Без вины виноватая

— Я не нуждаюсь в защитниках, мистер Голдштейн, — едко бросила Грейнджер, преодолевая «инструкции» зелья, нашептывающего, что нужно вести себя тихо. Морис сверкнул глазами, вызывая привычное уже раздражение.

— Список, дорогой, — улыбнулась Нарцисса дальнему родственнику, Гермионе подумалось, что именно такую улыбку видели жертвы Медузы-Горгоны, прежде чем обратиться в камень.

— Но всех… никто не знает всех, — замямлил Лестрейндж, а затем... захрипел, схватился за горло и медленно сполз по стене.

— Корбан? — обратилась ко второму мужчине миссис Малфой, более не обращая внимания на осевшего на пол Рабастана и игнорируя страшные булькающие звуки, которые тот издавал. Ну, точно Горгона!

— Получишь список, когда я попаду туда, куда мне нужно.

— Уверен, что вернешься? — вздернула она бровь.

У Гермионы перехватило дыхание. До нее наконец дошло, с кем в сговоре Нарцисса на самом деле и зачем здесь оставшиеся двое.

— Не запугивай меня, Цисс! — рыкнул Яксли.

— Что ты! — мать Драко одарила обреченного еще одной «улыбкой Горгоны» и… аппарировала. Какого черта!

— Прирежем грязнокровную дрянь, — предложил самый молчаливый из Упивающихся.

Голдштейн сделал шаг вперед и встал между нею и прихвостнями Волдеморта.

— Прекратите, мистер… не знаю как вас зовут.

— И не нужно, — буркнул тот.

— При всем уважении, мистер Голдштейн, — Яксли оттянул внимание на себя, — эта девчонка…

— ...с удовольствием проведет вас внутрь, — просиял Морис.

Разумная часть Гермионы протестовала: нельзя обрекать на смерть еще двоих, кем бы они ни были, нельзя впускать в логово Волдеморта такого опасного человека, как Голдштейн — мало ли зачем ему туда нужно, но «Феликс Фелицис» устроил настоящий бунт. Она хотела — действительно хотела — поставить всех перед фактом, что никого и никуда не поведет, и… в общем, дальше действовать по обстоятельствам, но ее артикуляционный аппарат заартачился, а после отказали и мышцы лица. Гермиона хлопнула глазами, улыбнулась, с придыханием сказала:

— Конечно!

Как же стыдно!

— Он… Что он с ней сделал? — в грубом голосе человека без имени пробились панические нотки.

— Мистер Голдштейн — один из лучших менталистов в мире, — пояснил напарнику Яксли.

— Империус?

— Ни в коем случае! Охранная магия не пропустит ее под Непростительным. Здесь нужна тонкая работа. Очень тонкая.

Гермиона была уверена, что Морис не заставлял ее устраивать это представление, в конце концов, их связывает Обет о непричинении вреда. Вот только не делиться же своими выводами с двумя Упивающимися?

— Мисс Грейнджер — наследница, — веско уронил Голдштейн.

— Бред, гря… — попытался перебить нонейм, но слова застряли у него в глотке под обжигающе холодным (внезапно!) взглядом голубых глаз волшебника, который как ни в чем не бывало продолжил:

— Чтобы открыть проход, недостаточно ее крови. Пересечь границу защитных чар Темного Лорда может либо сама мисс Грейнджер, либо те, кому она любезно позволит себя сопровождать.

«Феликс Фелицис» снова погасил ее порыв высказаться, но купировать гнев не смог, и брошенный на Голдштейна взгляд говорил обо всем том, что не облекалось в слова. Впрочем, это только подтверждало легенду о ментальном воздействии, проданную Морисом этим двоим.

— Мистер Яксли и мистер не знаю, как зовут, придержите мисс Грейнджер за плечо.

— Я не прикоснусь к грязнокровке! — Упивающийся сплюнул на пол.

Будто она жаждет его прикосновения...

— Вы можете остаться тут, — Гермиона пожала плечами и буквально через секунду ощутила на своей левой руке три чужих ладони. Как же хотелось их сбросить! «Противно, но так надо», — говорило в ней зелье.

