Крепость в Лихолесье

Гэдж с трудом подавил невольную дрожь. Это несчастное слабоумное создание, радующееся чужой боли и смерти, пугало его больше любого визгуна. Назгул, по крайней мере, казался Гэджу существом, с которым при желании можно договориться… или, во всяком случае, попытаться договориться.

— Тебе нравится заниматься врачеванием? — негромко спросил дознаватель.

Это было так неожиданно, что Гэдж поднял голову.

— Ч-что?

— Ты мог бы быть лекарем. Здесь, в Крепости. Вместо Шарки. Ты ведь этого хочешь?

Гэдж молчал, все слова куда-то пропали — разом высыпались из головы, как песок из дырявого ведра. Но, кажется, его молчание было выразительнее любых слов.

— У нас не так много знающих в лекарском деле людей и орков, чтобы ими разбрасываться, — спокойно пояснил дознаватель. — Гарбра и старейшины твоего племени просили за тебя. Что ж, не вижу препятствий для того, чтобы не выполнить их просьбу. — Он повернул голову и что-то негромко сказал стражам, стоявшим у дверей. Орки на минуту вышли — и тут же вернулись снова, втолкнув в тесную каморку какого-то испуганного пленника — тощего, веснушчатого и белобрысого, возрастом едва ли чуть старше Гэджа. Он брел, едва переставляя ноги, спотыкаясь на каждом шагу и втянув голову в плечи, беспрерывно шмыгая покрасневшим носом.

— Как тебя зовут? — спросил дознаватель.

Пленник совсем скукожился под его взглядом. Голос плохо ему повиновался:

— Эр-р… Эор… Эорлим.

Мёрд услужливо подсунул дознавателю какой-то список. Тот взглянул на бумагу мельком.

— Ты, значит, из кузнечных подмастерьев?

— Д-да…

— Что ты делал возле лекарской?

Эорлим всхлипнул:

— Ни… ничего…

— Крутился там поблизости, господин, вынюхивал чего-то, — с готовностью пояснил один из орков. — Пытался спрятаться за бочкой с водой. Подозрительный тип!

«Подозрительный тип» уныло понурился. Его трясло мелкой дрожью, зубы так клацали, что слова превращались в невнятное, рывками выдавливающееся из побледневших губ бормотание:

— Я не п-прятался… я только хотел… Мне н-нужен был лекарь! Мне с-сказали, что Шарки вернулся, и я тотчас пошел… Д-думал его увидеть…

— Зачем?

— Да вот зачем! — визгливо заорал доведенный до отчаяния Эорлим и сунул под нос назгулу вспухший палец на левой руке. — Заноза у меня… нарывает! Палец мозжит, силушки никакой нет!

Дознаватель оставался невозмутим, как скала, маска его по-прежнему смотрела холодно и бесстрастно. Но Гэджу казалось, что он едва удерживается от того, чтобы не расхохотаться несчастному Эорлиму в лицо.

— Посмотри, что у него с пальцем, — велел он Гэджу.

Гэдж смотрел: кисть пленника казалась раздувшейся, как перчатка, на распухшем, принявшем нездоровый синеватый оттенок пальце зияла воспаленная ранка. Судя по посиневшему кончику фаланги и глянцевито лоснящейся, словно бы туго натянутой коже, дело пахло не просто застрявшей занозой.

— Почему раньше не приходил? — спросил он хрипло. — Воспаление явно не вчера началось.

— Шарки не было, потому и не приходил, — сердито буркнул Эорлим. «Не к тебе же было идти, орк», — выразительно говорил его взгляд.

Дознаватель посмотрел на Гэджа:

— Сможешь спасти ему руку?

— Я… попытаюсь, — сказал Гэдж. — Надо вскрыть гнойник.

— Попытайся, — сказал дознаватель. — От безруких кузнецов… как и от безруких лекарей толку, как правило, немного. — Он достал откуда-то из складок своего одеяния тускло поблескивающий медный ключ и положил его на стол перед Гэджем: — Это ключ от лекарской. Возьми… и знай — он будет твоим. Если…

В груди Гэджа что-то тоненько ёкнуло. Если — что?

— Если я заслужу? — спросил он тихо.

