Без вины виноватая

— Могу я воспользоваться вашим камином?

Перед глазами снова всё расплывалось от слез. Когда Гермиона Грейнджер успела превратиться в такую плаксу? Еще не хватает разрыдаться прямо тут! Кингсли кивнул, она бросилась вперед и, схватив горстку пороха, юркнула в камин с полувсхлипом: «Нора».

— Гермиона, тебе не стоит…

Чего ей не стоит, она уже не услышала. Не стоит принимать близко к сердцу? Не стоит изображать из себя взрослую? Новая волна обиды, щедро приправленной гневом, растекалась под кожей, пока Гермиона отряхивала пепел.

В гостиной никого не было. Гермиона, подавив желание бежать в комнату Джинни (вдруг та вернулась?), чтобы наплакаться всласть, заставила себя плюхнуться на ближайший стул и сделать несколько глубоких вдохов. Не то чтоб это помогло, но слезы уже не стремились брызнуть из глаз и в носу почти перестало щипать. Можно было спокойно подняться в спальню и… что «и», Гермиона решила придумать потом. Были книги, которые все-таки следовало проштудировать, были мысли, которые требовалось разложить по полочкам, а еще были мысли, к которым пока что нельзя было возвращаться.

Она подошла к лестнице и едва не столкнулась со сбежавшим вниз Роном.

Его «Гермиона» прозвучало вопросительно, а вот «что ты здесь делаешь?» уже было пропитано холодом и обидой. Разбираться сейчас еще и с его обидами не было сил.

— Исполняющий обязанности Министра приказал мне быть здесь, если ты вдруг подзабыл, Рональд, — кажется, за дни, проведенные со Снейпом, она нахваталась его интонаций.

— Но... где ты собираешься спать? — Рон чесал затылок в самой раздражающей Гермиону манере. Злость росла, казалось, еще чуть-чуть, и она совсем выйдет из-под контроля.

— Что за шум? — из кухни выплыла Молли.

Гермиона развернулась к ней, наклеивая на лицо подобие вежливой улыбки, но миссис Уизли скользнула по ней абсолютно равнодушным взглядом.

— Привет, Молли, — растерянность все-таки просочилась в голос.

Вместо обычного радушного приветствия ее наградили сухим кивком. Неужели Гермионин патронус так расстроил Уизли?

— Передай Перси, чтоб они спускались к обеду, — попросила Рона мать и ушла обратно на кухню, продолжая игнорировать гостью и… не пригласив ее к столу.

— Что, дементор всех перецелуй, здесь происходит?! — сорвалась Гермиона, поворачиваясь к единственному оставшемуся собеседнику.

— Я как раз собирался сказать, что комнату Джинни заняла Одри, они с Перси помолвлены, приехали позавчера, чтоб известить.

Ее выгнали? Ей отказали от дома? Какого черта?!

— Это из-за того, что я отправилась за родителями? Из-за моего патронуса?! — видит Мерлин, она старалась не кричать.

— У нас мало места, — продолжал ломать комедию Рон. — И ты сказала, что не моя девушка. Так с чего бы…

Ах вот он про что! Но не могла же Молли из-за этого… ведь как минимум еще одна комната пустовала…

— Я останавливалась у вас много раз за эти годы и никогда, слышишь, никогда не была твоей девушкой! — теперь она практически визжала, визжала как сумасшедшая. — Я всегда была твоей подругой!

— Значит, времена меняются, — Рон медленно развернулся и пошел вверх по лестнице.

Что он имел в виду?

Гермиона собиралась отправиться на кухню и потребовать объяснений у Молли, но в последний момент остановила себя, в конце концов, у нее есть гордость и она не станет напрашиваться. И действительно, кто она им всем такая?

Повинуясь неясному порыву, Гермиона бросилась к двери, пересекла двор Норы, барьер, скрывающий дом от посторонних, и, не разбирая дороги, рванула в сторону холмов.

Заслужила.

Наверное, она это заслужила.

Потерять свою настоящую и приемную семью с разницей в три дня…

Так ей и надо.

Икры сводило, камушки, выскакивающие из-под подошвы, больно били по щиколоткам, но она все равно неслась вперед. В ушах шумело — то ли это был ветер, то ли кровь. Первые слова пантеры Кингсли, когда та нагнала ее, потонули в этом шуме. Там было что-то про Уизли и их нежелание опекать ее дальше, зато последние заставили ее остановиться как вкопанную: «Лучшей кандидатуры, чем Северус, я не найду. В конце концов, у него долг жизни перед тобой, он поклялся мне держать тебя в безопасности».

Зачем ей опекун? Она не маленькая! Она совершеннолетняя волшебница, полноценный член общества. Эта мысль должна была сопровождаться яростью, но ярости не осталось, эмоции и силы разом покинули Гермиону. Она даже не удивилась, когда буквально через несколько секунд после исчезновения патронуса Кингсли рядом с ней материализовался Пикс, и безропотно вложила руку в его протянутую лапку.

Приземлившись рядом со знакомым дубом, Гермиона некоторое время просидела в полном оцепенении, а потом на нее снова навалилось осознание: ее бросили все, кто любил и кого любила она. В мире больше не осталось никого близкого (даже Гарри отказался от встречи!), никому до нее не было дела, не до нее — героини войны, умной ведьмы, потенциальной невестки, кого-то там Волдеморту, ключа к спасению жизни, а до нее — Гермионы Грейнджер. Для Кингсли она стала балластом, который и выкинуть нельзя, и нести неудобно, вот он и забросил ее в логово холодных расчетливых слизеринцев, чужих, незнакомых, еще недавно отстраненно наблюдавших за тем, как ее пытали. Ощущая холод абсолютного одиночества в середине теплого уилтширского дня, Гермиона разрыдалась. На этот раз прекрасно сознавая, о чем ее слезы, ненавидя себя за жалость к себе и не имея никакой возможности успокоиться.

Она не знала, как это произошло, но в какой-то момент поняла, что ее обнимают незнакомые руки и сидит она не на траве, а у кого-то на коленях. И это было так… словно ее старая жизнь вернулась к ней. Новая волна рыданий сотрясла тело. Ладони гладили ее спину, смутно знакомый голос шептал что-то успокаивающе-увещевательное, одним только звучанием уговаривая поверить, что все еще может быть хорошо.