Она не стала оглядываться и выяснять, кто держит ее за запястье, кто за локоть, а кто за плечо, вместо этого создала для себя головной пузырь, проколола заклинанием палец и шагнула в открывшийся после кровавой жертвы проход. За ее спиной раздался шепот Мориса, тот спешно наколдовывал пузырь и себе. Приспешники покойного Темного Лорда, посмотрев на них, сделали то же самое. Удивительно, что они сдержали реакцию на запах, пока были без пузырей. Этим товарищам такое привычно? Гермиона решила не зацикливаться на вопросе и, не глядя по сторонам, чтобы случайно не встретиться глазами с головой-светильником, двинулась вперед. Искаженные подсвеченные лица, судя по звукам за спиной, произвели на эскорт впечатление, но их реакция занимала ее в последнюю очередь, она старалась подготовиться к тому, что ждет впереди. Грейнджер никогда не видела настоящее разлагающееся тело, но школьных знаний по биологии хватало на то, чтобы представить, как это должно быть ужасно. Преграда возникла перед ними неожиданно, и рядом с ней не было трупа.

— Так и думал, — восхищенно прошептал Морис, а Гермиона застыла. Что делать дальше? Провести их в верхнее помещение, в кабинет-обманку? Тепло, притаившееся в груди после глотка жидкой удачи, почему-то молчало.

— Ну! — ее больно ткнули палочкой в спину, и сразу же прозвучало «Авада Кедавра!», ее шумный выдох был поглощен звуком удара тела о пол, а Морис бесстрастно повторил: «Авада Кедавра!».

В голове промелькнула идиотская мысль: раз она все еще слышит, убили не ее. Единственной заполняющей сознание эмоцией, пока они с Голдштейном медленно планировали в нижний зал, было удивление. Сначала абстрактное, а затем конкретное. Но как же… жертва за выход? Гермиона была уверена, что ею станет один из последователей Темного Лорда. Морис все-таки убьет ее? Зелье удачи привело на смерть?

— Ну же, мисс Грейнджер, к чему так драматизировать? Я не могу навредить вам. Обет, — укоризненно сообщил ей человек, только что без тени сомнения уложивший двоих Упивающихся ближнего круга раньше, чем они успели понять, что происходит.

Они мягко приземлились в клубящийся туман. Голдштейн произвел несколько плавных пассов палочкой, накладывая защиту сначала на нее, затем на себя, видимо, это было что-то ограждающее от темной магии, потому что давило теперь меньше, а дышалось — легче. Гермиона посмотрела туда, где умер Пайк, — трупа не было, второй взгляд достался Рокки — тот оставался на месте, все так же сидел на своем пыточном стуле, открыв рот в вечном крике. Затем она обернулась. Портрет, на который они с Драко наложили Силенцио, возмущенно жестикулировал. Неужели заклинание продержалось несколько недель? Сейчас Волдеморт выглядел так, как во времена своего подъема — роскошным мужчиной среднего возраста с легкой безуминкой в красноватых глазах.

— Державный Цезарь, обращенный в тлен(22), — продекламировал Морис дамблдоровским тоном, останавливаясь под портретом, и задумчиво добавил: — Этот Томми помнит, наверное, только начало нашего общего пути.

Портрет не завладел его вниманием надолго. Голдштейн окинул изображение взглядом искушенного ценителя, отвернулся и отправился на экскурсию по залу. Он медленно вышагивал вдоль нагромождений темномагического хлама, подхватывал и листал интересующие его книги, разворачивал свитки, а затем отбрасывал их в сторону, то замирая восхищенным туристом, то объясняя что-то с куражом бывалого гида, то осматриваясь с вальяжностью владельца зловещего музея, и облачка серого тумана разлетались из-под его ног.

— Я так и знал, они все здесь! — возликовал Морис из угла, куда Волдеморт отсоветовал ей соваться. — Трупы, — уточнил, словно она потребовала разъяснений. — Магия собирает их в одном месте, вероятно, тут оба ваших… однокурсника. Полагаю, проекции голов умерших в этих стенах, оказываются в верхнем коридоре, удлиняя его, а остальное…

О боже!

