Много смертей Гарри Поттера

56. Ложь

Осознав, о чем именно спросила Гермиона, Гарри пришел в замешательство.

— Пока ты отсутствовал, я провела какое-то время в Выручай-комнате, — сообщила Гермиона. — Пыталась разобраться, как она работает.

Ему бы следовало догадаться, что она окажется одержима пониманием того, как работала комната. Ее одержимость пониманием вещей была сродни его зацикленности на выживании.

— Можно попросить Выручай-комнату о чем-то общем, и она предоставит требуемое, — продолжила Гермиона. — Но она не предсказывает будущее. Тебе требовалось точно знать, как будет выглядеть Большой зал и держать его образ в уме, чтобы Выручай-комната превратилась во все это.

Гарри замер в нерешительности, разум его работал с бешеной скоростью.

Последние несколько лет он провел, обучаясь сокрытию эмоций и умению врать, как лучшие из слизеринцев. Тем не менее, Гермиона отлично знала Гарри, пожалуй, даже лучше его тети и дяди. Также она хорошо раскусывала вранье.

— Есть вещи, которые я не могу сейчас объяснить, — наконец ответил Гарри. — Тайны, которые требуется хранить. Слышала ли ты когда-нибудь об окклюменции?

Гермиона кивнула.

— В школе есть легилименты, — добавил Гарри.

Пускай он и говорил о Дамблдоре и Снейпе, но внезапно осознал, что часть старших слизеринцев также могла владеть легилименцией.

— Они знают, что мы общаемся, — продолжил Гарри. — И они будут рыться в твоей голове, чтобы посмотреть, удастся ли им найти то, что можно будет использовать против меня.

— Почему они не могут просто заглянуть в твой разум? — спросила Гермиона.

Выражение ее лица говорило, что она не поверила словам Гарри, пускай он и сообщал ей правду.

Гарри пожал плечами.

— Изучаю окклюменцию. По словам Грюма, еще пара недель, и овладею ей достаточно, чтобы сопротивляться большинству легилиментов.

Конечно, даже этого оказалось бы недостаточно. Волдеморт превосходил среднестатистического легилимента, и он выступал тем мерилом, с которым себя сравнивал Гарри.

— Тогда научи меня, — потребовала Гермиона. — И Невилла.

Гарри уставился на нее, внезапно осознав, что все это время они танцевали, а он даже не заметил. Слова Гермионы имели определенный смысл, их открытые разумы создавали слепое пятно в его защите. С этой проблемой Гарри справлялся, ограничивая информацию, которой с ними делился.

Исходя из того, что Гарри доверял им, то если бы они освоили окклюменцию в совершенстве, тогда он смог бы поделиться с ними своими тайнами. Также окклюменция повысила бы их сопротивляемость Империо, пусть и не сделала бы полностью неуязвимыми.

Гарри всегда боялся того, что кто-то заимперит их, дабы напасть на него. В их присутствии бдительность его становилась слабее, чем с другими людьми, пускай он никогда и ни с кем не терял настороженности до конца.

Вопрос заключался в том, хотел ли он на самом деле поделиться с ними своими секретами? Знание того, через что он прошел, необратимо изменило бы их мнение о нем. Мысль о том, что Гермиона будет смотреть на него с жалостью, заранее причиняла ему боль.

Хуже того, подобное могло изменить ее. Все время Гарри в школе Гермиона являлась его компасом нормальности. Он сбивался с пути, на котором пытался остаться хорошим человеком, и каждый раз Гермиона оказывалась рядом, напоминая ему, что если Гарри выживет, то будет жизнь и после Волдеморта.

Возможно, ему следовало найти золотую середину. Им не помешает изучить окклюменцию, а он поделится немного своими тайнами, в тех же пределах, в которых сообщил Дамблдору и остальным. Демонстрация доверия с его стороны и случившееся поможет им действовать более стратегически, возникни в том нужда.

