Исполнить обещанное

— Я так сразу и подумала, что у тебя мама строгая, а отец — нет, — кивнула Изабелла. — Правда, я их и видела-то всего пару раз, когда они к нам в гости приходили, и во время помолвки... Помнишь, как ты от меня отворачивался?

Оба засмеялись.

— Да я там чувствовал себя — дурак дураком... Девчонка какая-то маленькая рядом сидит, глазами хлопает... А мне вообще не до того было... Сейчас бы я отцу спасибо сказал — только нет его... И мамы нет.

Он помрачнел и через некоторое время продолжал:

— Отец даже Беллу жалел, он говорил, что то, что с ней случилось — не в силах человеческих это предвидеть и воспрепятствовать этому. Говорил, бывает, когда жизнь ломается напополам, и не склеишь, и ничего тут не поделаешь. Не зависит это от воли человека. Руди, кстати, такой же, как отец — он понял и простил... Я бы, наверное, не смог...

Изабелла пристально взглянула на него, но ничего не сказала, лишь вздохнула про себя: "Ох, эта его ревность... Если бы я не была беременна и если бы мы не жили вместе постоянно, он бы наверняка сейчас изводил и себя, и меня подозрениями. И ничего с этим не поделаешь, такой уж он есть — да еще у брата так семейная жизнь сложилась..." Взяв кастрюльку с почти готовым клюквенным соусом, она поставила ее на огонь и снова села за стол.

— А твой отец Темного Лорда хорошо знал? — спросила она после недолгого молчания.

— Да, конечно. Они ведь учились вместе, и потом дружили... Когда Повелитель исчез, я слышал, как отец говорил маме, что Том — его ведь на самом деле Том зовут, хотя мало кто это знает, и ты лучше не распространяйся — в последнее время был вроде как немного не в себе... Ладно, не будем об этом...

— Не будем, — согласилась она и, помешав закипевший соус в кастрюльке, убавила огонь и достала из буфета початую бутылку бренди. Через некоторое время, добавив немного бренди в соус и дождавшись, пока варево снова закипит, сняла его с плиты.

"Темный Лорд когда-то учился в Хогвартсе, его звали Том — директор Дамблдор это знал, он же сам его и учил... А почему он никому никогда не говорил об этом?" — думала она, заглядывая в духовку, проверяя, готова ли индейка. Когда Изабелла была маленькой, ей казалось, что Тот-Кого-Нельзя-Называть — вообще не человек, а злой дух, непонятно откуда взявшийся. Кажется, только директор Хогвартса, представлявшийся девочке, видевшей его лишь на фотографиях в газетах, кем-то вроде маггловского Санта-Клауса, называл великого темного волшебника Лорд Волдеморт — к вящему трепету и восхищению своих восторженных поклонников (впрочем, родители Изабеллы никогда к ним не относились, держась в стороне от крайних политических течений). Но это имя тоже было каким-то нечеловеческим и только усиливало страх.

Конечно, став старше, Изабелла во многом разобралась сама. Но теперь ей кое-что казалось очень странным — если профессор Дамблдор хотел, чтобы люди не вставали на сторону Темного Лорда и не боялись бороться с ним — то разве не лучше было рассказать правду о нем? Что он сильный волшебник, но тем не менее, такой же человек, как и все, а не дух и не злое божество.

Индейка была почти совсем готова, но следовало еще немного подержать ее в духовке.

— Басти, — вспомнила она, — ты ведь этого у меня не видел. Пойдем, покажу...

Она поманила его за собой. Отворив дверь в мастерскую, куда она сегодня еще не заглядывала, Изабелла показала на стену с прикрепленными к ней рисунками.

— Вот, смотри — это мама с Троем, — кивнула она на портрет молодой белокурой женщины, и маленького, тоже белокурого, мальчика, обнимавшего ее за шею. — Ей здесь, наверное, столько же лет, сколько сейчас мне. Или даже меньше...

— А я видел, мне такую картину Цисси показывала. Ее же Абраксас купил, она и сейчас в Малфой-мэноре висит, в малой столовой, — улыбнулся он.

— Я знаю, что висит... А вот папа, вот Трой, вот Мораг, — она водила его вдоль стены, показывая другие рисунки. — Вот это Китти, узнаешь? А вот это я на третьем курсе нарисовала...

С рисунка на Басти смотрел он сам, только моложе на пятнадцать лет. Еще без седины в волосах, без морщин на лбу и около рта. Непримиримо и зло сверкают серые глаза, зубы оскалены. Уже в азкабанской робе, руки в кандалах, по бокам клубится что-то черное... Ах да, это же дементоры — их очень трудно изобразить достоверно — особенно, если ни разу не видел их живьем.

Когда им четверым вынесли приговор, они с Рудольфусом отказались от последнего слова. Белла сказала все, добавлять что-либо к ее речи смысла не было. Барти все еще пытался что-то доказать этому истукану Краучу, но безуспешно.

