у него нет.

Драко переступает с ноги на ногу, извращённо отпечатывая каждый момент в извилинах:

«Вот собака! Шавка. Чистокровный кобель!»

Когда скользит своими лохматыми лапами по тонкой талии. Нет — оглаживает! Мечтательно прикрывает глаза. Шепчет на ухо грязные словечки... Не важно какие — один хрен, грязные! И сколько можно?! Нотта прорвало? Речь он, что ли, толкает?

«Мне всё равно», — и опять смешно. До дури.

Ведь он прижимается к Грейнджер. К её груди... А под этим голубым «небом» ни грамма нижнего белья, ни крупицы...

Заткни своё воображение! А ещё лучше — придуши. Драко мысленно затягивает на нём петлю, ощущая это почти физически. Если Нотт придвинется хоть на дюйм ближе... Руки почти переламывают его трость.

«Держи дистанцию, сука! — но он не слышит. Не хочет. Невербальные приказы не ему писаны?! — Так ты ещё глухой и недоделанный!»

А Нотт всё пялится и пялится на Грейнджер. Облизывается, раздевая её глазами. Тяжело дышит, любуясь голой Грейнджер...

Совершенной в своей наготе.

«Ох, чёрт-Мерлин-чёрт!»

Или это снова больное воображение? Да, именно оно.

— Хочешь?.. — Драко улавливает голос Дафны и спрашивает, не думая:

— Кого?

— Потанцевать, — её кокетливая улыбка бесит Драко.

Но он резким тоном извиняется, вручает обжигающую пальцы трость, затем несёт какую-то ерунду, что следующий танец — Дафны, а сейчас ему нужно проветриться. Блейз, кажется, дурит на пару с курицей-Лавгуд, Панси — с лопухом-Лонгботтомом...

Бал катится под откос.

Вместе с показным пофигизмом Драко. Он адским усилием удерживает его на лице, не представляя, как остановить всё это...

Тупик.

Музыка не льётся — звенит, а Нотт всё пялится и пялится на Грейнджер. И осторожно, втихую трогает своими кривыми пальцами воздушные локоны.

«Поцелуй её ещё!.. Если зубы жмут».

Воображение убивает.

Как и то, что липкая рука Нотта спускается с талии чуть ниже, оценивая изгибы... А тоненькая лямка спадает с нежного плеча Грейнджер, как немое согласие. Если Нотт позволит ещё хоть полдюйма... Хоть четверть...

Но взгляд Драко уже отмеряет половину. Нет, целый дюйм!..

«Скотина!»

Гул в голове на секунду заглушает мысли. Яд отравляет мышцы. На языке — ни одного приличного слова.

«Всё. Он покойник».

За то, что хочет Грейнджер. И он ведь её хочет! Потому как двигается иначе: медленнее и косолапее. Отводит бёдра. Этому похотливому танцору что-то мешает! И достаточно на мгновение заглянуть в его сознание, чтобы прочесть желание сунуть руку в карман и поправить свой дико-неловкий стояк...

Концерт окончен.

«Вы мне противны. Омерзительны. Оба».

Нотт — сученыш! А Грейнджер не танцует — она трахается с ним. По правилам Малфоя. Едва-едва дрожит пока лишь губами и трахается — чувственно-прекрасно — трахается!

При всех.

Не видя его.

И в сердце входит пустота, передвигая ноги. Уничтожая каждой новой мыслью прежнюю:

Повязка — ноль.

Повязка — шваль!

Повязка — боль...