— Я научу тебя, — в итоге всё-таки ответил Гарри. — И расскажу. Просто постарайся не думать об этом слишком сильно.

Гермиона уставилась на него на мгновение.

— Просишь меня не думать? Сколько мы с тобой знакомы?

Ему следовало бы взяться за обучение Гермионы окклюменции, хотя, с учетом того, что Волдеморт и так знал очень многое, Гарри не сказал бы наверняка, насколько важна теперь его тайна. Ему совершенно не хотелось, чтобы ее раскрыли Снейп или Дамблдор, по крайней мере, без особой нужды в том.

По правде говоря, пускай у него и имелся обоснованный страх перед невыразимцами, Гарри следовало признать: в равной степени он боялся того, что дорогие ему люди будут смотреть на него так, словно он отличался от них еще сильнее, чем сейчас.

Гарри пережил такое, чего не испытывали другие, которые не смогли бы на самом деле понять, через что он прошел. Они бы попытались проявить участие, но в конечном итоге все чувства свелись бы к жалости.

С этой проблемой Гарри справлялся по большей части просто не думая о ней. Не имело смысла беспокоиться о том, чего он не мог изменить. Всего этого он пытался сосредоточиться на том, что было ему по силам. Как подозревал Гарри, отчасти поэтому Дамблдор и Снейп не узнали об его самых темных тайнах в первый же день, так как он избегал мыслей на проблемные темы. Им бы пришлось преднамеренно зарываться глубже, и у одиннадцатилетних редко бывало что-то, стоящее подобных взглядов дальше поверхности.

— Подумай о чем-нибудь другом, — предложил Гарри. Он развернул Гермиону и добавил: — Это же твоя ночь, не так ли? Мы танцуем. Наслаждайся моментом.

Она некоторое время пристально разглядывала его, ноги ее двигались автоматически, тогда как сама Гермиона явно переваривала сказанное. Наконец она кивнула.

Улыбнулась, чуть менее ярко, чем в тот момент, когда он впервые увидел ее этим вечером.

— Тебе не помешало бы воспользоваться собственным советом, — заметила она.

Гарри внезапно осознал, что они прижимаются друг к другу, причем мучительно близко. Щеки его разогрелись, и он обнаружил, что слегка раздражен самодовольным видом Гермионы.

— Конечно, я прослежу, чтобы ты сдержал обещание, — добавила Гермиона, шепча ему в ухо.

Гарри подозревал, что пожалеет о своих прошлых словах, но выбора у него не оставалось. Отношения, неважно, дружба или что-то большее, напоминали азартные игры, и ставки сейчас казались ему как никогда высокими.

Гарри оставалось лишь надеяться, что они смогут остаться после всего этого друзьями.

* * *

Гермиона вытащила из Большого зала раскрасневшегося Гарри. Как только они преодолели неловкость, продолжавшуюся пару танцев, так сразу оба раскрепостились. Танцевать с Гермионой оказалось на удивление весело.

Танцевали они намного дольше, чем с Флёр, оба вспотели и зарумянились.

Сириусу уже следовало бы появиться, разыскивая его, но события, очевидно, изменились, и Гарри подозревал, что наконец-то в его распоряжении оказался весь вечер.

Воздух на чрезмерно разогретой коже ощущался так же приятно, как в воспоминаниях, фактически, даже лучше. Намного комфортнее с Гермионой, чем с Флёр. Делакур — идеальная женщина, старше его, загадочная и недостижимая.

Гермиона, с другой стороны, являлась знакомой, словно хорошо разношенная пара обуви. За годы они адаптировались и, похоже, приладились друг к другу.

Гермиона указала в сторону розария.

— Над ним хорошо поработали.

Мерцающие огоньки и правда придавали ему на редкость волшебный вид, такой, что Гарри даже разрешил себе восхититься зрелищем. Он подозревал, что одной из причин, почему ему нравилось находиться рядом с Гермионой и Невиллом, являлось то, что они до сих пор познавали нечто новое, причем так, как не мог себе позволить сам Гарри.