И уже на выходе из зала, подталкиваемый с двух сторон дементорами, Рабастан обернулся и поймал взгляд Грюма — убийцы Розье и Уилкиса. Ненависть всколыхнула душу, выдернув его из прострации, в которой Басти пребывал в тот день с самого утра, с тех пор, как их доставили в Визенгамот. Он впервые заметил, что один глаз Грюма закрыт черной повязкой. "Кто это его так? Вот молодец!" — злорадно подумал Басти. В этот момент рядом сверкнула вспышка фотокамеры.

— Ты по фотографии в газете рисовала? — враз охрипшим голосом спросил он.

— Ну да, — кивнула жена. — Я тогда в библиотеке все вечера просиживала, читала все, что можно было найти о прошлой войне. Я же тебе рассказывала, мне еще Фрэнк Уилкис давал почитать книгу, там были собраны статьи и речи Темного Лорда... Про рисунки только не говорила, как-то к слову не пришлось — а ты в прошлый раз так быстро отсюда ушел...

— И что же ты обо мне думала тогда?

Она помедлила с ответом. А он ждал — почему-то именно сейчас ему захотелось услышать правдивый ответ, пусть даже она скажет, что в то время считала его чудовищем. Так получилось, что за все время, прошедшее после свадьбы, они мало говорили о его прошлом, оба избегали и как будто боялись таких разговоров.

— Я не знала, что о тебе думать... Ты меня и отталкивал, и чем-то притягивал. Мне хотелось понять. Понять, какой ты на самом деле. И что это вообще было... Хотя, если бы меня не начали в школе попрекать и изводить из-за тебя, может быть, я бы и не стала ничего выяснять... Странно, да? Или не странно. Мама сказала, что это, видимо, судьба — когда я пришла к ним и объявила, что выхожу за тебя замуж...

— Может, и так, Изабел... Может, и судьба, — он взял ее лицо в ладони и приблизился так, что ее глаза оказались прямо напротив его глаз. Она не отвела взгляда, только едва заметно кивнула.

Он обратил внимание еще на два портрета — брата и невестки, тоже, как видно, срисованные из газеты, но стилизованные под средневековые изображения. Белла мало изменилась с тех пор — с удивлением отметил он про себя: ее гордую красоту даже Азкабан не отнял, и вообще, кажется, ее — одну из всех — тюрьма сделала еще сильнее, чем раньше. Хотя, может быть, и Белла прячет в глубине сердца тайную горечь.

Руди, еще молодой, но такой усталый и печальный — любимый старший брат, знавший все секреты маленького Басти, учивший его летать на метле, а позднее — обращаться с волшебной палочкой и с кинжалом.

Он с навернувшимися на глаза слезами вспомнил комнату Рудольфуса в родительском доме — на стенах японские гравюры, изображающие самураев, на столе мраморное пресс-папье — бюст Марка Аврелия (1) — и старинная книга in-quarto (2) с его же профилем на обложке. Рабастан как-то открыл ее наугад и наткнулся на поразившую его фразу: "Самый презренный вид малодушия — это жалость к самому себе". Басти, в отличие от старшего брата, отнюдь не склонный к отвлеченным материям, все же эти слова запомнил, и вообще проникся уважением к философу на троне, которого так почитал Рудольфус.

Изабелла тронула его за плечо, тем самым оторвав от воспоминаний.

— Басти... — нерешительно сказала она, — пойдем, все готово.

На кухне Изабелла вытащила из духовки противень с индейкой, зажаренной до румяной корочки и благоухающей яблоками и айвой, накрыла на стол и спросила:

— Хочешь бренди? У меня есть, — и улыбнулась, когда он кивнул, достала бутылку и рюмку.

Тихий вечер незаметно перешел в ночь. Когда часы пробили полночь, Изабелла сказала, что день рождения Басти уже наступил, и подарила ему шарф.

Утром она, провожая мужа, повязала свой подарок ему на шею.

— Давай я тебя домой провожу, — предложил он, улыбаясь и целуя ее.

— Нет, мне все-таки нужно вещи разобрать, — отказалась Изабелла.

Тогда Басти обошел всю квартиру в поисках боггартов или еще какой-нибудь неприятной нечисти, и только после этого, ничего не найдя, ушел.

Изабелле ничто не помешало закончить начатое, и к обеду в прихожей уже стояли два доверху заполненных сундука, а также большая сумка с одеждой и обувью, предназначенной в лавку старьевщика. Уменьшать все это чарами она не стала — некоторым вещам это могло повредить — поэтому оставила, как есть, и отправилась домой. Завтра утром уже должны были вернуться родители.

Примечание:

(1) Марк Аврелий — римский император и философ, представитель традиции стоицизма. Цитата далее принадлежит ему.

(2) Формат in-quarto — книжный формат, когда размер страницы составляет четверть типографского листа.