Назгул не ответил. Гэджу казалось, что он беззвучно ухмыляется — там, под маской.

***

— Он здесь, — сказал Радагаст, едва Гэндальф и Келеборн спешились во дворе Росгобела. — В доме. Объявился… час назад.

— Один?

— Как перст. Вот на нем приехал, — Бурый маг кивнул на черного, рослого, породистых статей жеребца, который, расседланный и вычищенный, стоял в углу двора и жадно тянул воду из деревянного корыта.

— Занятная лошадка, — пробормотал Келеборн. — Наводит на размышления.

Радагаст наполовину озадаченно, наполовину испуганно морщил нос.

— Ну да. Кто-то из назгулов явно недосчитался своего скакуна…

— Он что-нибудь говорил?

— Сказал только, что ему подвернулся случай покинуть Крепость… Спрашивал насчёт своего орка. Мне показалось… — Радагаст как будто смутился на секунду, — показалось, что он, э-э… в общем, немного не в себе.

— Тебе только сейчас это показалось? — проворчал Келеборн. Он сделал знак двум сопровождающим эльфам оставаться на месте и — вслед за Гэндальфом — поднялся на крыльцо.

Горница в доме Радагаста была залита ярким светом: солнечным лучам позволено было входить в распахнутые окна, как дорогим гостям — и они посверкивали на выпяченных боках глиняных горшков, пятная солнечными зайчиками противоположные стены, лежали золотистыми покрывалами на лавках, ковровой дорожкой расстилались по полу. Тем не менее Гэндальф услышал голос Сарумана прежде, чем увидел его самого — Белый маг явно предпочитал скрываться в полумраке и держаться в тени, слишком привык не отсвечивать в последнее время:

— …боюсь, другого выхода нет. По совести говоря, я не смею настаивать на своей просьбе, но…

— Разве твоя совесть тебя когда-нибудь останавливала? — уныло прокаркал Гарх, сидевший на выступе печки. — Чтоб ему провалиться по ту сторону Арды, твоему пустоголовому орчонышу! — Он первым заметил входящего Гэндальфа; склонив голову к плечу, хрипло прокаркал: «Пр-риветствую!» — потом боком вспрыгнул на подоконник и, расправив крылья, исчез в открытом окне.

Белый маг стоял в закуте возле печи; опираясь локтем на печную полку, он перебинтовывал чистой тряпицей раздавленные пальцы на левой руке. Тут же, рядом, на лавке, лежал черный назгульский плащ, небрежно сброшенный и наполовину стекший на пол тяжелыми, заляпанными дорожной грязью складками.

Гэндальф порывисто шагнул на середину горницы.

— Ну, здравствуй, Саруман… Рад видеть тебя в добром здравии.

Белый маг наконец повернул голову навстречу вошедшим. Лицо его по-прежнему оставалось в полутьме, но казалось расслабленным и спокойным, лишь в темных глазах еще посверкивали отблески недавней битвы.

— Привет и тебе, Серый. Вижу, я врасплох тебя не застал.

— А хотел застать?

— Мелькнула такая мысль. Ты меня ждал?

— Обстоятельства заставляли… ждать. Хоть и не настолько быстро.

— Понимаю. — Саруман перевел взгляд на Келеборна, который стоял на пороге горницы, несколько бледноватый, но сохраняющий по-эльфийски неизменную маску прохладной и в то же время осторожной любезности. — Приветствую, о Владыка. Звезда, кажется, все-таки соизволила осиять час нашей встречи.

Эльф сдержанно поклонился.

— Что ж, здоровья и тебе, Курунир.

Саруман едва заметно посмеивался в бороду:

— Что за постное лицо, друг мой? Бери пример с Гэндальфа… Ты мог хотя бы изобразить дружелюбие, сказать, как ты по мне скучал, и как счастлив меня сейчас видеть, хотя совсем этого не ждал и полагал, что наша встреча случится ещё нескоро… В сущности, это то же самое, что послать незваного гостя в Удун, но звучит несравнимо приятнее и располагает к себе.