Он жил опосредованно через них, и вид того, как мерцающие огоньки отражались в глазах Гермионы, одарил его ощущением восхищения.

Отправиться в розарий казалось самым естественным делом, и только на полпути туда на Гарри внезапно нахлынуло ощущение дежавю. Он запнулся. Гарри наслаждался тем, что почти случилось там с Флёр, но поцелуй с Гермионой вообще не входил в его планы.

Просто просьба о свидании в прошлой жизни сделала все неловким, к чему же тогда привел бы настоящий поцелуй?

Гермиона бросила взгляд в его сторону и заметила:

— Мы просто пройдемся. Не волнуйся.

Один взгляд, и она поняла, что его беспокоило. Как Гарри мог не осознавать, насколько Гермиона наблюдательна?

Что еще она знала?

Гарри возненавидел ту часть себя, что задала данный вопрос. Он восхищался Гермионой, но внутри него всегда присутствовала та часть, что подвергала все сомнению. То, что он смог наслаждаться моментом, пускай всего лишь на сорок пять минут танцев, являлось небольшим чудом.

Они вошли в розарий, держась за руки.

Гермиона даже озаботилась тем, чтобы держать его за левую руку. Традиция, конечно, но у магглов она появилась потому, что мужчинам требовалась свободная рука для выхватывания меча в случае опасности. То же самое Гарри ощущал в отношении своей правой руки, которую использовал для работы палочкой.

Разумеется, он практиковался в работе левой рукой, но все выходило неуклюже и не так быстро, как с правой. Не сильно лучше беспалочкового волшебства, за исключением того, что левой рукой он мог наколдовать любое заклинание, а беспалочковое волшебство выходило только с той магией, которую Гарри по-настоящему отрабатывал до этого.

Гермиона повела его к скамейке, и чувство дежавю усилилось. Гарри не знал, что будет хуже: поцеловать ее или отвергнуть. Что-то сжималось в его животе. Оба варианта являлись опасными, и он не знал, насколько отказ повредит их отношениям.

— Гарри, — произнесла Гермиона, усевшись на скамейку и похлопав по ней, жестом приглашая его последовать ее примеру.

Гарри сел и сказал:

— Гермиона…

— В школе не может быть так уж много легилиментов, — заявила она. — И вряд ли они постоянно заглядывают ко мне в голову. Ты не рассказываешь мне, и выглядит это так, словно ты не доверяешь мне.

Гарри моргнул. Ему казалось, что они уже во всем разобрались на танцевальной площадке, но ей просто не хотелось спорить на глазах у всей школы. Он совершил ошибку, позволив Гермионе заманить себя сюда, где они могли поговорить без помех.

Ему бы следовало догадаться, что она не оставит просто так данного вопроса.

— Я доверяю тебе, — ответил Гарри. — Так же, как и всем.

— То есть вообще не доверяешь, — сделала вывод Гермиона. — Гарри, я годами наблюдала за тобой и всегда знала, что у тебя есть секреты.

— Ты никогда ничего не говорила, — тихо произнес Гарри.

— Я всегда считала, что ты сам расскажешь, когда будешь готов, — пояснила Гермиона. — Но теперь мне начинает казаться, что этот момент никогда не наступит.

Гарри потряс головой.

— Я говорил об окклюменции всерьез. Когда изучишь ее, я смогу рассказать тебе больше.

— Но расскажешь ли? — спросила Гермиона. — Или соврешь и продолжить лгать даже после того, как для вранья уже не останется причин?

— Я не лгал тебе, — возразил Гарри. — Просто не рассказывал всего.

— Ложь недомолвками все равно остается ложью, — припечатала Гермиона.

Они оба замолчали на какое-то время, и Гарри пытался придумать, что сказать. Он чувствовал развитие событий и не мог их остановить. У Гарри почему-то появилось ощущение, что даже ущерб от поцелуя оказался бы лучше происходящего.