— Зачем здесь мы? — резко оборвала его спич Гермиона.

— Э-э, милая, — начал Голдштейн, как водится, неуверенно, и она закатила глаза, — дело в том, что этого места не должно быть.

— Неоспоримо, — согласилась Грейнджер.

— Вот видите, как быстро мы пришли к консенсусу, — Гермиона поморщилась, когда он подмигнул ей. — Осталось только воплотить все в жизнь.

— И как вы собираетесь это воплощать? Мы с вами умрем…

— Нам не обязательно умирать вдвоем, юная леди, — напевно произнес Морис. — Даже наоборот.

Ну конечно, наследнице Волдеморта нет места в этом мире. Ее удача закончилась, или именно в этом ее удача и заключается? Не то чтобы она цеплялась за жизнь, но стало тоскливо. И Драко будет убиваться, и Гарри, может, даже Рон...

— Нет, вы неправильно поняли. Как раз у вас вся жизнь впереди.

Что?

— Что? — повторила она вопрос вслух, а потом, резко выбросив палочку вперед, приставила ее к горлу Голдштейна и задала вопрос, который должна была задать еще в коридоре: — Что вы сделали с Драко?

— Так, маленькая шалость, — кокетливо отмахнулся пожилой волшебник. — Мама в детстве накладывала на меня такие чары, чтобы я не мешал ей. Ваш супруг находится в светлом сне вместе со своим котенком, им там хорошо и весело.

— Как он оказался здесь?

— Так же как и вы. Каминной сетью. Мистер Малфой даже не раздумывал возвращаться ли, когда я сказал, что вам нужно надежное убежище.

Драко рискнул свободой ради нее, а она...

— Как его расколдовать?

— Чары сами спадут, когда я умру, — Голдштейн растянул губы в совершенно безмятежной улыбке.

Гермиона отшатнулась назад, рука с палочкой безвольно повисла вдоль туловища. Она наедине с сумасшедшим? Захотелось снять Силенцио с портрета, поскольку тот, казался разумнее волшебника рядом с ней.

— Не волнуйтесь так, я готов: привел все свои дела в порядок, передал преемникам, позакрывал гештальты. Да кстати! Это вам, — он полез во внутренний карман и достал оттуда магически уменьшенные картонные папки и несколько дисков.

— Исследования Миланы Спок. Вы — эксперимент 56/6.

Гермиона механически взяла предложенное и спрятала в сумочку.

— К сожалению, наша общая знакомая погибла при пожаре в учреждении, где она работала.

Детройт. Он говорил, что Милли работала там. В голове зазвучал голос диктора «Здание центра развития семьи в Детройте выгорело до несущих конструкций». Позакрывал гештальты… Из горла вырвалось сухое рыдание.

— Вы…

Голдштейн проигнорировал ее попытку что-то сказать и продолжил тем же благожелательным тоном:

— Как и обещал Северусу, закончил работу с вашей мамой. У доктора-магла осталась схема лечения, и он будет, — на этом слове Морис сделал ударение, — ее придерживаться. Зелья я таблетировал, проблем не возникнет.

Язык не повернулся его поблагодарить. Этот человек — убийца. Гермиона не понимала, работает «Феликс» до сих пор или у нее начался отходняк. Ее реакции были притуплены, информацию она воспринимала отстраненно: Голдштейн убил Упивающихся, устроил пожар, в котором погибла Милана, а теперь говорит о собственной смерти. Это ужасно, это омерзительно, она понимала умом, но не ощущала в полной мере.

— У меня во внутренних карманах заключенный в защитную сферу Адский огонь, когда я умру, сфера разрушится и он пожрет тут все.

Спокойный голос контрастировал с мстительным удовольствием во взгляде. Проговаривая это, Морис не сводил глаз с обитателя портрета. Сейчас на нем ярился юный Волдеморт, Голдштейн наслаждался каждым его ударом о холст. Наслаждался его бессилием.