Келеборн вздохнул. Медленно прошёл вперёд, в глубину комнаты, аккуратно присел на лавку, стараясь не касаться брошенного рядом назгульского одеяния. Внимательно рассмотрел лежащий на столе меч в черных, с серебряным тиснением ножнах, даже взял его в руки — с такой тщательной и брезгливой осторожностью, точно боялся, что этот коварный предмет может сей момент обратиться в ядовитую змею.

— Как ни странно, но я действительно рад тебя видеть, Саруман… По крайней мере, это избавляет меня от необходимости торопить события и идти на нежелательный риск в попытках каким-либо образом высвободить тебя из Крепости. Как тебе удалось вырваться?

— Хотелось бы сказать, что путем подлой измены, припадания к ногам Саурона и бессовестного предательства нашего бесконечно Правого Дела, но, боюсь, это будет слишком тяжёлым испытанием для твоих и без того расстроенных чувств.

Келеборн натянуто усмехнулся.

— Это говорит мне волшебник, который приехал на лошади назгула, одет в одеяние назгула, вооружен мечом назгула и выглядит, как назгул?

— Не стоит судить о вещах по тому, как они выглядят, Келеборн. Форма, знаешь ли, не всегда соответствует содержанию. — Саруман наконец вышел из темного угла, подсел к столу: как всегда непроницаемый, собранный, прямой и строгий, точно хлыст. Если бы не след от ошейника на его горле, и не серое, изношенное, подпоясанное пеньковым шнурком простецкое одеяние, можно было бы подумать, что он явился сюда прямиком из Ортханка, а не из тёмных неведомых закоулков враждебной Крепости. — И, право, неужто ты действительно созрел для того, чтобы наконец попытаться меня «высвободить»? Собственно говоря, я уже и не ждал от тебя никаких поползновений в этом направлении.

Эльф положил меч на стол и тщательно вытер пальцы льняным платком.

— Не обессудь. Смею заметить, — пояснил он, — до недавнего времени нам вообще не было известно, что ты находишься в столь бедственном и отчаянном положении. Мы узнали об этом буквально несколько дней назад.

Саруман устало улыбался.

— Ну, отчего же сразу в «бедственном и отчаянном»? Ты опять судишь о вещах по тому, как они выглядят?

— В данном случае мне кажется затруднительным судить как-то по-иному, — заметил эльф. — Или истинное положение дел вновь вовсе не таково, каким настойчиво представляется?

— Почему бы тебе не предположить, что я мог побывать в Дол Гулдуре с теми же целями, что и Митрандир? Только, скажем прямо, достиг их с куда меньшими потерями и большим успехом.

Келеборн изумленно пошевелил бровями.

— Эге. Нам, видимо, ныне следует полагать, что вся эта история… плен, ошейники, прозябание в застенках Замка… была всего лишь частью твоего дерзкого и досконально продуманного плана?

— У каждого свои методы собирать сведения о Враге.

— Вон оно что. А твой орк был уверен, что твоё существование в Дол Гулдуре сродни постылому рабству, и потому невыносимо тяжко, скорбно, мрачно и беспросветно.

Белый маг все ещё улыбался — но тусклая, серовато-прозрачная бледность неумолимо проступала на его лице поверх чуть застывшей невозмутимости, как рисунок сквозь промасленную бумагу. Лишь на скулах играл слабый румянец, что придавало волшебнику вид нездоровый и лихорадочный, словно пораженному тяжёлой горячкой.

— Келеборн, друг мой, я тебя не узнаю. Ты позволил себе поверить словам какого-то орка?

— Он показался мне весьма искренним в своих убеждениях, — серьёзно сказал эльф. — Кстати, почему он сейчас не с тобой? Он так из кожи вон лез, пытаясь заполучить для тебя «эстель», что мы были уверены — удирая из Крепости, ты потрудишься прихватить его с собой хотя бы в знак благодарности.

— Я… поспешил. Мне не удалось с ним встретиться, — помолчав, сказал Саруман. — В последний раз я видел его несколько недель назад. — Его рука, до сих пор расслабленно лежавшая на столе, вдруг сжалась в кулак — с такой силой, что ногти с отчетливым звуком скребнули по дереву. — Какого лешего вы позволили ему уйти? — в холодном бешенстве спросил он. — Почему не задержали, не посадили под замок? Я надеялся, что уж на подобное усилие, Келеборн, я могу от тебя рассчитывать!